Сияние Вышних Богов и крамешники, стр. 4

— А где сейчас твои братья? — спросил я её.

— Александра убили ещё в Питере во время красного террора, а Арсен всю жизнь прожил среди бурят на берегу Байкала. Ты ведь о нём слышал и не раз.

— А как ты с дедушкой уцелела? — стал допытывать я.

— Меняли фамилии, не раз переезжали с места на место… Страшно было, когда страной заправляли троцкисты. Но после того как Сталин взял над ними верх, всё изменилось к лучшему. Меня пригласили на работу по ликвидации неграмотности, твоего деда сделали начальником участка на первой прокопьевской шахте.

— Ты хочешь сказать, что сталинское время для таких как ты, было неплохим?

— Да. Кровавым оно было для перерожденцев и троцкистов. О перерожденцах ты только что слышал. Про троцкистов же ничего не знаешь. Но я тебе вот что скажу: это те самые люди, через которых силы тьмы ещё тогда пытались провести реформу в нашем сознании, вывернуть нормальные человеческие ценности наизнанку.

— Из того, что ты мне рассказала несколько минут назад, им это всё-таки удалось? — заметил я.

— Удалось, — кивнула головой бабушка. — Жаль, что Иосиф Виссарионович не поставил к стенке Микиту-«кукурузника», просмотрел. И теперь троцкистские реформы идут полным ходом.

— Я не знаю, кто такой Троцкий, и чем он занимался, но выходит, что Хрущёв его последователь, так?

— Так, именно так, внучек, — оценивающе посмотрела на меня бабушка.

— Мне нравится, что основное для себя ты уяснил. Теперь, я думаю, тебе понятно, почему Микита Хрущ, когда прорвался к власти, стал обливать грязью Сталина?

— Так выходит, ты с ошибками Иосифа Виссарионовича не согласна? Не признаёшь за ним культа личности и всего остального? — удивился я.

— У Сталина была всего одна ошибка, внучек, — снова села на своё место старая княгиня. — Он был слишком доверчивым и мягким человеком. Да, он проводил в партийной элите чистки и жестокие, но не доводил их до конца. Верхушки троцкизма он собрал, те, что были наверху, всех этих Каменевых, Зиновьевых, Блюхеров, Ягод, Тухачевских, Якиров и многих других, но корни троцкизма так и не вырвал. Затаившиеся мерзавцы уцелели, и Микита-«кукурузник» — один из них. Если даже его и «успокоят», всё равно запущенный им процесс подмены ценностей, особенно у поколения, которое родилось после войны, остановить не удастся. Это приведёт СССР к концу.

— Не понимаю, о чём ты? Неужели нашей стране что-то угрожает?

— Угрожает гибель, мой дорогой внук!

— Гибель? — открыл я рот, мне казалось, что бабушка бредит. — Как это может произойти? — недоумевал я.

— Рыба всегда с головы гниёт. Голова уже сейчас смердит, что будет потом — увидишь. Нашу Державу разрушат перевёртыши в Кремле и безыдейные потребители в массах. Слышал, о чём мечтает твоя мать? О роскоши! — последние слова бабушка сказала с раздражением, — Упустила я дочь: война, разруха, не до неё было. А потом твой отец… Она его не любит, вот в чём беда! — поднялась она снова со своего места. – Я пойду, пошишлюсь [1] в огороде, а ты посиди, подумай об услышанном. – Похоже, сегодня твоему детству пришёл конец.

— Хорошо это или плохо? — невольно спросил я бабушку.

— И не то, и не другое. Просто с этого дня жизнь твоя станет иной. Если она тебя подомнёт, больно мне станет! Даже на том свете будет больно! Ты меня понимаешь? — посмотрела она мне в глаза пронизывающим вопросительным взглядом'.

Я подошёл к дорогому мне человеку и, обняв, прижался своей щекой к её лбу.

— Прости за откровенность, — сказал я бабушке, — не много мне удалось понять из твоих слов. Например, я не знаю, кто такие троцкисты, и чего они хотят. Но будь спокойна, сам себя я никогда не предам. Всегда останусь тем, кто я есть и никогда не покину тебя. Ты ведь с моего рождения знаешь, что я пошёл по твоей родне.

— И дедовой! — улыбнулась сквозь слёзы бабушка. — Он был великим человеком. Ты помнишь его?

— Да, конечно!

— Что ж, начинай новую жизнь! Но знай, булат и тот тупится…

— Я его буду периодически точить, — заверил я, родного мне человека.

Когда бабушка вышла во двор, я сел на кушетку и ещё раз припомнил услышанное.

«Надо же, — рассуждал я про себя, — старая княгиня, как говорит отец «недобитая контра», не просто хорошо относится к Сталину, она его очень высоко ценит. Что у них общего? У «вождя народов» и пережитка прошлого мира — моей бабушкой? Очевидно глубинное понимание происходящих, не только в нашей стране, но и во всём мире, каких-то очень серьёзных процессов? Бабушка начала свой разговор с изуверского каббалистического приёма разворота сознания, когда чёрное выдаётся за белое и наоборот, левое за правое и т.д.

Наверняка, и Сталин знал эту древнюю «премудрость». И как мог, так и боролся с её влиянием, — сделал я для себя вывод. — Если так, то понятно, за что НКВД отправлял в лагеря, так называемых «врагов народа». Но разве лагерем и тюремным режимом можно спасти человека от ложных убеждений? Нет, наверное! Это не метод воспитания. Хотя, наверное, кому-то он тоже помог. Даже в своей маленькой жизни я встречал людей, которые прямо говорили, что сидел не зря, а за дело… Бабушка обвиняет Иосифа Виссарионовича в одном — в доверчивости и мягкости… Он-то мягкий?! Кто же тогда твёрдый? Столько непонятного и загадочного? Что ж, жизнь есть жизнь, она многое и покажет, и многому научит, — рассуждал я тогда. — Главное идти вперёд и ни при каких обстоятельствах не изменять своих убеждений. Вот мой путь».

И я его уже осознавал, несмотря на то, что был совсем молод.

Глава 2.

Пять каббалистических законов

После того рокового разговора бабушка прожила совсем недолго. Она ушла из жизни, когда я окончил школу и поступил в университет. Хоронили её в лютый январский мороз в одной ограде рядом с могилой деда. Для меня это была невосполнимая утрата. Больше родного по духу человека рядом со мной в семье не было. Глядя на бетонный крест и фотографию бабушки, я понимал, что впереди меня ждут серьёзные испытания. И так я всю свою маленькую жизнь нёс жребий «белой вороны». Но в семье, пока жива была старая княгиня, я был не так одинок. И в какой-то степени защищён её авторитетом. Теперь же всё это в прошлом. И ещё я допустил, как когда-то сказала бабушка, непростительную ошибку. Попытался напомнить отцу с матерью об их молодости. О времени, когда наша семья жила беднее материально, зато была богаче духовно. Когда по вечерам часто вслух у нас читались книги, все вместе мы посещали концерты и устраивали самодеятельные турпоходы. То были счастливые времена. Никто в семье тогда не болел вещизмом, все довольствовались тем, что было и чувствовали себя вполне счастливыми. Но моя ностальгия о прошлом была истолкована родными как попытка их перевоспитать.

— Надо же, яичко курочку учит! — возмутилась мать.

— Ишь ты! — прищурился зло отец. — Меня учить вздумал! Сейчас другое время, значит, надо жить так, как живут все! Мал ещё указывать, что мы должны, а что нет! Молоко на губах не обсохло….

Эта ошибка дорого мне обошлась. Я понимал, что после моего призыва опомниться, родные по крови люди смотрят на меня как на врага.

— Зря ты их, — журила тогда меня бабушка, — ты что, русскую поговорку забыл? «Не тронь дерьмо, меньше вони будет». Вот взял и обозлил их, а тебе с ними жить… Других-то родственников у тебя нет. Мне же осталось совсем недолго…

— Провожу тебя в последний путь и уйду из семьи. Буду жить самостоятельно, — заверил я её.

— Это сиротой при живом-то отце с матерью? Впрочем, ты и так сирота… — глядя на меня, вздохнула она. — Трудная будет у тебя дорога, очень трудная… Но интересная! Знаешь, я, наверное, из ума выжила, — положила свои руки мне на плечи бабушка.

— Ты что говоришь?! — попытался возразить я ей.

— Выжила, выжила! — заверила она меня. — Знаешь, о чём я думаю?

— О чём?

— О том, что таких как ты жалко. Вас мало, но вы вот есть… А остальных мне не жаль. Потому что многие, очень многие утратили высокое имя — Человек. Из творцов, из созидателей они превратились в жалких потребителей. Для таких добыча денег, вещей и власти самое главное в жизни. Кругом безумствующая нелюдь, кругом, внучек, кругом… Никому нет дела до души. А ведь человек, утративший свою душу… Кто он, как ты думаешь?