Скиппи умирает, стр. 80

А еще — хотя он не говорит об этом Муирису и даже самому себе не отваживается сознаться — он чувствует, что, занимая класс рассказами о Первой мировой, он каким-то образом сохраняет связь с мисс Макинтайр.

После окончания урока его поджидают Рупрехт Ван Дорен и Джефф Спроук.

— Слушаю вас, джентльмены!

Они молча переглядываются, как будто решая, кто из них должен вслух задать вопрос, а потом Рупрехт говорит, тщательно подбирая слова:

— У нас тут возник такой вопрос: может быть, вам что-то известно об истории Сибрука — о самой древней его истории?

— Ну, что тут было в старину? — вмешивается Джефф.

— Смотря когда, — говорит Говард. — Какой именно период “старины” вас интересует?

Рупрехт на секунду задумывается, а потом, снова с некоторой осторожностью, уточняет:

— В ту пору, когда миром правила какая-то одна богиня…

— И когда строили всякие могильники, — выпаливает Джефф, но Рупрехт строго смотрит на него.

— М-м, — Говард поглаживает подбородок. — Похоже, вы говорите о дохристианских временах. Извините, ребята, это не совсем моя специальность. Ну а в чем все-таки дело?

— Да так, — уклончиво отвечает Рупрехт.

— Нам просто показалось это интересным, захотелось выяснить, на каком месте построили нашу школу, — добавляет Джефф, вдруг вдохновившись.

— Я наведу справки, — говорит Говард. — И если раскопаю что-нибудь, сообщу вам.

— Спасибо, мистер Фаллон.

И они торопливо уходят, что-то между собой обсуждая. Непроницаемые души четырнадцатилетних: Говард улыбается и продолжает путь.

Когда он открывает дверь учительской, его встречает непривычный шум и гам. Учителя столпились посреди комнаты, и все разговаривают одновременно, причем — что нетипично — необычайно радостно. Мисс Ноукс, школьный секретарь, стоящая с краю, поворачивается к Говарду.

— Он вернулся! — сообщает она с такой лучистой улыбкой, что можно даже подумать, будто она находится под действием какого-то веселящего дурмана.

Смысл ее слов остается Говарду непонятен, но у него тем не менее возникает недоброе предчувствие. Его собственная улыбка начинает увядать, как забытое домашнее растение в горшке; он протискивается сквозь плотную толпу и обнаруживает в самой середине восседающего на диване Финиана О’Далайга, учителя географии.

— Ну-ну, полегче! — комически кричит он коллегам, хлопающим его по плечу. — У меня еще швы не зажили!

Он держит баночку, внутри которой лежит что-то округлое и серое, величиной примерно с мячик для гольфа, и кто-то стоящий позади Говарда поясняет, что это и есть камень.

— Говард! — Значит, О’Далайг заметил его; Говард делает шаг вперед, поспешно вновь растягивая губы в улыбке. — Как вам это, Говард? — О’Далайг размахивает банкой прямо у него перед носом. — Врач сказал, что это самый крупный экземпляр, какой он видел за всю свою жизнь.

— Да уж… — вяло поддакивает Говард.

— Да, а еще он сказал, что сам камень тоже очень большой! — Толпа с готовностью смеется, хотя эту остроту он отпускает уже в четвертый или пятый раз подряд.

— Фантастика, — проговаривает сквозь стиснутые зубы Говард; ему кажется, что все подернулось какой-то дымкой нереальности. — Итак… Значит ли это, что уже скоро вы вернетесь на работу? Сколько вам еще выздоравливать?

— К черту выздоравливание! — заявляет О’Далайг и колотит себя по груди. — Мне уже осточертело сидеть дома сложа руки да смотреть в окошко! Доктор говорит, я уже здоров как огурчик. Говорит, он никогда не видел, чтобы люди так быстро шли на поправку. Так что выздоравливать до конца буду в школе, стоя на своих двоих. Прямо в кабинете географии! — Коллеги отвечают ему хриплым одобрительным рокотом. — Так что детишки, такие-сякие, и своих не узнают! — добавляет О’Далайг, упиваясь своим торжеством и вызывая новый приступ всеобщего веселья.

Говард делает вид, будто веселится вместе со всеми, а когда шум стихает, он говорит как бы самому себе:

— Значит теперь, наверное, мисс Макинтайр незачем будет возвращаться.

Но учителю географии это имя ничего не говорит; он пожимает плечами, а потом пускается рассказывать о перенесенной операции кому-то вновь пришедшему. А остальные — те немногие, кто слышит слова Говарда, просто рассеянно моргают, словно думают, что он принял их за своих учеников и вдруг заговорил с ними о каком-то призрачном историческом лице из учебника.

— Скип, у тебя правда дед на той войне воевал?

— Прадед. Он был дедом моей мамы. Он потерял там руку.

— Ого! — Деннис проделывает в уме какие-то вычисления. — Значит, у тебя среди предков хоть кто-то не был пидором?

— А знаешь, о чем я думаю? — встревает в разговор Марио. — Если бы тебе нужно было собрать целую армию зомби, то лучше всего отправиться на Западный фронт.

— Марио, а на кой черт тебе нужна целая армия зомби?

— Да мне-то не нужна армия зомби, я просто говорю, что если бы тебе она была нужна, то лучше всего отправиться на Западный фронт, потому что там лежит столько убитых на той войне.

— Нет, глупый ты макаронник! Они же все там без рук, без ног и так далее.

— Сам ты глупый макаронник, Хоуи! К твоему сведению, если ты умираешь, а потом тебя оживляют, то все конечности заново прирастают.

— Чушь какая!

— А вот и не чушь — это всем известно.

— Полная чушь!

— Нет, они могут швырять в тебя этими руками, — храбро спорит Марио.

— Да чем они будут их бросать, Марио? Может, ртом, а? Или дуче поможет?

Но тут пищит телефон Скиппи, и разговор смолкает, сменяясь кошачьим концертом из воркующих звуков и чмоканий, а тем временем Скиппи, весь превратившийся в одну глупую улыбку, достает из кармана телефон.

Все оказалось очень просто! Случилось вот что: в ночь дискотеки отец Лори увидел через систему наблюдения, как она целует Скиппи у ворот, и закатил ей скандал. Он считает, что она еще слишком маленькая, чтобы встречаться с мальчиками, и на целых две недели посадил ее под домашний арест, и даже телефон конфисковал. Поэтому она и не ответила на стишок Скиппи, — ей самой жаль, потому что стишок очень красивый! И она по нему соскучилась.

Вначале Скиппи поверить во все это не мог. Когда он получил от Лори то первое сообщение, сидя в подвале, у него было такое ощущение, будто стену пробило ядро, каким рушат старые дома, и он вдруг очутился перед зияющим проломом, на свежем ночном воздухе. Но он ответил на ее эсэмэску, и она ответила на его ответ, и на ответ на ее ответ; и хотя он каждый раз был уверен, что его последнее сообщение снова разрушит до основания этот волшебный карточный домик, его телефон продолжал гудеть, принося ее ответы, и каждый из них — словно маленький золотой удар, доходящий до самого его сердца, с того дня до сегодняшнего, как будто они с ней и не расставались!

На уроках телефон лежит у него на коленях, под партой, в режиме без звука, но экран загорается всякий раз при получении нового сообщения, как будто и телефон радуется не меньше своего хозяина; Скиппи не забывает краем глаза следить и за учителем, потому что если его поймают за этим занятием, то у него конфискуют телефон, а это будет катастрофа. Но почему-то он не тревожится всерьез, и все, что сейчас происходит вокруг него, кажется таким далеким словно туманная вереница призраков — теплых, шумных цветных призраков…