Вирт, стр. 30

Никогда – вот так вот. Без пера. Я просто там оказался! С концами. Никакой боли, никакой тревоги, никакого беспокойства. На вкус – как сладость.

Я шагал по тихим аллеям Наслажденьевилла, и меня доставали только мелкие смешки детей. Впрочем, даже не доставали. Я мог с этим смириться. И свист почтальона, и пение птиц. Никаких неприятностей. Я мог это вынести.

И еще было знание. Что я именно здесь. И я понимал, что я здесь – в Вирте, и что другой мир ждет меня, и я смогу вернуться туда, как только пожелаю; в мир боли. Я мог выброситься наружу в любое время. Или остаться здесь навсегда.

Навсегда.

Порочное искушение.

Кот Игрун

Есть сон извне, сон второго подъема нации. Когда нехороший дракон убит, и добрая королева пробуждается от своего коматозного сна – в стране, способной дать ей дыхание. Приверженцы АНГЛИЙСКОГО ВУДУ поклоняются новой королеве. Королева – хранительница наших грез. Сквозь ее порталы вам открывается парадиз изменений, где деревья зеленые, птицы поют, и поезда всегда приходят вовремя. Там много секса; секса особенного, с Английским изысканным глухим шумом. Вуду – Перо Знания. Оно открывает дорогу к другим мирам. Его нельзя купить, его можно только заслужить. Вы хотите туда? В Английский Вуду? Прекрасно. И за его пределы? Прекрасно, просто превосходно. Но примем меры предосторожности. Это влажный трип – демоническая тропа блаженства и боли, в равных пропорциях. Будь осторожен. Очень, очень осторожен. Эти сахарные стены сдавят тебя до костей. Кот знает. Кот был там. И жил. Просто жил. Хочешь взглянуть на шрамы?

Ну да, по-моему, хочешь.

Статус: черное с сексуальным розовым и вкраплениями желтого. Внутри у него – несколько дверей, ведущих в Желтые миры. Ступай внимательно, путешественник, не допусти, чтобы тебя обменяли.

Если не хочешь не быть.

Обрезая дреды

Когда я пришел в себя в первый раз, я очнулся в мире псов. Воняло кошмарно – по-настоящему кошмарно, после сладкого, перьевого аромата Наслажденьевилла.

Надо мной склонилась собачья морда; смешанный гибрид, поскольку среди шерсти и челюстей виднелись некоторые намеки на человеческие черты. От того морда казалась еще страшнее, и я испытал настоящий шок, когда увидел ее – одну из многих голов Цербера, склонившихся надо мной... и это дыхание, этот смрад, ударивший мне прямо в лицо.

Потом мне сказали, что я тогда завопил.

Может, и завопил.

Мне тогда было не до чего – лишь бы скорее оттуда выбраться.

Почтальон Наслажденьевилла приветствовал меня бодрой улыбкой.

– Для меня есть что-нибудь, Почтальон?

– Только одно, мистер Скриббл, – он протянул мне письмо. Я вскрыл солнечно-золотой конверт и вытащил открытку, поздравительную открытку с днем рождения. Открытка была самого ярко желтого цвета, который я видел в жизни. Слова «Счастливого Дня Рождения» были написаны черным со сгустком запекшейся крови на желтом.

Я развернул открытку, чтобы узнать, чей это был день рождения.

Когда я пришел в себя во второй раз, я оказался в фургоне в виде собачьей конуры в компании бешеных псов. Воняло по-прежнему, даже в десять раз хуже, но хотя бы собачья морда оставила меня в покое.

Меня прижимало к задним дверям, словно я был последним, кто забрался в фургон. Окон там не было, но я чувствовал движение на бешеной скорости, явно превышенной скорости, по какой-то ухабистой дороге. По ощущениям это напоминало, как если бы за рулем сидел в хлам заджэмованный Битл, в добром старом стиле, и мне это понравилось.

Я приподнялся на ободранных локтях. Как же это случилось? Я был уверен, что полиция забрала меня, и ожидал, что увижу сейчас ухмыляющуюся Мердок в окружение ее долбоебов-дружков.

Но я увидел лишь плотскую орду собак. В жизни бывают такие времена, когда тебе достается только такая вот хрень. Они набились в это маленькое пространство, как сельди в бочку. Наверное, семь или восемь. Сложно сказать, сколько их, когда свет в фургоне сломан и невозможно сориентироваться в этом месиве тел. Все они имели черты собак, смешанные с человеческими, только в различных пропорциях, и их была целая толпа, и там были еще какие-то другие тела, неразличимые в давке.

Что за хуйня тут творится?

Тут я увидел Битла сквозь просвет в шерсти.

Но, разумеется, ведь это же Битл управлял фургоном?

Я тогда собирал эту историю по кусочкам, возвращавшимся в память сквозь боль и замешательство. Лицо Битла – это неожиданное явление, – было полно страдания, и мое сердце сжалось.

Подпрыгнуло.

Подскочило.

Битл был ранен...

Я не смог...

Не смог...

Похоже, они зализывали его раны!

Потом его лицо скрылось за сомкнувшейся шерстью, и только тогда я увидел Мэнди. Она прижималась к стене фургона, потому что тут не за что было держаться, прямо как в старые добрые времена.

Старые добрые времена! Три недели назад!

– Мэнди... – прошептал я, и мой голос дрогнул.

Она медленно повернулась ко мне, и в ее влажных красивых глазах я узрел боль, на порядок за пределами сна.

Именно тогда закричал Тристан. Из-под собак. Из кучи малы этих псовых, этих получеловеков. Что же они делали с ним? И почему он кричал, Тристан, словно его ранили, ранили по-настоящему тяжело. Я в жизни не слышал такого кошмарного вопля. Потом я вспомнил шальную пулю, и что кого-то, возможно, она зацепила. Может, как раз Тристана.

Так и было. Но не совсем так буквально.

Мэнди потянулась ко мне. В руках она держала обрывок какой-то одежды – черную тряпку, запачканную какой-то темной жидкостью.

Кровь.

Кого-то мы потеряли.

Кровь Битла. Это был кусок его любимой куртки, черной кожаной куртки, с шестью пуговицами по рукавам, и двойными отверстиями, и суженной талией.

Руки Мэнди были заляпаны Вазом и кровью. Как будто она гладила Битла по черным прилизанным волосам.

Но меня проняла именно эта тряпка у нее в руках. Среди крови и грязи болтался какой-то яркий блестящий ком. Он был тяжелый и немного округлый, и светился зеленым и фиолетовым, с длинным золотым языком, высунутым из пасти. Это штука была присобачена к куску куртки потускневшей латунной булавкой, и только тогда я понял, что это было.

Голова змеи.

Трофей от змеи снов.

Он ей на хер отрезал башку!

Это было уже чересчур. Надо было выбираться оттуда.

Я раскрыл поздравительную открытку в Наслажденьевилле. Солнце светило, птицы пели, дети играли. Почтальон уже направлялся дальше по улице к следующему почтовому ящику, насвистывая свою мелодию. Ощущение праздника, как в день рождения. Но чей это был день рождения? Я раскрыл открытку и прочитал надпись, нацарапанную кроваво-густыми чернилами.

Я слышал ее голос, зовущий сквозь чернила:

– Счастливого Дня Рождения, Скриббл! Ручаюсь, что ты про него забыл. Ты всегда забываешь. А я вот помню. Извини, что не смогла передать тебе подарок, но подарок обязательно будет. Когда мы опять будем вместе. Ведь мы будем вместе, правда? Не прекращай поисков, Скрибб. Я по-прежнему жду. Когда-нибудь мы опять будем вместе. Обещаешь? Твоя любящая сестра, Дез.

Мне на глаза навернулись слезы. Наверное, это первые слезы в Наслажденьевилле. Там никто никогда не плачет. Я хотел сохранить открытку, и потянулся в карман за чем-нибудь, что сгодилось бы на обмен.

Я вытащил табакерку Битла. С щелчком открыл ее и вытащил перо Ленточного Червя. Его я сунул обратно в карман. Потом закрыл табакерку и положил ее на ближайшую уличную скамейку.

Я взглянул на вишневое дерево. Ягоды были спелые и лоснящиеся под бесконечным солнечным светом, и тогда наслажденье встало у меня комом в горле, словно обломанная цыплячья кость, и я дернулся обратно, сыграв аккорд выброса.

Когда я пришел в себя в третий раз, я сидел за столом, за завтраком. Я вернулся к себе домой, в мою новую квартиру. Сидел, нагребал из чашки хлопья «Джей Эф Кей» и отправлял их в рот. Я очнулся как раз в тот момент, когда ложка была у меня во рту, и хруст хлопьев и вкус холодного молока – это было божественно, как будто я – король, и жизнь действительно стоит того, чтобы жить. Эти славные-славные хлопья.