В петле, стр. 25

Кудыкин остановился на половине пути к лестнице, ведущей на обзорную площадку, и повернулся к Ломакину.

– Вы понимаете, ЧТО вы несете, уважаемый профессор? – спросил он тихим голосом.

– Уверяю, что понимаю лучше, чем кто-либо на вашем чудесном бронированном поезде, – дробно засмеялся Ломакин. – Поверьте, я знал этого человека на протяжении многих лет. Так же как и знаю, что моя лаборатория не могла понадобиться ни одному ментальному монстру в этой грешной Зоне, кроме моего бывшего приятеля. А этот взгляд, которым наградил меня зомби, заблокировавший лабораторию изнутри! А этот голос! Я узнал бы его из тысячи! Из миллиона! А уж когда ваш сержант рассказал мне, как его атаковали и кого он видел в открытой двери позади зомбированных солдат, сомнений не осталось. Версоцкий и этот его Зюзя снова оказались на нашем поезде. И снова попытались его захватить. Так что не ищите следов присутствия кукловода. Думайте лучше, как эти двое здесь оказались.

Кудыкин слушал Ломакина с непроницаемым выражением лица, и лишь прищуренные глаза выдавали чувства, которые переживал полковник.

– А помните, профессор, вы мне сказали, что видели в окне базы, где вас содержали, кого-то похожего на Версоцкого?

– Отлично помню, полковник, – ответил Ломакин, берясь за чайник. – Только я видел именно Версоцкого, а не какого-то там «похожего на Версоцкого». И нам очень сильно повезло, что я успел его отправить куда-то, не знаю куда. А то сидели бы мы с вами сейчас на обочине и смотрели вслед уходящему поезду. В лучшем случае.

Прошло совсем немного времени, а они снова пили чай. Бронепоезд медленно катился вперед, поскольку впечатленный пропажей путей позади поезда, полковник вполне обоснованно боялся, что впереди рельсы тоже могут внезапно закончиться. Но пока все было в порядке. Мощная оптика камер наблюдения, установленных на вагоне-лаборатории, позволяла машинисту осматривать пути задолго до того, как к ним приближался бронепоезд. До нужного места на текущей скорости оставалось ехать еще часа полтора. Дыру, образовавшуюся вместо торца вагона-лаборатории, наспех заделали досками и обтянули толстой пленкой. И Кудыкин вернулся в штабной вагон, где Ломакин как раз заваривал свежий чай. Перед этим он отправил сотрудников лаборатории на рабочие места, сержанта Ложкина – отдыхать, а сам решил провести остаток времени до основного запуска установки в компании с Кудыкиным.

– Расскажите мне о вашем сержанте, полковник, – попросил профессор, отправляя в рот кусочек сахара. – О нашем спасители, о Ложкине. Признаться, я такого в жизни не видел. Парень выстоял под ментальной атакой, самостоятельно умудрился деблокировать опорно-двигательный аппарат и даже сумел подстрелить кукловода. Признавайтесь: его малышом занесло в Зону и он вырос среди ночных шептальщиков, как Маугли?

– Все гораздо проще, – сказал Кудыкин. – Это не мой сержант. Его приписали к поезду совсем недавно, а входит он в особое подразделение, специализацией которого является умение бороться с мутантами-телепатами.

– Если бы я не понимал, что вы говорите сейчас абсолютно серьезно, то заподозрил бы вас в странной шутке, – сказал Ломакин, покачивая головой. – Государственная программа, да? Спецслужбы, секретная база, отборные кадры, жестокие тренировки?

– Все верно, – кивнул Кудыкин. – Необходимость защищать спецназ в Зоне от кукловодов была признана одной из важнейших задач. Ложкин – один из первых выпускников нового учебного центра.

– Как же они его там тренировали?

– Вообще-то это государственная тайна, – сказал полковник, – но вам, профессор, я расскажу. Сперва им правильно ставят базовые положения. Чтобы давлением чужого сознания нельзя было заставить человека усомниться в некоем фундаменте, основе жизненных ценностей. Ведь если кукловоду удастся вызвать сомнения в том, что он принимал на веру в детстве от своего окружения и родителей, дальше процесс подчинения сознания становится лишь делом техники. Человек не должен сомневаться в том, что является фундаментом его личности. Иначе он просто готовая марионетка для кукловода.

– Даже если фундамент был заложен неверно? – хитро прищуриваясь, спросил Ломакин.

– Если фундамент заложен неверно, его должны исправлять опять же близкие люди и окружение человека, а не кукловод, – отрезал Кудыкин. – Потом идут сеансы медитации, гипноза и самогипноза. Развитие собственных ментальных навыков, насколько это возможно.

– То есть делают из людей точно таких же мутантов? – удивился Ломакин.

– Профессор, иногда вы меня удивляете, – ответил Кудыкин. – Из человека невозможно сделать мутанта простым обучением и упражнениями. Для этого необходим изначальный дефект личности, а в наш учебный центр берут только здоровых. Поэтому сержант Ложкин никогда не сможет никого зазомбировать, но может попытаться внушить легкую грусть, например. Делается это с одной-единственной целью: курсант должен понимать, как происходит процесс ментального захвата и что ощущает зверь, когда пытается захватить и подавить в человеке человека.

– Несколько пафосно, но смысл я уловил, – добродушно улыбнулся Ломакин.

– А потом начинается самый главный этап, – продолжал Кудыкин. – Эти ребята живут некоторое время в непосредственной близости от ночного шептальщика. Он их пытается подчинить. Они – тренируются от него отбиваться.

– Скажите, что соврали, полковник, – бледнея на глазах, попросил Ломакин. – До сих пор еще не удавалось держать ночного шептальщика в неволе дольше чем несколько часов.

– Ничто не стоит на месте, профессор, – улыбнулся Кудыкин. – Технологии усложняются. Впрочем, врать не стану, это единственный ночной шептальщик в распоряжении военных. А результат его использования вы сегодня видели сами.

– Впечатляет, – уважительно покивал Ломакин. – Если так дело пойдет, может, и правда скоро можно будет начать освоение Зоны… Но почему вы приставили Ложкина именно ко мне? Неужели боялись, что я тоже стал кукловодом, как Версоцкий?

– Вовсе нет, – открестился от подобного предположения Кудыкин. – Просто сержанта надо было чем-то занять. Теперь же, я думаю, у него найдется и еще одна работа. Вы ведь уже догадались, как у Версоцкого получилось настолько точно попасть в нужное время и нужное место, чтобы оказаться на бронепоезде?

– Нет. Если честно, я просто не успел об этом подумать, – озадаченно сказал Ломакин.

– Об этом не очень широко известно, поскольку кукловоды сами по себе такими штуками обычно не балуются. Я и то узнал почти случайно, хоть и догадывался, что такое возможно. В общем, Версоцкий все это время мог смотреть на происходящее вашими глазами и слушать вашими ушами.

– Моими? – поразился профессор, непроизвольным жестом прикрывая уши. – Но почему моими?

– Обычно любая зацепка кукловода начинается со зрительного контакта, – пояснил Кудыкин. – А вы сами говорили, что встретились с Версоцким взглядами. Я не знаю, сколь долго Версоцкий может этой зацепкой пользоваться, но попрошу сержанта, чтобы он провел с вами занятие по разрыву любых, даже самых слабых контактов с кукловодом.

23

Несмотря на то что им всем удалось каким-то чудом избежать нового пленения или даже смерти, в целом ситуация изменилась мало. Только если раньше главной угрозой для друзей были бандиты, то теперь вокруг лежало сплошное аномальное поле, под ногами чавкала в мягком мху холодная вода, а из оружия имелся только пистолет Кости, в котором остался всего один патрон. Но главная неприятность заключалась в том, что Опер так и не смог воссоединиться с товарищами. Марина и Топор стояли от него в каких-то трех метрах, но через мелкую лужу, по которой в разные стороны случайным образом разбегались мелкие волны, Костя не стал бы перешагивать даже под страхом расстрела. Поскольку видел, что бывает с человеком, попавшим в «погоняшку».

С одной стороны неприметную, но крайне неприятную аномалию подпирало целое семейство «тянучек», уходящих в широкую промоину, а с другой – ограничивала длинная полоска абсолютно сухой и твердой земли. И этот вот чудесный островок пугал Костю гораздо сильнее, чем «погоняшка».