Дзын (СИ), стр. 12
— Чего у нас там? — спрашивал Златорукий, разворачивая аккуратный сверток и раскладывая на коленях то, чего в свертке было. Обычно — хлеб с маслом, сыром, колбасой да огурчик. Хотя иной раз бывал и помидорчик.
— Эвон! Помидорчик! — радовался Златорукий и принимался брызгать помидорным соком на пол, овощ ел, хлебом закусывал.
Ну и Костик, конечно, свою еду ел. Блинчики-булочки. А иногда с молоком.
Тогда на молодом Костином лице получались седые усы. А другой раз случалась и борода, если торопился. В такие моменты он сильно на Деда Мороза смахивал.
— Дядь Кость, — просит Машка. — Научи-ко летать.
— Садись на ящик, — соглашается Костя. — Сейчас полетишь.
Машка садится на ящик с бракованными деталями и ждет, когда же полетит.
— Закрывай глаза, — предлагает Костя.
Маша крепко зажмуривается.
— Да не так крепко, а то мышца устанет.
Тогда Маша легонько прикрывает глаза, чтоб мышца не устала. Будто дремлет.
— А теперь ни о чем не думай. Чтоб голова пустая стала.
— У нее и так голова пустая, — ворчит Златорукий из-за помидора. — По сложению тройка.
— Да? — открывает глаза Машка и становится похожа на трехведерный закипающий самовар, — а пятерка по письму? Или забыл?
— Дак случайность, — махает хлебом Златорукий. Помидор он уже доел.
— Закрывай, закрывай глаза-то, — говорит Костя. — И не думай.
Машка закрывает глаза и сильно старается не думать. Брови хмурит, носом двигает — это она мысли отгоняет. Только пока она одну мысль выпроваживает, на ее место обязательно какая-нибудь другая забирается. И Маша тогда ее думать начинает. А когда спохватывается, уже поздно, мысль целым раздумьем становится. Во всю голову.
— Не, — вздыхает Маша и открывает глаза. — Не могу. Я думать привыкла.
— Да и как же не думать? — удивляется из-под плаката слесарь. — Если мы ни о ком думать не будем? Кто об нас подумает? Президент Путин? А коли он тоже ни об чем думать не будет. А? И прощай Россия-матушка?
— Закрывай-ка глаза, — снова говорит Костя. — Ты в речке купаться любишь?
— А-то! — отвечает Маша с ящика. — Только не сейчас. Летом.
— Ну, представь, что теперь лето. Представила?
Маша кивает. Представила, мол.
— И ты лежишь себе в речке. У берега.
Маша представила, как она лежит летом в речке у берега, и как маленькие рыбы пощипывают ее за ноги. А над водой качает крыльями крачка и кричит.
— А голова под водой? — интересуется Маша.
— Под водой, только нос торчит.
Ага, значит, над головой качает крыльями крачка и кричит, только ее не слышно, потому что голова под водой.
— А голова у тебя пустая. Вода через нее, как через трубу проходит. С одной стороны вливается. А уж с другой выливается. Течет.
Маша почувствовала, что и впрямь у не вместо головы — труба. Вода унесла все мысли, а вместо них приплыли караси и стали удивляться. Это ж надо лежит в реке человек, а вместо головы — труба!
— Ну, как, — спрашивает Костя. — Есть мысли-то?
— Не-а, — отвечает Маша. — Нету. Вместо них караси.
Златорукий заволновался. Как это? У его дочки в голове караси? И так-то голова пустая. Ни о чем не помнит. По сложению тройка. И еще караси!
Это хорошо, — говорит Крыжовников. — Мысль, она к земле тянет. С мыслью далеко не улетишь. Ну, теперь взлетай потихоньку.
Караси в Машиной голове забили хвостами и со всех ног бросились в речную глубину. Маша поднялась над водой и вдруг услышала крик речной крачки, в котором имелось много удивления по поводу летающего человека. Запоздалый карась подполз по-пластунски к краю трубы и с высоты трех метров ахнул в речку.
Мастер Златорукий выронил бутерброд и принялся жевать челюстями теплый воздух слесарной. Не меняя сидячего положения, его дочь приподнялась над ящиком.
— Э! Э! Э! — сказал слесарь. Почему-то ничего кроме этого странного звука он произнести не смог. Только это и повторял: — Э! Э! Э!
— Ух! — сказала Машка, продолжая, между тем жмуриться. — Легко-то как!
— Теперь будешь летать в свободное время, — вроде бы похвалил ее Костя. — А у нас как раз и обед кончился. Ты лучше во дворе летай. Там простору больше.
Маша кивнула и вылетела на улицу.
Слесарь Златорукий медленно поднялся с табуретки, подошел к двери и, протянув руки к небу, сказал:
— Э! Э! Э!
Никифор Никифорович Подберезовиков
Глава райцентра Никифор Никифорович Подберезовиков был настоящей головой своего района. А район был, вроде бы, его телом, и жить друг без друга эти части не могли. Поэтому Никифор Никифорович, понятно, хотел поближе узнать свое тело-район и тех, кто в нем проживает. И в этом был, конечно, громадный плюс Подберезовикова.
Никифор Никифорович считал, что должен лично знать всех граждан, проживающих в его районе. И его все должны знать, Никифора Никифировича Подберезовикова. А если все будут друг друга знать, то район станет похож на одну большую семью. Все станут друг другу, вроде как родственники, и за все дела будут браться сообща, вместе. Тогда район превратится в один из лучших, и Никифора Никифоровича переведут работать в Кремль, чтоб он и нашу страну сделал не самой последней.
К своей цели Никифор Никифорович шел твердым размашистым шагом. Глядя, как уверенно глава ведет район в лучшие, жители района удивлялись: "Что за фамилия у нашего главы-то? Подберезовиков? Надо бы Буревестников! Или Альбатросов!"
"Ну и что, — думал Никифор Никифорович, — у Жукова тоже фамилия не ахти была".
Спускаясь к народу, Подберезовиков поднялся до удивительных высот.
Когда в паспортный стол приходил новый паспорт для жителя района, Никифор Никифорович отвозил его жителю лично. И ни провалы районных дорог, ни ржавые, неприятно поскрипывающие, мосты его не смущали. Зато сильно робели граждане, увидев возле своей калитки похожую на корабль черную "Волгу". В голову граждан сразу начинали лезть нехорошие мысли, больше связанные с милицией, чем новым паспортом.
Но это, как мы знаем, Никифора Никифоровича не останавливало. Белым альбатросом он летел в черной "Волге", которая удивительным образом чувствовала сельские колдобины и умела в них не заехать. Она была похожа на верного вороного коня.
В тот момент сердце Подберезовикова билось радостно и мощно. А на сердце лежал паспорт на имя молодого парня из села Чушки. Впрочем, имя это прочитать Подберезовиков не успел. Знал лишь адрес "Широкая, 1".
Неслышно подплыл черный корабль к дому Крыжовниковых. Невидимый, он покачивался в волнах чушкинской грязи. Только блеснуло в лунном свете стекло открывающейся двери. "Бамс!" — сказала дверь.
Пес Бушлат залился лаем. Он подпрыгивал в сенях как резиновый и зачем-то оскорблял невидимого пока гостя. Вдруг в дверь уверенно и размашисто постучали. Бушлат задумался и побежал за Василисой Липовной.
Костик в этот момент штопал в спальне свою японскую одежду.
Василиса Липовна, шаркая тапками словно лыжами, вышла в сени.
— Кто? А?
За дверью сказали:
— Кхм, кхм.
— А? — не поняла Василса Аедревна. — Кто это там?
— Это глава района, — ответили с улицы. — Никифор Никифорович Подберезовиков то есть.
Такое сообщение Василису Липовну ошеломило. За дверью стоял глава района, а здесь она, Василиса Липовна. А между ними дверь. Откроешь, а там глава района, а за ним черная "Волга". Вот ужас-то!
Василиса Липовна, впервые поняла, что в ее доме имеется тупик, и вот в этом тупике она сейчас и находится.
С криком: "Кость! Кость!" — Василиса Липовна бросилась к племяннику.
А между тем на крыльце дома Крыжовниковых мерз глава района, потому что в районе в этот вечер был мороз с серьезным минусом. Никифор Никифорович удивлялся и сердился. Ему, как главе района, полагалось находиться в тепле и удобстве, а он мерзнет в глубинном селе Чушки. Как же так?