Реконструкция. Возрождение, стр. 10

Глава четвёртая

В Англии Свен оказался в тысяча девятьсот сорок пятом году, уже после окончания войны. Великая битва с нечеловеческим злом закончилась, но не утихла в сердцах людей. Это было поколение, навсегда заклеймённое печатью боли и страданий.

Напуганный, измотанный, осиротевший, безгранично одинокий юноша, как и многие его сверстники, которым посчастливилось выжить во всепоглощающем оккупационном огне фашистского пожарища, тянулся в Европу за хрупкой надеждой на новую жизнь.

Придавленный гитлеровской пятой мир медленно поднимался с колен. Стоя вместе с остальными эмигрантами на палубе корабля «Ругард», идущего из Франции в Великобританию, Свен рассматривал приближающийся британский берег со смешанным чувством страха и надежды. Что ждёт его там? Как встретит новая земля чужака, перенёсшего ужас концлагеря, лишённого всего в жизни.

«Ругард» был последним введённым в эксплуатацию новым судном пароходной компании из германского города Щецин. В сентябре тысяча девятьсот тридцать девятого года, с началом Второй мировой, судно перешло под управление военно-морского ведомства Германии и до мая сорок пятого оставалось как тендерное и сопровождающее судно в составе военно-морских сил Германии. В мае сорок пятого пароход был аннексирован [11] Великобританией.

Судно было просторным комфортабельным катером с небольшим количеством кают и большой пассажировместимостью для палубных пассажиров. Свен никогда не видел таких кораблей. Те посудины, на которых ему доводилось плавать до этого, не были предназначены для приятного времяпрепровождения.

Ему чудом удалось попасть на один из рейсов, следовавших из Франции в Англию, продолжительность которого составляла несколько часов. Это были так называемые пляжные круизы – доставка отдыхающих, пассажиров и экскурсантов к местам массового курортного отдыха.

Ведь он остался один. Совсем один в огромном мире, в котором ещё дотлевали угли беспощадного фашистского урагана. И в то же время ему было любопытно – целая новая страна лежала у его ног, и сколько ещё предстояло невероятных открытий. Он обязательно всё посмотрит. Ведь все, что он пока видел, – это кровь и лишения. В наследство ему достались лишь воспоминания, ценнее которых ничего не могло быть.

– Мам, смотри! Смотри! Вон там! Земля! Это Англия?

– Да, милая, это Англия, – стоящая рядом со Свеном женщина посильнее закутала в выцветший платок жавшуюся к её ногам худенькую девочку с большими глазами. – Теперь всё будет по-другому. Всё будет хорошо.

– Мать-земля, так её за ногу, – шумно втянув воздух в лёгкие, сказал стоявший рядом со Свеном боцман Вилли, по происхождению ирландец, с которым юноше удалось довольно быстро сойтись и который, хоть Свен и не курил, накрутив пахучих самокруток из едкого турецкого табака, смоля, рассказывал ему истории о войне. – Что, готов к новой жизни?

– Не знаю.

– А чего тут знать, – выдохнув из ноздрей едкий дым и щелчком отправив окурок за борт, боцман хлопнул соседа по плечу. – Живи! Вон он, весь мир перед тобой! Война окончена.

– Окончена, – вспомнив мать, отца и сестру, замученных в концлагере, тихо повторил Свен, глядя на приближающийся берег, где уже можно было различить дома и возвышающуюся громаду порта с курящимися трубами доков. – Боль останется.

С моря налетел пахнущий солью ветер, взъерошивая волосы у него на голове, и Свен натянул шапку, которую, размышляя, всё это время задумчиво мял в руках. Он знал, что без гроша в кармане долго не протянет в чужой и незнакомой стране. К тому же надо было решать, как жить дальше. Чем заниматься.

Юноше хотелось продолжить дело отца и стать инженером, но для этого ему было необходимо получить специальное образование. А значит, поступить в университет. И тут Свен сталкивался с рядом определённых проблем, первая из которых заключалась в том, что у него не было документов и он был гражданином другой страны.

Слоняясь по закопчённым дымом заводских труб сырым лондонским улицам, замерзая в бесконечных очередях, тянущихся к работным домам, Свен изо всех сил старался изобрести какой-нибудь способ выправить ситуацию. Ясно было одно – для начала ему были необходимы деньги. Но он ума не мог приложить, как сдвинуться с мёртвой точки.

Поначалу британцы вызывали у Свена острую неприязнь. Несмотря на бомбёжки и авианалеты, чопорный викторианский Лондон оставался монументальным, высокомерным, монархическим до самых корней. Этого было не вытравить никаким пожаром войны.

Неприязнь была не физической – люди на улицах казались обманчиво приветливы. Но Свен понимал, что они никогда не смогут понять таких, как он. Беженцев, отщепенцев. Лишённых всего изгоев. По большому счёту, им было всё равно, кто он и откуда.

Ведь он питался корой, в то время как они смаковали мясо в своих палатах лордов и сейчас ходили с видом победителей и героев, которые перенесли ад на земле.

Что они знали о боли? Лишениях? Невероятном, всепроникающем, атавистическом ужасе от осознания такого невероятного количества безжалостных человеческих смертей, которые, куражась гримасами ада, сеял по планете измазанный кровью пирующий молох войны.

Ничего они не знали. Это были люди из другого мира.

Он не пытался пересилить себя, просто понимая, что ему нужно время, чтобы свыкнуться. Свыкнуться, но не забыть. Ибо забывать он не имел права – это было его клеймо. Память о погибшей семье была священна.

Свена мутило, когда он вспоминал рассказы боцмана с корабля о временах войны и о том, как англичанки с радостью отдавались американским солдатам, остававшимся в Англии союзникам, за капроновые чулки и мятые банки консервированных ананасов.

Ничто не способно было вытравить из рода человеческого зверей. Животную жестокость, которая передавалась из рода в род, веками, с молоком матери.

Ананасы. Свен никогда не ел ананасов и уж тем более не смел мечтать о таком лакомстве. В данный момент всё, на что юноша мог рассчитывать, была миска разящей чесноком грибной похлёбки, которую выдавали в ночлежке, где он выпросил себе уголок, отрабатывая, драя полы, и которую съедал, наверное, быстрее всех остальных.

Хотя первый раз его даже прогнали, когда он, терпеливо отстояв долгую очередь из беженцев и местных бездомных, на ломаном английском попросил еды, которая так восхитительно пахла.

– Что-то мне незнаком твой акцент, парнишка, – хмуро поинтересовалась дородная повариха, не торопясь накладывать порцию из дымящегося бака. – Ты откуда будешь?

– Из Польши, – честно признался Свен.

– А ну пшёл отсюда, голодранец, – замахнулась половником женщина, и Свена с тумаками и оскорблениями вытурили из очереди. – Ишь ты! У нас здесь своих голодных хватает! Ребята, давайте его отсюда!