Клан Пещерного Медведя, стр. 79

Эйла чувствовала, как щеки ее зарделись. Неужели это правда? Может, она плохо поняла Брана? Ведь за то, что она дерзнула взять пращу, ее обрекли на испытание, которое она не надеялась вынести. А теперь ей позволили охотиться. Охотиться не таясь, открыто. В это трудно поверить.

– Вот он, твой талисман. Положи его в свой амулет.

Эйла послушно сняла с шеи кожаный мешочек, где лежали кусочек охры и причудливый камень, дрожащими пальцами взяла у Брана костяную пластинку, опустила ее внутрь, затянула завязки и вновь повесила мешочек на шею.

– Молчи о том, что произошло здесь. Прежде чем начнется празднество, я сам оповещу об этом Клан. Это празднество в твою честь, Эйла. В честь твоей первой добычи, – произнес вождь. – Надеюсь, следующая твоя добыча будет более съедобной, чем гиена, – добавил он, и веселые огоньки блеснули в его взгляде. – А теперь отвернись.

Эйла повиновалась приказу. Глаза ее вновь закрыла повязка. Двое мужчин вывели девочку из пещеры. Сняв повязку, они поспешно вернулись в круг охотников, но Эйла успела различить, что это Бран и Гув. «Может, все это только сон, – пришло ей на ум. – Нет, вот она, царапина на шее, а в кожаном мешочке на шее прощупываются три предмета. – Эйла задрала накидку и уставилась на темные липкие линии у себя на бедре. – Охотница! Теперь я тоже охотница и могу добывать мясо для Клана. Так захотел мой покровитель, и люди подчинились его воле». Она сжала в кулаке амулет, закрыла глаза и обратилась к своему покровителю.

– О Великий Пещерный Лев, как смела я усомниться в тебе! – произнесла она ритуальными жестами. – Смертельное проклятие было тяжелым испытанием, самым тяжелым из всех, что ты послал мне. Но награда того стоила. Я благодарна тебе за то, что ты избрал меня. Я знаю, Креб прав: тому, у кого столь могучий покровитель, предстоит трудная жизнь. Но я рада этому.

Ритуал потряс не только Эйлу, но и охотников. Все они были убеждены, что девочке было необходимо позволить охотиться. Все, кроме одного. Бруд задыхался от ярости. Если бы не грозное предупреждение Мог-ура, он покинул бы пещеру, не дожидаясь конца ритуала. Он не желал принимать участия в обряде, дарующем женщине особые права и привилегии. Исподтишка он бросал на Мог-ура свирепые взгляды. Что же касается Брана, то при мысли о нем Бруд просто исходил желчью.

«Ясно, чья это выдумка, – негодовал молодой охотник. – Бран всегда покровительствовал этой девчонке, всегда за нее заступался. Когда я наказал ее за непокорность, он угрожал мне смертельным проклятием. Мне, сыну своей женщины! А ведь тогда девчонка заслужила побои. Точно так же, как потом она заслужила смертельное проклятие – настоящее, вечное смертельное проклятие. А теперь ей разрешили охотиться, поставили вровень с мужчинами. Как такое могло взбрести в голову Брану? Видно, к старости он утратил ясность ума. Недолго ему оставаться вождем. Настанет день, когда вождем буду я, – с замиранием сердца предвкушал Бруд. – Тогда Бран уже не сможет взять ее под свою защиту. И ей придется забыть про особые права. А если окажется, что это ей не по нраву, пусть убирается прочь».

Глава 18

Зима, когда Женщина, Которой Дозволено Охотиться, заслужила свою привилегию, ознаменовала десятый год ее жизни. В ту же зиму Иза заметила в девочке перемены, предвещающие наступление женской зрелости, и вздохнула с облегчением. Контуры худощавого детского тела Эйлы стали более плавными: бедра ее округлились, на груди вспухли два бугорка. Целительница поняла, что страхи ее были напрасными, – ее приемной дочери не суждено оставаться вечным ребенком. Соски Эйлы припухли, лобок и подмышки покрылись волосками, и вскоре настал тот день, когда она увидела на своей накидке пятно крови. Ее покровитель впервые вступил в борьбу с другим духом.

Эйла знала: ей не бывать матерью – покровитель ее слишком силен и вряд ли уступит. Но с тех самых пор, как появилась на свет Уба, она мечтала о собственном ребенке. Разумеется, с испытаниями и запретами, которые налагал на нее могущественный Пещерный Лев, спорить не приходилось, но это не мешало Эйле в глубине души сожалеть об уготованном ей бесплодии. В Клане с каждым годом прибавлялось детей, и, когда матери их бывали заняты, Эйла с удовольствием возилась с ними. И всякий раз, возвращая ребенка матери, Эйла ощущала легкий приступ горечи. Но, по крайней мере, теперь она была женщиной, а не диковинным ребенком, переросшим всех взрослых.

В Клане у Эйлы была подруга по несчастью – Овра. Несколько раз ей не удалось выносить ребенка, хотя ее покровитель легко сдавался и внутри ее возникала жизнь. Но, видно, потом Бобер, покровитель Овры, спохватывался и проявлял излишнюю неуступчивость.

Судя по всему, Овра тоже была обречена на бездетность. Сблизившись в дни охоты на мамонта, Овра и Эйла часто проводили время вместе, особенно с тех пор, как Эйла тоже стала взрослой женщиной. Тихая Овра говорила немного, от природы она отличалась сдержанностью, в противоположность веселой, общительной Ике. Но они с Эйлой понимали друг друга с полуслова, и вскоре взаимопонимание переросло в дружбу. Гува эта дружба только радовала. Люди Клана знали, что молодой помощник шамана и его женщина очень привязаны друг к другу, и поэтому жалели Овру еще сильнее. Чем больше ее мужчина сочувствовал ей, тем острее ей хотелось угодить ему и произвести на свет ребенка.

Ога, к великому удовольствию Бруда, вновь готовилась стать матерью. Она понесла вскоре после того, как отняла от груди трехлетнего Брака. Похоже было, что она не уступит в плодовитости Аге и Ике. Двухлетний сын Аги скорее всего собирался пойти по стопам Друка – любимой игрой малыша было обтачивание камешков. Старый мастер сделал Грубу маленький каменный молоток, и теперь, когда Друк работал, мальчик неизменно вертелся поблизости, собирая осколки камня и подражая оружейнику. Маленькая дочь Ики Игра во всем походила на мать – эта пухленькая веселая девчушка всех радовала своей приветливостью и добродушием. Клан Брана разрастался, людей в нем становилось все больше.

Ранней весной Эйле вновь пришлось провести несколько дней вдали от Клана, в своей маленькой горной пещерке, – для нее наступило время женского изгнания. После томительного смертельного проклятия это недолгое отлучение казалось ей пустяком. Она коротала время, совершенствуясь в метании камней, – за долгую зиму ее охотничьи навыки ослабели. Она все еще не могла привыкнуть, что ей нет нужды упражняться с пращой втайне. Эйла вполне могла сама добыть себе пропитание, но все же она с нетерпением ждала встреч с Изой. Каждый вечер целительница приходила в условное место неподалеку от пещеры Клана. Она приносила Эйле вдоволь всяких лакомств, а главное, благодаря свиданиям с ней юная женщина не чувствовала себя одинокой и отвергнутой. Ночи вдали от людей по-прежнему наводили на нее страх, но мысль о том, что изгнание скоро кончится, прогоняла тоску.

Иза всегда приходила в сумерках, и, для того чтобы не заблудиться на обратном пути, Эйла брала с собой факел. Целительница до сих пор не могла без трепета смотреть на накидку из шкуры оленя, которую ее приемная дочь принесла из «иного мира», и Эйла решила оставить шкуру в своей маленькой пещерке. Как и все девочки в Клане, Эйла узнала от матери обо всем, что подобает знать женщине. Иза снабдила ее полосками мягкой, хорошо впитывающей влагу кожи, которые прикреплялись к поясу, и рассказала, какие ритуальные действа Эйла должна сотворить, прежде чем закопать пропитанную кровью кожу глубоко в землю. Она также объяснила, как Эйле следует вести себя, если мужчина изберет ее для утоления своей надобности. Теперь, когда Эйла стала женщиной, ей предстояло в полной мере выполнять все обязанности, лежащие на женщинах Клана. О многих вещах, имеющих для женщины особый интерес, Эйла уже знала: ведь Иза сызмальства обучала ее искусству целительницы и рассказывала о родах, о том, как выкармливать младенцев, о снадобьях, облегчающих боль, которая приходит вместе с женской кровью. Теперь, когда Эйла выросла, Иза сообщила дочери, какие позы и движения считаются особенно соблазнительными и как разжечь возникшее у мужчины желание. Упомянула она и о долге женщины перед своим собственным мужчиной. Иза добросовестно передала Эйле все, чему в свое время ее научила мать. Но в глубине души она сомневалась, что такой безнадежной дурнушке, как Эйла, когда-нибудь пригодятся эти знания.