Восемь, стр. 147

— Владеть чем-либо, чего нет у других, всегда трудно, а часто и опасно. Иногда лучше оставить их в темноте.

— Как шахматы Монглана, — сказал Шарло. — Моя мама говорила, что они пролежали в земле тысячу лет.

— Да, — согласился Шахин. — Как шахматы Монглана. Они обогнули Великую пирамиду и увидели человека. Он

сидел на расстеленном на песке шерстяном одеянии, а перед ним лежало множество свитков папируса. Внимание человека было поглощено зрелищем Великой пирамиды, возвышавшейся над ним, но, услышав шаги Шарло и Шахина, он обернулся. Лицо его осветилось, когда он узнал их.

— Маленький пророк!

Он встал, отряхнул со своих бриджей песок и подошел к ним, чтобы поприветствовать. Отвисшие щеки и похожий на бисквит квадратный подбородок сложились в улыбку, когда он отбросил со лба непокорную прядь волос.

— Я был сегодня в лагере, солдаты обсуждали странное поведение генерала Бонапарта и то, что он отказался следовать вашему совету относительно возвращения во Францию.

Он не слишком доверяет всяким предсказаниям, наш генерал. Возможно, он думает, что его девятый крестовый поход будет успешным, хотя предыдущие восемь провалились.

— Мсье Фурье! — воскликнул Шарло. Выпустив руку Шахина, мальчик побежал к знаменитому физику. — Вы разгадали тайну пирамид? Вы были здесь так долго и трудились так упорно…

— Боюсь, что нет, — улыбнулся Фурье и потрепал Шарло по голове. — Только числа в этих папирусах арабские, все остальное — сплошная тарабарщина, которую мы не можем прочесть. Рисунки и тому подобное. Говорят, нашли какой-то Розеттский камень, на котором на нескольких языках что-то написано. Возможно, это поможет нам разобраться в древних текстах. Его собираются отправить во Францию. Однако к тому времени, когда надписи на нем расшифруют, я, возможно, уже умру!

Он рассмеялся и пожал руку Шахина.

— Если твой маленький спутник действительно пророк, как ты заявляешь, он разгадает эти рисунки и избавит нас от кучи работы.

— Шахин понимает некоторые из них, — с гордостью сказал Шарло, прохаживаясь вдоль пирамиды и рассматривая странные рисунки, нарисованные на ней. — Этот человек с головой птицы — великий бог Тот. Он был лекарем и мог вылечить любую болезнь. А еще он изобрел письменность. Это было его работой — записывать имена умерших в Книгу Мертвых. Шахин говорит, что каждому человеку при рождении дается тайное имя, записанное на камне. Когда человек умирает, ему отдают его истинное имя. А у каждого бога вместо тайного имени есть число…

— Число! — воскликнул Фурье, бросив на Шахина быстрый взгляд. — Вы можете прочесть эти картинки?

Шахин покачал головой.

— Я знаю только древние истории, — произнес он на ломаном французском. — Мой народ поклоняется числам, считает, что они наделены божественными свойствами. Мы верим, что Вселенная состоит из чисел, нужно только найти верное их созвучие, и станешь подобным Богу.

— Но это как раз то, во что верю и я! — воскликнул математик. — Я изучаю физику колебаний, пишу книгу, которую назвал «Гармоническая теория», поскольку мои рассуждения равно справедливы для света и для тепла! Вы, арабы, открыли те изначальные математические истины, на которых строятся все наши теории…

— Шахин не араб, — вмешался Шарло. — Он синий человек из туарегов.

Фурье смутился, посмотрел на ребенка, а потом снова повернулся к Шахину.

— Однако вам знакомо то, что я разыскиваю: работы аль-Хорезми, принесенные в Европу великим математиком Леонардо Фибоначчи, арабские цифры и алгебра, которые совершили революцию в нашей науке? Разве все это родилось не в Египте?

— Нет, — сказал Шахин, глядя на рисунки на стене. — Все эти знания пришли из района Месопотамии—Индии, а туда они попали с гор Туркестана. Единственным, кто знал их тайну и записал ее, был аль-Джабир-аль-Хаян, придворный химик Гаруна аль-Рашида в Месопотамии — халифа из «Тысячи и одной ночи». Этот аль-Джабир был суфийским мистиком, одним из хашашинов. Он записал эту тайну, за что был проклят навеки. Он спрятал ее в шахматах Монглана.

Конец игры

Нью-Йорк, сентябрь 1973 года

Мы приближались к очередному острову посреди рубиновых морских вод. Эта полоска суши протяженностью в сто двадцать миль неподалеку от Атлантического побережья известна как Лонг-Айленд. На карте остров похож на гигантского карпа, который нацелился проглотить остров Статен раскрытым ртом бухты Джемейка, а направленный в сторону Нью-Хейвена хвост бил по воде, разбросав брызги мелких островов.

Но когда наш кеч заскользил к его берегам и легкий бриз наполнил паруса, длинная белая полоса песчаного пляжа с маленькими бухточками показалась мне раем. Даже названия, которые пришли мне на память, были экзотическими: Акуэбог, Патчог, Пеконик, Массапикуа… Джерико, Бабилон, Кисмет. Вдоль извилистого берега тянулась серебристая лента Файр-Айленда. Где-то за поворотом, пока еще невидимая, возвышалась над Нью-йоркским заливом статуя Свободы, держа свой медный факел на высоте трех тысяч футов и маня путешественников вроде нас поскорее зайти в золотые ворота капитализма и организованной торговли.

Мы с Лили стояли на палубе и со слезами на глазах обнимали друг друга. Интересно, подумалось мне, что чувствует Соларин, глядя на эту солнечную землю благополучия и свободы, так непохожую на его Россию, окутанную тьмой и страхом. Чуть больше месяца потребовалось нам, чтобы пересечь Атлантику, целыми днями мы читали дневник Мирей и пытались расшифровать формулу, загадка которой терзала наши сердца и души и с наступлением ночи. Но Соларин ни разу не упомянул о возвращении в Россию или о своих планах на будущее. Каждый миг, проведенный с ним, казался мне золотой каплей, застывшей во времени. Подобно драгоценностям на темном покрове, эти мгновения были живыми и бесценными, а тьма вокруг них казалась непроницаемой.

Соларин вел наше судно к острову, а я все ломала голову, что с нами произойдет, когда Игра все-таки закончится. Конечно, Минни уверяла, что Игра не имеет конца. Однако в глубине души я знала, что она близится к завершению, по крайней мере для нас, и это произойдет очень скоро.

Вокруг нас, куда ни посмотри, будто яркие игрушки, подпрыгивали на легкой волне небольшие суда и лодки. Чем ближе мы подходили к берегу, тем более оживленным становилось движение: разноцветные флаги, наполненные ветром паруса, скользящие по барашкам волн, блеск полированных боков яхт и маленькие моторные лодки, снующие по воде во все стороны. Везде виднелись брызги, которые поднимали катера береговой охраны и большие морские суда, стоявшие на якоре неподалеку от берега. Кораблей было удивительно много, и мне оставалось только гадать, что же происходит. Лили ответила на мой вопрос.