Пятая волшебница, стр. 116

— Знаю. Но в моей крови пылает огонь, бешено разгорающийся при одном только имени Клюге. И я не успокоюсь, пока он не угаснет.

— У галлиполаев есть поговорка, — с улыбкой произнесла Нарисса. — «Когда сухо, разжечь костер не составляет труда».

«Хорошо сказано», — подумал принц. В пронизанном лунным светом полумраке он вглядывался в прекрасное лицо женщины.

— Пожалуйста, расскажи мне о себе, Нарисса, — попросил он. — Как галлиполаям удается выжить среди Фаворитов?

— Галлиполаи все братья и сестры друг другу. Наше существование имеет одну цель — служить Фаворитам. Мы — их рабы. Из-за нашего цвета волос и крыльев с перьями нас считают изгоями, и не важно, что мы родились, может быть, от тех же самых родителей, что и истинный Фаворит. По приказу волшебниц никаких записей о рождении не ведется, и поэтому мы все считаем себя братьями и сестрами. Истинная причина нашего братства в том, что мы не такие, как Фавориты, которые, получив приказ, без колебаний должны действовать и умирать, если понадобится. — Она помолчала и улыбнулась. — У нас была одна-единственная тайна — Легенда, и вот теперь души убитых галлиполаев обрели покой.

— А что будет с теми, кому, возможно, только предстоит погибнуть на колесе? — мягко спросил Тристан. — Их души тоже будут собираться в том месте в лесу и дожидаться освобождения?

— Да, — грустно ответила Нарисса. — Хотя теперь, когда я пережила пытку на колесе, мне кажется, все пойдет по-другому. Если я уцелею, то смогу тайком возвращаться туда и дарить покой тем, кому придется принять ужасную смерть от рук Фаворитов.

Неожиданно она взяла его руки и перевернула ладонями вверх, глядя на пересекающие запястья шрамы.

— Я заметила их еще прошлой ночью, когда мы взялись за руки на поляне. — Женщина нежно прикоснулась к красным рубцам, точно пытаясь исцелить их. — Тебе больно?

— У меня болит душа, не ладони, — отозвался принц. — Я сам разрезал себе руки, давая клятву вернуть на родину сестру. Они — напоминание о том, что отступать нельзя, — его взгляд устремился вдаль. — На моей шее висит медальон, напоминающий о прошлой жизни. Той, которая была, прежде чем началось все это безумие.

— Тристан, какого цвета твое сердце? — внезапно спросила Нарисса.

Ее вопрос прервал задумчивость Тристана, вернул его к действительности.

— Что ты имеешь в виду?

— У нас есть еще и такая поговорка. Этот вопрос мы задаем другу, когда не совсем понимаем, какие чувства он испытывает. Мне кажется, что сейчас твое сердце серого цвета. — Галлиполая прикоснулась к щеке принца. — Серый у нас — цвет печали. Но мне почему-то кажется, что так было не всегда. Мне кажется, что раньше, до того, как, по твоим словам, началось это безумие, сердце у тебя было золотое. И я верю, что, когда ты исполнишь все, ради чего пришел сюда, оно снова обретет этот цвет. — Женщина улыбнулась и опустила взгляд. — Я знаю, это время придет. Я боюсь за тебя и очень надеюсь, что в тот радостный день ты позволишь мне быть вместе с тобой.

«Золотое… — подумал принц. — Да, самое точное определение того, какой была моя жизнь до появления Шабаша. Она была золотая! Но я, конечно, не понимал этого. Каким же глупцом я был! — Он с признательностью взглянул на Нариссу. — Крылатая галлиполая в далекой, чужой стране объяснила это лучше, чем все маги Синклита, долгие годы пытающиеся научить меня уму-разуму. И она первая женщина в моей жизни, которая искренне беспокоится обо мне, не представляя, кто я такой на самом деле».

Тристан улыбнулся и прижал ее к себе.

— Похоже, у вас есть поговорки на все случаи жизни?

— Да. Но мне в особенности нравится одна.

— Какая? — спросил принц.

Встретив того, кто мил твоему сердцу, урони в землю зерно своей любви и дай ему взрасти. — Нарисса подняла на него взгляд. — Тристан, обещай вернуться за мной. Обещай, что выживешь в той борьбе, которая тебе предстоит, и вернешься после этого ко мне.

Принц смотрел на прекрасное создание рядом с собой и задавался вопросом, настанет ли время, когда они смогут открыть друг другу свои чувства, доживут ли они до этого дня.

Он нежно поцеловал ее в губы.

— Я вернусь, прошептал он. — Клянусь жизнью, я вернусь к тебе!

«Урони в землю зерно своей любви и дай ему взрасти», — эхом отзывался в сердце Тристана нежный голос галлиполаи.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

Ранним утром спутники оставили Нариссу в одной из пещер, снабдив запасом воды и пищи, а также кремнем и свечами. В глазах галлиполаи блестели слезы, но она старалась сдержать их. Тристану совсем не хотелось оставлять ее здесь одну, но он понимал, что иного выхода нет. Женщина не могла принять участия в том, что им предстояло. Однако прошлой ночью он поклялся, что вернется к ней, и был полон решимости исполнить обещание. Забрав у нее плащ Тристана, запасливый Гелдон выдал Нариссе нашедшийся в его пожитках желтый балахон прокаженных, а Виг велел без крайней необходимости не разводить огонь и наказал не покидать пещеру, вход в которую они, уходя, завалили валежником.

Сейчас принц лежал в мокрой от вечерней росы траве на покрытом редким подлеском крутом утесе на берегу озера и не отрываясь смотрел на Цитадель. Тяжесть дреггана и колчана с ножами на спине неустанно напоминала о том, что ждет его впереди.

Чем дольше Тристан разглядывал Цитадель, тем чаще колотилось его сердце. Он яростно ненавидел хозяек замка и все же не мог не восхищаться тем, что открывалось его взгляду.

Цитадель величаво возвышалась на скалистом острове посреди озера, темные воды которого были спокойны и недвижимы. Замок соединялся с берегом длинным мостом, который имел широкий разводной пролет возле самого острова. Подъемные механизмы этой части моста были укрыты в толще стен двух сторожевых башен, служивших еще и местом размещения двух высоких решеток, перекрывавших въездную арку в наружной крепостной стене. Такие же решетки имели и следующие две башни, расположенные по обе стороны прохода во внутренний двор замка, отгороженный от внешнего мира еще более высокой, чем первая, стеной. Обе крепостные стены были сложены из темно-серых камней и резко контрастировали с виднеющимися за ними постройками белого цвета, которые издалека казались сказочно-воздушными по сравнению с окружавшими их мрачными стенами и темно-синей, почти черной водой озера.

Насколько принц мог судить, центральное, самое главное здание Цитадели, расположенное во внутреннем дворе и имевшее в основании форму Пентангля, не менее чем в полтора раза превосходило своими размерами королевский дворец в Таммерланде. Сейчас, в сгущавшихся сумерках, подсвечиваемое снизу желтоватым светом невидимых факелов, оно казалось еще величественнее. Затихающий вечерний ветерок лишь изредка разворачивал флаги с изображением символа Шабаша, укрепленные на куполах пяти башенок из разноцветного стекла, венчающих пять острых выступов главного строения Цитадели.

Ни Виг, ни Гелдон, лежащие рядом, долго не решались сказать что-либо, пока Тристан заворожено разглядывал место, где сейчас находилась его сестра; Первым нарушил молчание карлик.

— Когда мы будем ехать по мосту, опустите головы и слегка покачивайтесь в седлах, точно пьяные. Да следите за цепями — у стражников должно создаться впечатление, что они плотно обхватывают ваши запястья. Мы проследуем прямо в Конюшни. Делайте все, что я скажу, и не произносите ни слова, что бы ни случилось. — Гелдон перевел на них пристальный взгляд и с грустью добавил: — Здесь жизнь не имеет никакой ценности. Зато смерть иногда обходится очень дорого.

Он смолк, и снова на некоторое время воцарилась тишина. Лежа на траве рядом с принцем, старый маг ощущал твердость оловянной ладанки, которую дал ему Феган. Последний его совет эхом отзывался в сознании Вига. Он решил, что настало время для трудного разговора с принцем.

— Нам с Тристаном нужно поговорить наедине, — прошептал Виг, обращаясь к карлику. Тот коротко кивнул.

— Только поторопитесь, — прошептал он. — Мое отсутствие на этот раз слишком затянулось. — Он отошел в сторону, где были привязаны лошади, и уселся подле них, при валившись спиной к дереву.