В неизведанные края, стр. 92

Путешествие наше становится труднее: скорость течения велика, восьмисильный мотор едва тянет лодки. Под берегом идти можно не везде, и нам приходится выходить на середину проток, где мотор уже не в силах справиться. Мы приспособились помогать ему в этих случаях – одновременно гребем изо всех сил. У берега же, когда мотор начинает сдавать и лодка ползет обратно, кто-нибудь выскакивает на берег и впрягается в бечеву. Это тем более просто сделать, что вода идет вровень с берегами, а иногда и переливается через край прямо в тундру.

Бывают и опасные моменты, когда берег делает крутой поворот и лодка, обогнув угол, выскакивает на сильную струю. Связкой из трех лодок управлять плохо: вторая лодка «запоперечивает», и волна заливает ее.

На четвертый день мы доходим до устья Мильгувеем. По реке мы сделали 100 километров – хорошее достижение для моторной тяги во время весеннего паводка. Елшин хочет вернуться назад со своим мотором, но мне удается уговорить его пойти еще немного с нами, так как помощь мотора нам пока необходима.

Река стала еще полноводнее, коричневые волны переливаются через берега прямо в тундру. Как идти с бечевой по этому топкому, болотистому, залитому водой берегу? Нигде не видно ни отмели – только кусты и болота.

На устье Мильгувеем, где зимой стояли чукчи, сейчас пусто и лишь несколько обломков оленьих рогов остались на месте яранг. Чукчи откочевали к берегу моря или в горы, потому что летом в равнине оленей заедают комары.

Еще один день мы идем с помощью мотора и затем сами принуждены отказаться от него. В этой части реки много мелких отмелей, которые приходится огибать по стержню, и мотор уже не в силах тащить три лодки против быстрого течения. Если бы мы имели возможность идти с одной только моторной лодкой, мы могли бы, вероятно, добраться по такой высокой воде до самых гор.

19 июня мы помогаем Елшину нагрузить его лодку, отдаем ему весь лишний груз; он заводит мотор и уносится вниз по течению со скоростью поезда. Но вода была так велика, что лодка Елшина нигде не задела за дно. В тот же вечер он вышел к устью Чауна.

Мы с некоторой грустью перешли сразу из XX в XV век, к тому способу, которым казаки поднимались по сибирским рекам.

Двое из нас взяли лямки и пошли по берегу, а двое сели в лодку. Сначала мы думали, что мы по очереди будем отдыхать в лодке, но оказалось, что работы там не меньше, чем на берегу. При таком сильном течении, при отсутствии хорошего бечевника приходилось всем четверым работать весь день. Шедшие по берегу должны были продираться сквозь кусты, превышающие рост человека; при этом тянул лямку только один, а другой перебрасывал ее через кусты, чтобы не «зарачило» (не зацепило). То надо было переходить через протоки, то брести наискось через покрытые водой отмели, чтобы вывести лодку на глубокий фарватер. При этом трудно определить, как глубока протока, и часто случалось, что высокие резиновые сапоги были недостаточны и человек погружался в холодную воду до пояса.

Находящиеся в лодке должны также быть очень внимательными. Рулевой не только правит лодкой – там, где нужно обходить мели или заросли кустов, недостижимые для бечевы, он берет шест и вместе с сидящим на носу пропихивает лодку вверх. На мелких перекатах оба соскакивают в воду и ведут лодку «бродком», то есть толкают ее. Но так или иначе мы двигаемся вверх. Вот уже холмы Теакачин; здесь Чаун разделяется на две реки – Малый Чаун, по которому мы уже поднимались зимой к озеру Эльгытхын, и реку Уваткын, главную вершину, берущую начало на стыке Анадырского плато и Северного Анюйского хребта. С холмов у реки можно посмотреть на Чаунскую равнину и горы на юге – наш кругозор вот уже восемь дней ограничен рекой, кустами и болотами.

Впереди река имеет тот же характер, такое же обилие коварных проток, островов; вдали белеют два громадных пятна – наледи. В 170 километрах от устья мы огибаем первую из них. Это поле льда толщиной более двух метров и длиной до трех километров. Она покрывает галечники, и часть проток реки проходит подо льдом.

Выше наледи в обрыве реки я нахожу стволы деревьев. В окружающих горах нет деревьев, и эти стволы были когда-то принесены морем. Вся Чаунская равнина десять или двадцать тысяч лет назад была залита морем, и волны лизали подножие окружающих ее гор. Вторая наледь страшнее: она охватывает половину русла. Неделю назад вся река протекала под наледью и проход был невозможен. Выше наледи наша работа становится еще тяжелее. Здесь много маленьких проток с быстрым течением и мелкими перекатами. Очень часто приходится тащить лодку вброд, и нередко река на поворотах образует водовороты. 23 июня наша лодка терпит крушение. На крутом повороте в узком русле лежит вырванная из яра глыба земли с кустами, и вокруг нее бьется вода. Такой крутой поворот на быстрой и узкой реке – самое опасное место: здесь нельзя натянуть бечеву, она слабеет, лодка начинает «рыскать», ее забрасывает. И вот она прижата водоворотом к кустам и опрокидывается. Перетолчин и Ковтун стоят в воде, удерживая ее руками, а мы с Курицыным бросаем бесполезную бечеву и бежим на помощь.

Поток выхватывает из лодки весла, доски, тюки и тащит их вниз; стоя по пояс в воде, удается подтянуть нос лодки к берегу. Пока двое вытаскивают вещи, остальные бросаются вниз за похищенным рекой грузом – один в байдарке, другой пешком по берегу. Здесь же, на узкой отмели между двумя протоками, приходится стать на ночь, чтобы высушить вещи и продукты. Часть крупы и сахар погибли, но остальное удается спасти.

Пройдя еще 7 километров до подножия гор, мы решаем оставить здесь лодку, чтобы не мучаться больше. Мы пойдем дальше пешком налегке, с одной байдаркой. И так уже поставлен рекорд для северных чукотских рек – пройдено вверх по течению 200 километров.

Горы в цвету

База для экскурсии в горы устраивается на берегу вблизи последних утесов. Лодку мы прячем под кусты и наливаем водой, чтобы не рассохлась; вещи складываются в кучу и покрываются брезентом. Все, что нужно нам, мы повезем в байдарке. Не придется брать ни подушек, ни одеял – только легкие спальные мешки. Палатки наши также легки и миниатюрны: они сделаны из тонкой прорезиненной материи, легкий пол пришит к палатке. Самый тяжелый груз в байдарке – это запас продовольствия.

Наконец-то мы с Ковтуном имеем возможность отделиться от лодки и вести непрерывную научную работу. Байдарку поведут Курицын и Перетолчин. Она так легка, что и один мог бы справиться, но под кустами на быстринах и в водоворотах безопаснее, если второй помогает сзади. Быстрое течение постоянно прижимает байдарку к берегу, и, в то время как один тянет бечеву, другой отталкивает байдарку от берега веслом.

Часто приходится переезжать с одной стороны на другую из-за утесов, кустов и отмелей. Выгружать весь груз слишком долго: байдарка забита до отказа, в ней больше двадцати тюков и тючков; поэтому при переездах Перетолчин садится верхом поверх груза, спустив ноги в воду, и гребет двухлопастным веслом. Переехав на другую сторону и выгрузив наиболее тяжелые мешки, он возвращается и забирает Курицына, который садится также поверх вещей. Это весьма неспортивный и опасный способ плавания в байдарках, и ни один инструктор спорта не разрешил бы садиться таким образом.

Собравшись в одно русло возле первых утесов, река Уваткын выше опять распадается на множество проток в широкой долине. Мы еще в предгорьях, и плоские увалы тянутся далеко от реки.

Осмотрев конец первого увала, мы с Ковтуном спускаемся в обширные заросли кустов, окаймляющих реку. В кустах перепархивают самцы куропаток и низко-низко перелетают через протоки реки. Кажется, вот сейчас упадет в воду! Медленно, смешно и часто махая крыльями, куропатки благополучно перебираются на другой берег.

Через десяток километров река вновь подходит к утесам. Здесь придется заночевать на низкой площадке, только недавно освободившейся от воды. Место это ничем не примечательно для туриста, но для геолога очень интересно: здесь проходит граница между областью молодых третичных лав Анадырского плато и более старых мезозойских лав Северного Анюйского хребта. Выше река пересекает уже восточную оконечность хребта, а плато тянется к востоку.