Лесная смерть, стр. 56

Я должна отсюда выбраться. Развернуть кресло к двери. Нажать на кнопку. А потом — со всего размаху бить в эту проклятую дверь; бить и бить — до тех пор, пока не всполошатся все жильцы этого дома. Бум! Ну же, выходите из своих квартир! Бум! Да я сейчас ее попросту выломаю, эту дверь!

И вдруг она отворяется — сама.

Желудок у меня как-то странно сжимается.

Элен? Глухой звук — как если бы кто-то опустился на диван. И вроде бы кто-то шевелится слева от меня? Я так разволновалась, что почти ничего не слышу, кроме собственного — тяжелого и частого — дыхания.

Нет, определенно меня хотят рассудка лишить. Я разворачиваю кресло и принимаюсь кругами ездить по комнате — кто же прячется здесь, в темноте? Натыкаюсь на стол. Немного отъезжаю назад. И тут я натыкаюсь рукой на ноги. Ноги. Чьи-то ноги в брюках. Кто-то сидит на диване. Это заставляет меня взвыть от ужаса, — в душе, разумеется. Отъезжаю еще чуть-чуть. Опять ноги. Но уже не в брюках. В чулках. Ибо пальцы мои явно скользят по нейлону. Нет. Этого просто не может быть. Еще немного проезжаю вдоль дивана — снова ноги. Но куда более тоненькие. И намного короче.

Все трое сидят на диване. И я мгновенно понимаю, кто именно — о да, я абсолютно уверена, что не ошибаюсь: Поль, Иветта и Виржини. Я хорошо представляю себе, как они сидят, уставившись на меня невидящим взглядом ставших вдруг пустыми глаз — взглядом мертвецов, обращенным в небытие; но каким же образом Элен умудрилась их не заметить?

Дыхание. Кто-то дышит. Я вновь подкатываю кресло к сидящим на диване. Приходится сделать над собой сверхчеловеческое усилие — чтобы поднять руку и вновь их коснуться. Вновь коснуться тех, кто там сидит. Людей, похожих на неодушевленные предметы. Первый абсолютно недвижим. И холоден как лед. Рубашка у него липкая. Пальцы мои касаются крохотного крокодильчика, вышитого на левой стороне груди. Поль. Это — Поль, и он мертв. Второй объект моего поиска тоже не подает признаков жизни, но кожа у него чуть теплая. Ощупываю рукой шерстяной жилет. Иветта. Без сознания. Третье сидящее на диване существо оказывается просто-таки горячим. Я протягиваю руку к его груди. Тут раздается веселый взрыв смеха и детский вопль:

— Браво, Элиза!

Я проваливаюсь во тьму.

14

— Элиза, нужно, чтобы ты развязала меня! Скорее!

Кто это говорит со мной? Где я? Не хочу; не хочу просыпаться, не хочу слышать этот пронзительный детский голос, что звучит где-то совсем рядом. Я не хочу снова оказаться здесь!

— Элиза! Развяжи меня, иначе мы обе очень скоро умрем. Рено говорит, что мешкать нам никак нельзя.

Ну и что? Помнится, мне в свое время казалось, что умереть было бы просто замечательно? Разве теперь я придерживаюсь другого мнения? Да что ж это со мной творится? Нашла время сводить счеты с ребенком! Не говоря уже о том, что несчастная девочка сидит на диване рядом с трупом Поля, да еще связанная, причем связанная своим родным отцом. Но почему в квартире Бенуа? Этот вопрос неотвязно преследует меня, словно зубная боль. Некогда думать о таких вещах. Цель номер один: выбраться отсюда. Если мне удастся освободить Виржини, она без труда сможет открыть дверь и, в свою очередь, освободить меня; только действовать следует как можно быстрее.

— Мне так спать хочется…

Вот уж чего мне совсем не хочется, так это — спать.

— И как же ты будешь развязывать меня?

Если бы я сама это знала… Подъезжаю вплотную, ощупываю ее ноги и натыкаюсь на прочный нейлоновый шнур, которым связаны щиколотки. Развязать узел мне явно не удастся: он, должно быть, совсем маленький и стянут достаточно туго, а пальцы мои не так уж хорошо меня слушаются. Я откатываюсь назад. Хорошо бы не наткнуться на огромное кожаное кресло, в котором Бенуа так любил уютно устраиваться с какой-нибудь книжкой. Если не ошибаюсь, кухня должна быть где-то слева, дверь в нее расположена сантиметрах в пятидесяти от дивана. Еду вперед.

— Элиза! Куда ты? Я же здесь!

Чтобы как-то успокоить ее, я приподнимаю руку. Ну вот. Теперь я должна находиться как раз напротив двери; еду вперед очень тихо; хорошо, еще немножко; ну вот: кресло мое натыкается на что-то — должно быть, это плита. Разворачиваю кресло, проезжаю вдоль посудомоечной машины — стоп. Сейчас я нахожусь рядом с кухонным столом. Сумею дотянуться до стены или нет? Да. Раньше там у Бенуа была специальная рейка, на которую он вешал ножи. Тут, к счастью, все на месте. Нащупываю круглую рукоятку. Сжимаю в руке. Вынимаю из отверстия. Я достала его! Большой нож для разделывания мяса. Большой нож, которым резал мясо Бенуа. Опускаю руку и — вся в поту — возвращаюсь в гостиную.

— По-моему, я сейчас сделаю «бай-бай».

Вот уж об этом и речи не может быть! Несмотря на все свое желание действовать как можно быстрее, я очень медленно подкатываюсь к дивану: не хватало еще по неосторожности со всего размаху всадить Виржини в ноги тридцатисантиметровое лезвие ножа. Журнальный столик, ноги Поля, ну вот — приехали. Теперь я касаюсь юбки Виржини.

— Что это ты надумала? Хочешь на кусочки меня искромсать, что ли?

Самое худшее заключается в том, что она, по-моему, отнюдь не шутит, задавая подобный вопрос. Изо всех сил сжав в кулаке рукоятку ножа, я опускаю руку, вплотную прислонив ее к креслу — так, чтобы лезвие торчало под прямым углом, острием вверх, надеясь, что Виржини наконец-таки поймет мои намерения. Я точно знаю, что лезвие повернуто режущей стороной в нужном направлении: на рукоятке есть специальные выемки для пальцев — ошибиться невозможно. Эргономическая рукоятка — так написано на ее пластиковой поверхности. Виржини то и дело зевает.

— Ты хочешь перерезать веревку?

Я приподнимаю руку и тут же привожу ее в прежнее положение.

— Но ты же ничего не видишь, ты только ноги мне сейчас изрежешь вместо веревки!

Именно поэтому ты должна действовать сама, Виржини; ну же, подумай-ка хорошенько.

Шаги в коридоре? Нет, ложная тревога. Зато Виржини, похоже, сумела-таки сообразить что к чему: я чувствую, как подошвы ее туфель касаются моей руки.

— Не шевелись, я сама ее перережу!

Занятие совершенно безопасное. Она опускает связанные щиколотки так, чтобы нож оказался между ними, и начинает взад-вперед двигать ногами. Мне остается лишь изо всех сил удерживать нож, чтобы, не дай бог, не уронить его. Оказывается, это так приятно — держать в руке нож; никогда бы не подумала, что это может придать столько уверенности в себе, так успокаивать — нож для разделывания мяса, зажатый в руке. Нейлоновый шнур наконец разлетается пополам.

— Ура! А теперь — руки…

Она поднимается с дивана, разворачивается ко мне спиной, садится на корточки и, ни на минуту не переставая отчаянно зевать, проделывает ту же процедуру, что и с ногами. Шнур вот-вот лопнет — готово: лопнул; так что пока у нас все идет нормально. Теперь нужно, чтобы ты открыла дверь, Виржини. Ну же, давай…

Чтобы помочь ей побыстрее меня понять, я откатываю свое кресло к самой двери. И слышу, как девочка ходит по комнате.

— Папа… Иветта… Элиза, тут еще папа с Иветтой, но они почему-то сидят совсем тихо, даже не шевелятся; здесь так темно, что я почти ничего не вижу… сейчас открою ставни…

Нет, только не это!

— Не получается: закрыты намертво. Папа… Папа, скажи же что-нибудь! Прекрати на меня так смотреть, скажи что-нибудь!

Мороз пробегает у меня по коже; я молю Бога о том, чтобы ей не вздумалось взобраться к нему на колени, зная, что она наверняка это сделает, а потом… Кто-то внизу вызвал лифт; слышно, как он спускается. Виржини, дорогая, умоляю тебя!

— Нужно вызвать доктора, папа сильно поранен, и Иветта тоже!

Она подбегает ко мне, я слышу, как ее проворные пальчики нащупывают замок; вот она уже отыскала его — но что такое вдруг, что такое она делает? Виржини! Ее уже нет рядом со мной. Виржини, где ты? Не время сейчас в прятки играть! Какие-то смутные звуки — и ничего больше. Стараюсь дышать как можно спокойнее, медленно считаю до двадцати. Какое-то движение справа от меня, в районе кресла. Ну что еще за игры? Когда человек лишен дара речи, самое худшее заключается в том, что он не может наорать на людей, не в состоянии ничего им приказать, облаять их как следует, наговорить гадостей… Именно этого мне сейчас не хватает больше всего: возможности на кого-то наорать, кого-то оскорбить, отругать. Какое-то движение воздуха справа от меня — ах! Дверь все же открывается и…