Гарри Поттер и методы рационального мышления, стр. 111
Гарри забеспокоился.
— Э-э-э, не то чтобы у меня самого был опыт в этой области, по очевидным причинам, но я думаю, что мудрый советчик из моих книг сказал бы именно так.
Снова молчание и снова сверкание глаз.
Возможно, это подходящий момент для смены темы.
— Так я прошёл вашу проверку? — спросил Гарри.
— Думаю, — промолвил Северус, — между нами более не состоится разговоров, Поттер, и с вашей стороны будет чрезвычайно мудро никогда не касаться сегодняшней темы.
Гарри моргнул.
— Не могли бы вы сказать, что я сделал не так?
— Вы оскорбили меня, — сообщил Северус, — и я больше не доверяю вашим познаниям.
Застигнутый врасплох Гарри не отводил глаз от Снейпа.
— Но вы дали мне совет из лучших побуждений, — продолжил Северус, — потому и я дам вам искренний совет.
Его голос был почти абсолютно ровным. Как струна, несмотря на огромную тяжесть, подвешенную к её середине, натянутая ровно благодаря миллиону тонн веса, приложенного к её концам.
— Сегодня вы чуть не умерли, Поттер. В будущем никогда не спешите делиться своей мудростью, пока не будете точно понимать, о чём говорит ваш собеседник.
Разум Гарри наконец-то уловил связь.
— Так это вы...
Он заткнул свой рот, когда «чуть не умерли» дошло до него. На две секунды позже, чем нужно.
— Да, — ответил Северус, — я.
И ужасное давление вновь захлестнуло комнату, как будто они оказались на дне океана.
Гарри не мог дышать.
Проиграй. Сейчас же.
— Я не знал, — прошептал Гарри, — Прос...
— Нет, — оборвал Северус.
Гарри стоял в тишине, его разум судорожно искал варианты. К сожалению, Северус стоял между ним и окном, падение из которого не убьёт никакого волшебника.
— Ваши книги предали вас, Поттер, — промолвил Северус, тем же голосом, ровно натянутым чудовищной тяжестью. — Они не сообщили вам кое-что очень важное. Из книг невозможно научиться тому, что значит потерять любимого человека. Это просто невозможно понять, не пережив самому.
— Мой отец, — прошептал Гарри. Это была его лучшая догадка, единственное, что могло его спасти. — Мой отец пытался защитить вас от хулиганов.
Жуткая улыбка растянула лицо Северуса, и он двинулся к Гарри.
К нему и мимо него.
— До свидания, Поттер, — обронил Северус, не оглядываясь. — Отныне мы мало что можем сказать друг другу.
Рядом с углом коридора он остановился и, не поворачиваясь, сказал последнюю фразу.
— Ваш отец был тем хулиганом, а что ваша мать находила в нём, я никак не мог понять до сегодняшнего дня.
Он ушёл.
Гарри повернулся и подошёл к окну. Его дрожащие руки легли на карниз.
Никогда не давай мудрых советов, пока не будешь точно понимать, о чём говорит твой собеседник. Понял.
Какое-то время Гарри глазел на облака и на лёгкую морось. Окно выходило на восточную сторону, был день, и даже если бы солнце виднелось через облака, Гарри не смог бы его увидеть.
Его руки перестали дрожать, но грудь всё равно будто сжимали металлические обручи.
Значит, его отец был хулиганом.
А его мать была поверхностной.
Возможно, они переросли это. Хорошие люди, вроде профессора МакГонагалл, похоже, высоко их ценили и, наверное, не только из-за их героической жертвы.
Конечно, это было слабым утешением для одиннадцатилетнего мальчика, который вскоре превратится в подростка и уже задумывается, каким именно подростком он может стать.
Так ужасно.
Так печально.
Какая у Гарри отвратительная жизнь.
Узнав, что его биологические родители не были совершенны, пожалуй, он имеет право похандрить, жалея самого себя.
Возможно, ему стоит пожаловаться Лесату Лестрейнджу.
Гарри читал про дементоров. Холод, тьма и страх окружали их, они высасывали все счастливые мысли, и в этой пустоте оставались лишь худшие воспоминания.
Он мог вообразить себя на месте Лесата, знающего, что его родители проведут в Азкабане всю жизнь, там, откуда никому не удавалось сбежать.
Наверное, и Лесат представляет себя на месте матери, в холоде, тьме и страхе, наедине со своими худшими воспоминаниями, даже во сне, каждую секунду каждого дня.
На мгновенье Гарри представил своих маму и папу в Азкабане, окружённых дементорами, высасывающими их жизни, вытягивающими счастливые воспоминания об их любви к нему. Только на мгновенье, прежде чем воображение выбило предохранитель и вызвало экстренное выключение системы, попросив больше никогда не воображать такое.
Правильно ли так поступать с кем-либо, пусть даже со вторым злейшим человеком в мире?
«Нет, — отозвалась мудрость книг Гарри, — только если нет другого выхода, любого другого выхода».
И если система правосудия в мире волшебников не была столь же совершенна, как их тюрьмы (принимая во внимание всё, что было известно Гарри, это казалось довольно маловероятным) — где-то в Азкабане находился совершенно невиновный человек и, возможно, не один.
В горле у Гарри засаднило, в глазах появилась влага, он захотел телепортировать всех узников Азкабана куда-нибудь в безопасное место и вызвать с неба огонь, чтобы стереть это ужасное место с лица земли. Но он не мог, потому что не был богом.
И Гарри вспомнил слова, сказанные Квирреллом под звёздным небом: Иногда, когда мне становится особенно ненавистен этот испорченный мир, я задаюсь вопросом: может, где-то там, вдали, есть более подходящее для меня место? Но звёзды так далеки... И какие бы сны я увидел, если бы спал так долго?
Сейчас этот испорченный мир казался особенно ненавистным.
Но Гарри так и не мог до конца понять слова профессора, словно то был голос пришельца или Искусcтвенного Интеллекта, кого-то, кто был устроен настолько по-другому, что мозг Гарри невозможно было заставить работать в таком режиме.
Нельзя покидать родную планету, пока на ней есть такое место, как Азкабан.
Нужно остаться и принять бой.
Глава 28. Редукционизм
Всё, что может пойти к Роулинг, пойдёт к Роулинг.
— Ладно, — сглотнул Гарри. — Всё, Гермиона, достаточно, можно прекращать.
Белые сахарные таблетки перед ней так и не изменили ни цвета, ни формы, хоть она и сосредоточилась как никогда раньше: глаза крепко зажмурены, по лбу струится пот, рука с палочкой дрожит...
— Гермиона, хватит! Ничего не выйдет. Думаю, невозможно сотворить то, что ещё не существует.
Гермиона медленно ослабила хватку на палочке.
— Мне показалось, — еле слышно прошептала она. — Мне на секунду показалось, что трансфигурация начала получаться.
У Гарри застрял комок в горле.
— Скорее всего, это игра воображения. Ты слишком сильно надеялась.
— Наверное, — сказала Гермиона. Было ощущение, что она сейчас расплачется.
Гарри медленно взял механический карандаш, потянулся к листку бумаги со списком, почти все пункты которого были вычеркнуты, и провёл линию поверх ещё одного: «ЛЕКАРСТВО ОТ БОЛЕЗНИ АЛЬЦГЕЙМЕРА».
Трансфигурированную таблетку, конечно, принимать нельзя. Но трансфигурация, во всяком случае та, которой они занимаются, не позволяет превращать предметы в волшебные — из простой метлы сделать летающую невозможно. Поэтому, если бы у Гермионы получилась таблетка, то неволшебная, действующая по вполне материальным причинам. Можно было бы тайком отправить такие таблетки в магловскую научную лабораторию, чтобы там их изучили и попытались разобраться, из чего они состоят, прежде чем трансфигурация закончится... В остальном мире никто бы и не узнал, что здесь замешана магия, просто очередной научный прорыв...
Волшебникам такая идея в голову бы не пришла. Какие-то там атомные структуры были недостойны их внимания, а неволшебные вещи не считались хоть сколько-то ценными. Немагическое — значит неинтересное.
Ранее, в тайне ото всех — он даже Гермионе не сказал — Гарри попытался трансфигурировать наномашины в духе Эрика Дрекслера. (Конечно, он пытался создать только настольный нанозавод, а не маленьких самовоспроизводящихся сборщиков. Гарри не был сумасшедшим.) В случае успеха до божественности оставался бы один шаг.