С тобой товарищи, стр. 37
Иринка откусила кусочек окорока и тихонько засмеялась.
— Чему смеешься? — Сережин дедушка насупил висячие брови. — Думаешь, байками пугает старый бакенщик?
— Нет, — покачала бантиками Иринка и опять засмеялась. — Мне смешно: мог бы меня съесть, а вот я его… ем, — она сказала это так забавно, что все засмеялись.
— Значит, ты сильнее медведя, — проговорил, встряхиваясь от дробного старческого смеха, старый бакенщик. А дед Назар, вдруг перестав смеяться, добавил:
— Д-да… Человек сильнее медведя, но есть такие, что страшнее даже этого страшного зверя…
Через некоторое время, выпроводив всех на улицу, Иринка с Катькой принялись за уборку. Мальчики занялись обстругиванием досок, а дед Назар со старым Яковом залезли на крышу, скрежетали там листами железа, оглушительно стучали молотками. Иринка таскала ведром воду с реки, лила на крыльцо, пружинистыми прутьями веника терла добела узенькие ступеньки.
Женя, вместе с Шуриком носивший к козлам доски, все время видел Иринку. Один раз она приподнялась, поднесла вместе с веником руку к лицу, загораживаясь от солнца, посмотрела на Женю. И как тогда в темном классе, внезапно освещенном луной, его охватил восторг, так и сейчас что-то радостное, светлое, необыкновенное попросилось в сердце. Он помахал Иринке рукой и засмеялся.
Они вернулись в город, когда стемнело. Женя побежал домой переодеться. Калитка была открыта. Не удивившись забывчивости матери — он весь был переполнен сегодняшним днем, Женя прошел к крыльцу, но только поставил ногу на первую ступеньку, как услышал голос брата Афанасия. Не желая встречаться с ним, Женя юркнул за крыльцо.
Из дома вышли браг Афанасий и Кристина.
— Верь мне, брат, верь… — дрожащим от внутреннего напряжения голосом сказала Кристина. — Побоюсь я. В дом мой это сатанинское отродье ползает, любопытное, глазастое… Не дай бог высмотрят!
— Ну, ладно, — снисходительно отозвался брат Афанасий. — Не настаиваю. Однако ж не забудь, от кого зависит твое благополучие, так что приходи часа через два. Перенесем все. — Помолчал. Уже другим, слезливым тоном, будто причитая, закончил: — Часовенку, это божье место святое, слышал я, не сегодня-завтра ломать будут. Ох боже! Иисусе наш.
Кристина раболепно слушала Ивашкина. Он широко перекрестился и, спускаясь с лестницы, добавил деловито:
— А книжицу эту сегодня же прочитай и отдай кому след. Где ты ее положила?
— На столе она.
Ивашкин остановился, оборвал ее со злым испугом.
— Ум у тебя помутило, что ложишь так!
— Так никого же нет, брат Афанасий.
— Нет, — успокаиваясь, передразнил ее Ивашкин. — Нет, так будет! В таком деле опаску иметь надо.
Они пошли к калитке. Женя, еще ничего не осмыслив, подстрекаемый смутным чувством, неслышно набежал на крыльцо, заскочил в комнату и увидел на столе тонкий журнальчик. «Башня стражи», — прочел он на обложке и услышал, как звякнула на калитке щеколда. Кристина шла к дому.
«Что это? О чем они говорили? Что переносить будут?»
Невольно всплыло в памяти скатанное сегодня дедом Назаром: «…а есть такие, что страшнее самого страшного зверя». Дед Назар сказал так о людях. О каких? Почему слова эти вспомнились Жене сейчас?
Охваченный недобрым предчувствием. Женя кинулся в сени, спрятался за ларь. Он слышал, мать взошла на крыльцо. «И что это за журнальчик, что его скрывать нужно? И от кого?» — бились, как в непогоду волны, взорванные смутным подозрением мысли. Женя уже читал о сектах. В Иринкином доме он узнал и о самых злостных из них — иеговистах. Иринкина бабушка рассказывала, что проповедуют они не только веру о бога, в загробную жизнь, а говорят о Советском Союзе. Говорят плохо. И Василий Прокопьевич как-то сказал, что иеговисты действуют по указке самых яростных врагов России. Враги эти далеко за океаном, в Америке, а руки их дотянулись и до Советской земли.
«А вдруг?..» — От этой мысли Женю бросило сначала в холод, потом в жар.
Кристина двинула в комнате стулом. Женя напряженно слушал. Она вышла в сени, постояла в раскрытых дверях и пошла во двор. Весь застывший от принятого решения, но внешне спокойный, Женя вылез из-за ларя и тихонько пригнул с крыльца.
Он подождал, пока мать вошли в дом. Слышал, как она засунула в петлю крючок, и, невидимый к темноте, чуть касаясь земли ногами, побежал к калитке.
У Иринкиного дома он столкнулся с Хасаном. За забором слышался торопливый говор Шурика и звонкий Катькин смех. Когда Хасан взялся за ручку калитки. Женя сказал:
— Подожди, Хасан. Скажи, что такое «Башня стражи»?
— Не знаю, — нажимая на щеколду, полуобернулся тот к Жене. — Точно не знаю, но, кажется, какой-то журнал. Его как будто издают в Америке и привозят к нам тайно.
От последних слов Женя отшатнулся, как от удара.
— А почему ты об этом спросил? — Хасан открыл калитку и снова повернулся к Жене. — Пойдем?
— Нет… подожди… Хасан, — не проговорил, а прохрипел Женя, — Я сейчас… — Он повернулся и побежал прочь.
— Женя! — Хасан кинулся в темноту. От его крика за забором смолк смех, и несколько пар торопливо бегущих ног заспешили к калитке.
На пустыре среди монастырских развалин тревожно погуливал ветер. Словно грозя за что-то небу, подняла вверх скрюченные ветви старая, расплющенная молнией сосна. Камни, беспорядочными грудами валявшиеся то здесь, то там, казались Жене живыми, притаившимися существами.
Сильно билось сердце. Прижимая руки к груди. Женя шел, не зная толком, куда, зачем. Было страшно одному в угрюмом неприветливом месте, среди развалим мрачных, недобрых. Но слова Хасана словно толкали в спину.
Женя шел к часовенке. Он хотел увидеть брага Афанасия и мать, он хотел знать, что они будут перетаскивать. О том, что он будет делать потом, Женя не думал.
Темной круглой башней вдруг встала перед ним часовня. И Женя вспомнил свои мысли там, в больнице… Башня… каменная, глубокая. Без страха Женя смотрел на часовенку — живое воплощение его тогдашних мыслей. И сердце перестало биться тревожно. Осторожно, бессознательно, чувствуя, что сейчас нужно быть осторожным, Женя шагнул к входу.
Фонарь «летучая мышь», прикрытый так, чтобы свет не рассеивался, стоял в правом углу. Боком, похожая на чемодан, громоздилась возле поднятая с пола каменная плита. Из вдавленного ею квадрата брат Афанасий лопатой выбрасывал землю.
Видимо, почувствовав чье-то присутствие, Ивашкин, не прерывая работы, спросил:
— Ты, сестра Кристина?
Женя не ответил. Ивашкин поднял голову, ногой сбросил с фонаря прикрытие, увидел Женю и, взмахнув лопатой, ловко, как кенгуру, прыгнул к нему.
На Женину голову точно обрушилась вся круглая каменная башня; раздвоился, расстроился, размножился в десятки раз фонарь «летучая мышь». Бесчисленные огни заплясали в глазах, что-то оплело его горло, метая вздохнуть, и он упал. Последним, что отметило сознание, был крик громкий, истошный, — крик матери. Женя его узнал… И огни погасли.
Глава XXVI. Доброе утро, Женя!
Прошло четыре месяца. Давно уже уехала Иринка. Давно ходили ребята в школу. Давно в сортировочное отделение городской почты поступали письма в синеньких конвертиках со штампом «Москва» в адрес Катьки, Хасана, Сережи, Шурика и в адрес Жени. В адрес Жени письма были самые толстые.
Женя читал их по нескольку раз, подолгу писал ответы, письма его к Иринке едва вмещались в конверт.
Давно стояла зима, морозная, снежная. Давно замерзла река, нагромоздив по всей своей шири ледяные торосы. А Жене казалось: взметнула она к облакам свои волны, и водяные горы в ужасе застыли перед тем, что свершилось тогда, в тот трагический вечер в часовне.