С тобой товарищи, стр. 10

— Не выдержу, возьму тоже, — вздохнула она, — А бабушка кошек не любит. — Осталась на улице. И тут увидела его.

Он шел медленно, опустив голову, в сандалиях на босу ногу, и темных коротких брюках, в такой же темной наглухо застегнутой рубашке. Наверное, оттого, что рубашка была темная, бледное лицо «Дон-Кихота» показалось Иринке еще бледнее и тоньше, глаза больше, еще грустнее и печальней, чем тогда на берегу. Поравнявшись с Иринкой, он взглянул на нее, ресницы у него дрогнули, он еще ниже наклонил голову и пошел быстрее.

Из калитки Любочкиного дома вихрем выскочила Катька, в руках она держала маленький, но ужасно горластый комочек.

— Посмотри, правда, красавец? Это будет такой кот, такой! — Катька на ладошке высоко приподняла котенка.

Какой из него получится кот, Иринка сказать не могла, но сейчас необыкновенного ничего не видела. Был он пушистый, как все сибирские кошки, — на них уже Иринка вволю нагляделась серенький, с неуклюже расплющенными лапками, с дрожащим хвостиком-сосулькой. Иринка пожала плечами.

— Ничего ты не понимаешь. — Катька сердито затолкала котенка за пазуху. Мяукнув раза два, он смолк: или пригрелся, или совсем обмер от непривычного местожительства.

— А я Дон-Кихота видела, — вспомнила Иринка.

— Какого Дон-Кихота?

— Ну, Дон-Кихота, кисейную барышню…

— Ну и что? — пожала плечами Катька.

— Жалко мне его… Его мальчишки били. Те, что с Жоркой.

Катька о чем-то подумала, сморщив носик.

— А где он?

— Да вон, — вытянула Иринка руку вперед.

Катька взглянула и закричала так громко, что опять заворочался, замяукал перепуганный котенок.

— Женя-а!

Дон-Кихот не остановился. Тогда Катька схватила Иринку за руку:

— Побежали… Женя-а!

— Подожди, — Иринка потянула свою руку из Катькиной ладошки. — Он, знаешь, крестится…

— Вот поэтому и побежали, — затараторила Катька.

— Нет, — твердо ответила Иринка и выдернула руку. — Иди сама.

— Ну, как хочешь, — сказала Катька, взглянув на Иринку, и в эту минуту Иринка подумала, что Катьки она по-настоящему не знает. Смешливая, горластая, шумная, порой казалась она Иринке не очень серьезной. А как посмотрела сейчас? Как будто увидела в Иринке что-то незнакомое и чуждое.

Самолюбиво прикусив губу, Иринка не знала, что делать: идти ли за Катькой или в библиотеку? Решила остаться на месте. Если Катька вернется, все будет по-прежнему.

Катька вернулась. Что-то в лице ее неуловимо изменилось. Таким видела его Иринка всего один раз, когда она ловко повергла на землю приставалу Жорку. То ли потемнели зеленые изумрудные глаза, то ли сомкнулся смеющийся рот, только Катька показалась Иринке в это мгновение взрослой, совсем взрослой. Втайне подивившись новой серьезно-строгой красоте своей веселой подружки. Иринка поинтересовалась:

— А он тебе зачем нужен был?

— Так… — отозвалась Катька совсем не своим, бесцветным голосом и тут же порывисто схватила Иринку за руку. — Слушай, Иринка, а вдруг… а вдруг его мать сектантка? — Напуганная своими словами, а по-видимому, еще больше мыслями, она замолчала, лицо замерло, и только черные зрачки в родниковых глазах двигались то расширяясь, то сужаясь.

— Ну и что? — не понимая Катькиных мыслей, но невольно поддаваясь ее настроению, шепотом спросила Иринка.

— Как что? Если бы просто в бога. Походил в церковь, помолился, и ладно. У нас мальчишки ходили, и я раз была. Из интереса. А тут возьмут и прибьют на кресте, живого…

— А что делать? — одним дыханием спросила Иринка. Она ясно представила себе этого бледного мальчишку на кресте: бежит кровь из рук, из ног, закрыты большие синие глаза, еще более белым, полотняным и длинным стало тонкое лицо. Бедный Дон-Кихот. — Что же делать, а? Иринка придвинулась к Катьке.

— А я знаю?.. Ну, ты… — она легонько щелкнула себя по оттопыренной кофточке. — Мышелов будет, — как о каком-то важном открытии доложила она. — Царапнул, наверно, даже до крови.

…Из библиотеки Иринка пришла притихшая. Этот синеглазый, этот бедный Дон-Кихот, этот Женя, которого могут распять на кресте, не выходил у нее из головы. «А Катька все-таки легкомысленная», — с неудовольствием подумала она, вспомнив, как подружка больше не стала говорить о Жене, занялась своим «голубым» кудлатым котенком, а увидев Хасана, бросила Иринку, умчалась куда-то с горбоносым своим дружком.

В доме аппетитно пахло жареной рыбой. Приехал дед Назар, привез бабушке остромордых, колючих стерлядей.

— Мы такое место нашли, — рассказывал он, — хоть руками рыбу греби.

Бабушка положила ломтик стерлядки на хлеб, откусила, зажмурила глаза: «Вкусно». Спросила деда Назара, чуть скосив на него глаза:

— Так ты с кем, говоришь, был на рыбалке. Назар?

Дед Назар оскорбленно отложил вилку.

— Все не веришь? Думаешь, на старости лет браконьерством занялся?

Бабушка засмеялась, как маленькому, сунула в руку вилку:

— Но ведь было, Назарушка. Чего греха таить?

— Было, было… — буркнул Назар. — Мало ли чего было. Может, я с тех пор до самой последней клеточки изменился. Да и Егор… Разве ты его не знаешь? За браконьерство он себе голову снимет и «ой» не скажет. — И тут же другим, мечтательным голосом договорил: — Но место, Дарьюшка!.. Так и кишат, так и кишат, табунами так и ходят! Во какие! — дед Назар раскинул руки.

Иринка невольно улыбнулась: у деда Назара все «во, какое!» — и рыбы, и оводы.

Потом бабушка и дед Назар заговорили о каком-то Андрее Буйносове… Имя «Женя», произнесенное дедом Назаром, заставило Иринку насторожиться.

— Жалко Андрюшку… — раздумчиво проговорила бабушка. — Скоро уж год, как погиб. Нашел себе судьбу. А все из-за этой белобрысой… Помнишь, как он привез ее из Молдавии, Кристину-то?

Да, дед Назар помнил. Была Кристя большеглазая, щуплая, а вот, поди ж ты, прибрала к рукам даже такого своенравного парня, как Андрей.

Поговорили об Андрее и замолчали. Дед Назар хрустел поджаристой рыбьей корочкой. Бабушка грустно смотрела в окно.

— А что, Назар, правду ль Егор говорит, что у нас какие-то сектанты завелись?

Дед Назар досадливо отмахнулся.

— Говорят, что тараканы собираются в темных углах, шепчутся, господа бога денно и нощно поминают, — продолжала бабушка. — Может, и Кристя эта… Вон весной вся школа на ГЭС поехала, а она Женьку не пустила. И вообще никуда его не пускает. С чего бы? — Бабушка перевела взгляд на деда Назара. Он ничего не ответил.

Со вздохом поднявшись со стула, бабушка подошла к комоду, вытащила из верхнего ящика неоконченный чулок и опять вздохнула.

— Ну и напетляла я, хоть опять распускай. Чепуха какая-то со зрением: то вижу, то будто пленкой мне глаза застилает.

Иринка, поджав ноги, сидели на диване. Бабушкины слова о сектантах, о Кристине, о Жене снова напомнили ей Сережин рассказ о распятом на кресте человеке, монастырские развалины и бледного мальчика с лицом киноартиста.

«Зачем он крестится?» — подумала она и громко позвала:

— Бабушка, это ты про этого Женю спрашивала, помнишь, тогда?

Смешно спустив очки на кончик носа, бабушка поглядела на Иринку:

— А ты не ушла? Собиралась же…

— Про этого? — не отвечая на вопрос, повторила Иринка.

— Ну-у про этого, — не понимая, куда клонит внучка, подтвердила та.

Иринка спрыгнула с дивана, поправляя поясок на платье, проговорила торопливо:

— А хочешь, мы все о нем узнаем. Хочешь?

«Тараканы… в углах шепчутся… А может, те тени и есть такие люди — тараканы?»

Глава VIII. «Песни старого дуба»

Афиша была заманчива и, конечно, не яркими красками, не красивыми перелесками, что орнаментом охватывали ее по бокам, а именно вот этим своим названием: «Песни старого дуба».

Увлекающаяся Катька, которая могла своими интересами захватить всех, заставила Иринку забыть о бедном «Дон-Кихоте», о сектантах, о черных тенях.

— «Песни старого дуба», — мечтательно говорила она и что-то кроила большущими ножницами, едва умещавшимися в ее маленьких ладошках. — А ты знаешь, Иринка, деревья и вправду поют. Березы, те все колыбельные поют. Лежишь, слушаешь, как они шелестят, и так хорошо, спокойно становится; тальник, тот, как Шурик-Би-Би-Си. — засмеялась Катька. — А сосны тревожные песни любят… Ой, что я наделала!.. — Она отбросила ножницы, с ужасом посмотрела на ненужный разрез, но тут же успокоилась.