Скиппи умирает, стр. 57

— Ну хорошо, может быть, мне сходить к нему? — поспешно говорит Говард. — Поговорить с ним еще, и на этот раз, обещаю — я выясню, что с ним не так.

— Слишком поздно, — бормочет Автоматор куда-то себе в ладонь, а потом, крутанувшись на кресле, говорит: — Пора пускать в ход артиллерийские орудия — Труди, запиши, что Джастер должен посетить советника по вопросам воспитания, как только тот снова появится. Отец Фоули докопается, в чем тут дело.

Он встает и подходит к окну, повернувшись спиной к Говарду, положив руку на четкообразный шнур жалюзи.

— Ну, а вы сами с Джастером еще не… говорили? — хриплым голосом спрашивает Говард.

— Да, мы с ним коротко побеседовали прошлой ночью, когда вы были заняты уборкой помещения, — отвечает тот, озарив кабинет фальшивым ярким светом. — Застал его у себя, наверху, за чисткой зубов. Сама невинность. Сообщил мне, что почувствовал себя нехорошо и поэтому вышел прогуляться. Дверь была отперта, сказал он, так что он решил, что все в порядке. Ничего ни о чем не знал. — Свет тускнеет, когда пластинки жалюзи сдвигаются, и снова делается ярче, когда они раздвигаются. — Очень мило: вышел прогуляться в полном одиночестве, посреди зимы, выряженный, как чертов хоббит. В общем, мальчишка все равно что послал меня на фиг. И штука в том, что никто не может опровергнуть его слова! Никто теперь не может вспомнить, что же там происходило. Наверно, это антероградная амнезия — один из побочных эффектов тех колес. А может, этот ваш Слиппи добрался до них первым.

Долгое время стоит тишина, и только свет то тускнеет, то становится ярче, а в руке Автоматора поскрипывает ворот жалюзи. А потом он говорит:

— Могу вот еще что вам сказать: наверное, эта коллективная потеря памяти и вашу задницу спасла.

Говард вздрагивает. Скрип, скрип, стонет ворот жалюзи. Труди почтительно таращится в свою папку, словно эта часть разговора не для ее ушей. Безучастный силуэт Автоматора тускнеет и почти растворяется. Говард собирается что-то сказать, но чувствует, как рубашка липнет к его спине.

— Вам нравятся рыбки, Говард? — Автоматор вдруг отходит от окна и направляется к аквариуму.

— Н-нравятся ли мне они? — запинается Говард.

— Старик просиживал здесь по полдня, наблюдая, как плавают эти чертовы рыбки. Я никогда не понимал, зачем они нужны. По сути, совершенно бесполезные твари. — Наклонившись, он щелкает пальцами по одной из блестящих рыбок, которые безмятежно снуют внутри резервуара с водой. — Поглядите-ка. Они понятия не имеют о том, что происходит вокруг. Я торчу в этом кабинете круглые сутки всю неделю — а они меня от дырки в стенке не отличают! — Снова переключая внимание на Говарда: — Вы знаете, чем люди отличаются от рыб, Говард?

— У рыб жабры.

— Это только одно из различий. Есть еще одно, более важное различие. Подумайте хорошенько. Подойдите сюда, поглядите.

Говард послушно поднимается со стула и всматривается в разноцветных рыбок, плавающих в своей разогретой тюрьме. Он слышит позади себя дыхание Автоматора. Рыбы — невозмутимые и непроницаемые — шевелят плавниками.

— Я не вижу, в чем тут дело, Грег, — наконец говорит Говард.

— Конечно не видите. Это коллективная деятельность, Говард. Вот в чем главное различие! Рыбы не играют в команде. Поглядите на них. Здесь же нет никакой слаженной деятельности. Они даже не разговаривают друг с другом. Можно задаться вопросом: как же они могут чего-то добиться? Ответ: никак. То, что вы видите перед собой, — это и есть нормальный образ жизни рыб. Я наблюдаю их уже почти месяц, и это все, на что они способны.

— Понимаю. — У Говарда такое чувство, как будто его со всех сторон обступают невидимые враги.

— Можно спросить: а что они делают в образовательном учреждении? Похоже, они мало чему способны научить нас. Верно и обратное: мы тоже мало чему можем научить их. Рыбу невозможно воспитать, Говард. Ее невозможно сформировать как личность. Вот млекопитающих — всяких собак, кошек, бобров, даже мышей, — их можно дрессировать. Их можно научить играть в мяч. Они охотно исполняют свою роль и стремятся к общей цели. А рыбы не такие. Они неподатливы. Они одиночки, солипсисты. — Он стучит по стеклу — и опять никакой реакции; потом он говорит: — Вы проморгали вчерашнюю вечеринку, Говард. Не знаю, до какой именно степени, и, наверное, уже никогда не узнаю. Но это раскрыло мне глаза.

Говард заливается краской. Он ловит на себе взгляд Труди: в ее глазах читается выражение глубокой жалости и сострадания; она быстро отводит взгляд в сторону, снова утыкается в свою папку.

— Я-то раньше относил вас к командным игрокам. А теперь чаще склоняюсь к мнению, что вы куда больше похожи на этих рыбок. Вам явно по душе плавать в воде, ни на кого не обращая внимания, и предаваться мечтам. Вы возразите: а разве это запрещено? Нет, не запрещено. Но здесь, в Сибрукском колледже, рыбы нам не нужны. Здесь, в Сибрукском колледже, мы заинтересованы в выполнении своих задач. У нас есть цель, и эта цель — добиваться успехов в учебе и спорте. Мы все вместе трудимся над этим, мы все продумываем. Мы млекопитающие, Говард. Млекопитающие, а не рыбы!

— Я тоже млекопитающее, Грег, — спешит заверить, его Говард.

— Нельзя просто сказать, что ты млекопитающее, Говард. Быть млекопитающим — значит что-то делать. Это отражается даже в самых ничтожных наших действиях. А вот вы производите такое впечатление, как будто еще не вполне сделали выбор, кем быть. — Автоматор выпрямляется и смотрит Говарду в глаза. — Я хочу, чтобы за время каникул вы как следует обдумали свой выбор. Потому что либо вы начинаете вести себя как млекопитающее и становитесь частью команды, либо — как знать? — вы начинаете подыскивать себе новый аквариум. Я выразился достаточно ясно?

— Да, Грег.

Пожалуй, “ясно” тут не самое подходящее слово, но Говард понимает, что сейчас выйдет из этого кабинета, не лишившись рабочего места. Он чувствует, как по нему пробегает волна облегчения: призрак долгого объяснения с Хэлли пока отступает куда-то вдаль.

— Ладно, а теперь ступайте.

Автоматор подходит к столу и берет лист бумаги со списком имен.

— Доброе утро, кабинет исполняющего обязанности директора, — говорит Труди в телефонную трубку, и Говарду кажется, что в ее голосе тоже слышны нотки благодарности.

Брайан “Джикерс” Прендергаст по-прежнему сидит на краешке скамьи за кабинетом, со все тем же обреченным выражением.

— Разве декан еще с тобой не разговаривал? — спрашивает Говард.

— Он велел мне подождать, — отвечает дрожащим голосом Джикерс.

Говард наклоняется, уперев руки в бедра.

— Что случилось вчера вечером? — спрашивает он, понизив голос. — Ты не видел, кто подходил к чану с пуншем?

Мальчик не отвечает: он просто смотрит на него пустыми глазами, плотно сжав губы, как будто Говард только что произнес какой-то набор бессмысленных слов.

— Ладно, не важно, — говорит Говард. — До следующей недели.

И с грохотом сбегает по лестнице вниз.

Как только ты открываешь дверь — сразу же видно, что что-то не так. Вроде бы попадаешь в обычную комнату, но потом замечаешь, что от пола струится дым, — и отскакиваешь назад как раз вовремя: из-под половиц лезет наружу черный хвост, а затем из дыры выбирается и сам демон! Он поднимается кверху, будто облако, пока не заполняет собой чуть ли не всю комнату, он клубится над тобой, как покрывало смога над городом, — и вот уже все вокруг охвачено огнем! Хотя с тобой амулет, твои силы начинают убывать, и ты не знаешь, как бороться с этим демоном. Ты можешь лишь поднять щит и сделать выпад Мечом Песен…

Дэнни? Ты здесь, дружок?

Да, входи.

В двери показывается отец. Чем занят, спортсмен? О, да ты эту штуку с собой привез, да?

Ну да, мне не хотелось оставлять ее в школе.

Что за игра? Новая какая-то?

“Страна надежд”.

“Страна надежд” — до сих пор? Разве ты не в прошлое Рождество ее получил?