Долина лошадей, стр. 131

Но заснуть ей все не удавалось. Она так гордилась тем, что научилась говорить, она приложила столько сил и старания, что теперь ей показалось, будто ее надули. И почему он взялся учить ее своему родному языку? Он скоро уйдет отсюда, и она больше никогда его не увидит. Весной ей придется покинуть долину. Может быть, она найдет людей, живущих недалеко от этих мест, и другого мужчину.

Но ей вовсе не нужен другой мужчина. Ей нужен Джондалар, его глаза, его прикосновения. Она вспомнила, как воспринимала его поначалу. Он оказался первым из увиденных ею людей ее племени, и она отнеслась к нему как к представителю своих сородичей, не думая о нем как об отдельном человеке. Она не могла вспомнить, когда это изменилось, когда она поняла, что Джондалар неповторим. Она знала лишь одно: она привыкла ощущать рядом тепло его тела, слышать звук его дыхания. Но теперь место рядом с ней пустовало, и она ощущала такую же пустоту в душе.

Джондалар тоже никак не мог заснуть и все ворочался с боку на бок. Постель, которую он соорудил себе подальше от места, где спала Эйла, казалась очень холодной, а угрызения совести не давали ему покоя. Прошедший день показался ему самым тягостным в его жизни, и вдобавок ко всему прочему выяснилось, что он обучил ее не тому языку. Разве ей когда-нибудь придется говорить на языке Зеландонии? От долины до тех мест, где живут его соплеменники, год пути, и то если передвигаться, нигде не задерживаясь надолго.

Он подумал о Путешествии, которое совершил с братом. Какой бессмысленной оказалась эта затея! Когда они покинули родные края? Три года назад? Значит, к тому времени, когда он вернется домой, пройдет четыре года. Четыре года жизни, потраченных впустую. Брат его погиб. Джетамио умерла, а вместе с ней и сын духа Тонолана. Что же осталось?

Став взрослым, Джондалар научился держать себя в руках, но теперь из его глаз потекли слезы. Он оплакивал не только брата, но и собственную судьбу, сокрушаясь о понесенной утрате и об упущенной возможности жить в радости и счастье.

Глава 25

Джондалар открыл глаза. Ему приснилось, будто он дома, и сон был таким ярким, что казалось, будто все это и есть реальность, а пещера, в которой жила Эйла, – лишь плод его воображения. Остатки дремоты постепенно развеялись, но очертания стен в пещере показались ему непривычными. Окончательно проснувшись, он понял, что смотрит на все с другой стороны, ведь он провел ночь в углу за очагом.

Эйла куда-то ушла. Две ощипанные куропатки лежали у очага рядом с крытой корзиной, в которую она сложила перья. Эйла встала задолго до того, как Джондалар проснулся. Чашка со звериной мордочкой, образованной узором древесины, из которой обычно пил Джондалар, стояла рядом с плотно сплетенной корзинкой, в которой Эйла настояла для него чай, и тут же лежал свежезачищенный березовый прутик. Эйла заметила, что он использует такие прутики для того, чтобы очистить зубы от образовавшегося на них за ночь налета, предварительно растеребив зубами его кончик так, чтобы на нем появилось нечто вроде кисточки из волокон, и она стала каждое утро специально приносить ему тонкие веточки.

Джондалар встал и потянулся, чувствуя, как ноют мышцы после ночи, проведенной на непривычно жесткой постели. Ему и раньше доводилось спать на голой земле, но лежать на подстилке из соломы, от которой вкусно пахло, было куда приятнее. Эйла регулярно заменяла старую солому на свежую, чтобы избавиться от неприятных запахов.

Чай в плетеном чайнике оказался горячим, – видимо, она ушла совсем недавно. Он наполнил чашку и посидел немного, вдыхая свежий аромат чая. Каждый день поутру он затевал сам с собой игру, пытаясь угадать, какие травы использовала Эйла на этот раз. Она почти всегда добавляла мяту, зная, что Джондалар очень ее любит. Он отпил немного, и ему показалось, что он уловил привкус листьев малины и, пожалуй, люцерны. Прихватив с собой прутик и чашку, он вышел из пещеры.

Стоя на краю выступа лицом к долине, он принялся жевать кончик прутика. Он еще не успел проснуться до конца и двигался машинально, повинуясь привычке. Затем он почистил зубы, энергично орудуя прутиком, и, отхлебнув чаю, сполоснул рот. Он привык делать это каждое утро, чтобы освежиться, а потом подумать, чем лучше заняться сегодня.

Лишь допив до конца чай, Джондалар окончательно проснулся, и от его хорошего настроения не осталось и следа. Этот день не похож на все остальные, и причиной тому его вчерашнее поведение. Он хотел было выбросить прутик, но внезапно задумался, перебирая его пальцами.

Заботясь о нем, Эйла вела себя так деликатно, что он очень быстро привык к этому. Ему не приходилось ни о чем просить ее – она старалась предугадать каждое его желание. Примером тому мог послужить и березовый прутик. Эйла встала раньше Джондалара, спустилась вниз, чтобы отыскать подходящую веточку, зачистила ее и положила рядом с его чашкой. Когда же она начала так поступать? Джондалар вспомнил, что однажды, когда он еще только-только начал ходить, ему где-то попалась подходящая веточка, и он прихватил ее с собой. На следующее утро, обнаружив точно такую же рядом со своей чашкой, он проникся глубокой благодарностью к Эйле за ее заботу. Тогда спуск и подъем по крутой тропинке еще представляли для него большую трудность.

И горячий чай. Когда бы он ни проснулся, он всегда обнаруживал, что чай уже готов. И откуда она только узнает, что пришло время его заваривать? В то утро, когда она впервые принесла Джондалару чашку чая, он ощутил прилив тепла и благодарности. Но с тех пор прошло немало времени, и теперь он забывает хотя бы сказать ей «спасибо» за это. А ведь она постоянно оказывает ему множество других небольших услуг, делая это тактично и ненавязчиво, ничего не ожидая взамен. Он подумал, что это свойственно и Мартоне. Она всегда готова помочь другим и уделить им время, и при этом ведет себя так, что никто не чувствует себя обязанным. Всякий раз, когда он предлагал свою помощь Эйле, она удивлялась и радовалась, и он понимал, что она действительно не ждет благодарности за все, что сделала для него.

– И чем я отплатил ей? – проговорил он вслух. – А уж после вчерашнего… – Он взмахнул рукой и бросил прутик вниз с уступа.

Он заметил, что Уинни с жеребенком кружат по полю, наслаждаясь возможностью порезвиться. Глядя на бегущих лошадей, он почувствовал, как на душе у него стало повеселее.

– Ты только посмотри на него! Этот жеребенок – отличный бегун. На короткой дистанции он мог бы обогнать свою мать!

– На короткой дистанции молодые жеребцы часто обгоняют лошадей постарше, а на длинной – никогда, – сказала Эйла, поднимаясь по тропинке. Джондалар резко обернулся. Глаза его сияли, он широко улыбался от гордости за жеребенка. Его восхищение было столь явным, что Эйла не удержалась от улыбки, несмотря на все свои печали. Когда-то ей очень хотелось, чтобы Джондалар привязался к жеребенку. Впрочем, теперь это не имеет значения.

– А я все гадал, куда ты подевалась, – сказал Джондалар. Ему стало неловко, когда Эйла появилась рядом, и улыбка его угасла.

– Я развела огонь в яме на берегу, чтобы приготовить куропаток, а потом наведалась туда еще раз – проверить, все ли в порядке.

Эйла направилась в пещеру, решив, что Джондалар не слишком рад ее видеть. Улыбка сбежала и с ее лица.

– Эйла, – крикнул Джондалар и кинулся следом за ней. Когда она обернулась, он растерялся, не зная, что сказать. – Я… э-э-э… я тут подумал… мне хотелось бы сделать кое-какие орудия. Конечно, если ты разрешишь мне воспользоваться твоими запасами кремня.

– Бери сколько хочешь. Каждый год, когда река разливается, она уносит часть обломков, но в то же время приносит новые, – сказала Эйла.

– Наверное, где-то выше по течению находятся залежи меловых пород. Если бы знать наверняка, что они не очень далеко, я сходил бы туда. Качество кремня куда лучше, если он извлечен прямо из земли. Даланар добывает кремень из залежей, расположенных рядом с его Пещерой, и всем известно, до чего хорош кремень Ланзадонии.