Высоцкий, стр. 79
В октябре – дюжина сборных концертов в Ташкенте, в компании с эстрадниками, и семнадцать выступлений в Молодежном центре Казани.
Четвертого ноября начнутся таганские гастроли в Париже, а Высоцкий туда летит на десять дней раньше: двадцать шестого назначен вечер советской поэзии, посвященный грядущей 60-летней годовщине Октябрьской революции. Фамилия Высоцкого, как говорится, «в поэтической рубрике».
Мероприятие вышло солидное. Тысячи две с лишним слушателей. Читали свои стихи Константин Симонов, Евгений Евтушенко, Роберт Рождественский, Булат Окуджава, Олжас Сулейменов, Виталий Коротич, кто-то еще… Высоцкий выступает последним, что вполне естественно и логично: после него любой оказался бы в невыгодном положении. Можно было бы считать это весомой гирькой на весах официального признания, но… Уже после того, как о событии возвестила «Литературная газета», по советскому телевидению показывают репортаж из Парижа, и Высоцкий оттуда вырезан самым наглым образом – с щелчками, которые даже замаскировать не удосужились.
Своих товарищей он встречает на правах хозяина и бывалого парижанина. Замечательно, что теперь все приобщатся к этому городу, его на всех хватит – это точно. Но некоторые заранее настроены против: да ну этот Париж, ничего хорошего, и Высоцкий здесь никто – ха-ха, муж госпожи Влади, которая сама уже не госпожа, а бывшая артистка погорелого театра. Странные люди – почему бы не ловить момент и не наслаждаться своим Парижем, ни с кем себя не сравнивая, со вкусом читая новую красивую страницу собственной биографии?
Гастроли идут не совсем гладко. «Десять дней» поначалу вызывают иронические отзывы в газетах – кумачовые агитки давно вышли из моды. Социализм Страны Советов достиг пенсионного возраста и никого уже не вдохновляет. А наших кукишей в кармане никто рассматривать не желает. Любимов в срочном порядке меняет «Десять дней» то на «Мать» (шило на мыло, прямо скажем), то на «Гамлета». Есть еще в запасе «Послушайте!», но это тоже осетрина второй свежести. Вот когда стала понятна роль «Гамлета» в таганском репертуаре! Бессмертная трагедия Шекспира – главный хит семидесятых годов во всем мире. Этой осенью в Париже ее играют еще шесть театральных трупп: французы, англичане, голландцы, бельгийцы – и ничего, русский «Гамлет» успешно выдерживает конкуренцию.
Играть пришлось в специфических условиях: французская переводчица бесстрастным голосом перелагает шекспировско-пастернаковский текст – получается черт знает что, причем монотонный звук тысячи зрительских наушников идет из зала на сцену. Но ничего, пообвыклись, и аплодисменты срываются неизменно. Француз, он сразу после спектакля любит в кафе закатиться, со вкусом выпить и закусить. А тут не могут от духовной пищи оторваться – вызывают по десять раз и с восторгом на русских артистов смотрят. Постепенно и критика переменила тон: пошли статьи положительные, иногда даже восторженные. Двадцать четвертого ноября переехали в Лион, там было два «Гамлета», столько же с 7 по 10 декабря в Марселе.
Чудовищная усталость начала накапливаться еще в Париже. Ее гасить приходится привычным способом. На последнем «Гамлете» ему стало плохо, выбежал в гримуборную, и там приключилась кровавая рвота. А к концу гастролей Высоцкий уже основательно выбивается из режима, создавая нервозность и у Любимова, и у приставленного к таганцам кагэбэшника Бычкова. В театре в очередной раз складывается легенда о «конце Высоцкого»: мол, лишь бы доиграл гастроли, а потом он, конечно, уйдет или тут во Франции останется.
Во время приема у марсельской издательницы Любимов придирается к состоянию Высоцкого и хочет отправить его отоспаться. Потеряв над собой контроль, он посылает шефа со словами: «Да я поеду без вас, куда захочу» – или еще что-то в этом жутком роде. В ночь на девятое декабря Любимову и его марсельскому коллеге Пьеру приходится искать Высоцкого на улицах города в страхе за завтрашний спектакль. Но, слава богу, все обходится. Таганцы отправляются в Москву, где им предстоит пережить шок от беспардонной газетной кампании и прочитать в советской прессе, как слабо выступил театр во Франции, а непутевый Гамлет остается в Париже, где ему предстоят три персональных концерта.
Они проходят с 15 по 17 декабря в театре «Элизе» на Монмартре. Со второй гитарой – Костя Казанский. Когда здесь выступают молодые французские певцы, публику обычно рассаживают в центре большого зала, чтобы выступающий мог ее хорошо видеть и притом не огорчаться из-за пустот. Но на Высоцкого шли неплохо: на третьем концерте зал уже не вместил всех желающих. Перед каждой песней произносился короткий ее перевод на французский.
Концерты дались тяжело, на пределе. Во время первого из них у Высоцкого на руках полопалась кожа и кровь на гитару брызгала. Мишка Шемякин сидел в зале и тоже был, прямо скажем, не в лучшем виде. А назавтра рассказал, что именно в этот день в своей парижской квартире от удара током погиб Галич. Был на радио «Свобода», спел там свою последнюю песню – звукооператор ее тайком записал, а потом он дома антенну по ошибке вставил в электросеть. Случайно это – или кто-то подстроил? Никто никогда не узнает.
А по завершении выступлений у них с Шемякиным начался общий загул, редкий по безумию. Обычно старались делать так: один пьет, другой за ним присматривает. А тут всё как-то сложилось… Марина устроила скандал, позвонила Шемякину: мол, посмотри на своего друга. Шемякин приезжает и видит, как его друг прикладывается к пластиковой бутылке. Откуда вино в доме в такой момент? А это уксус оказался! Ну, тут Марина уже вышвыривает два чемодана с покупками, которые Высоцкий сделал для Москвы, и гонит друзей ко всем чертям.
Они туда и отправляются, сдав чемоданы в камеру хранения. Пробуют заглянуть к Татляну, но тот им живо указывает на дверь. Проникают в какой-то бар, где система взаимного контроля дает сбой, и Шемякин присоединяется к другу… Потом в ресторане «Распутин» Высоцкий принимается раздавать франки направо и налево, пока Алеша Дмитриевич их не собирает и назад ему не всучивает. Высоцкий начинает петь: «Где твой черный пистолет?» – и на этих словах Шемякин достает из кармана пистолет и начинает палить в потолок. Все присутствующие, в том числе случайно оказавшийся здесь Юрий Петрович Любимов, лезут под столы. Приезжает полиция. Друзья сбегают, и долго еще бес водит их по Парижу…
Сорокалетие
Незадолго до круглой даты, в день старого Нового года Высоцкий получает подарок от управления культуры – ему присвоена высшая категория вокалиста-солиста со ставкой 19 рублей. А сам он в это время проводит несколько дней в Париже. Наконец воспользовался завоеванным в трудах и борьбе правом оформляться на основании заявления «произвольной формы».
Но уже двадцать первого января он выступает на Украине:
Экспромт отражает реальность с предельной точностью. А двадцать пятое он встречает в Ворошиловграде, который от рождения назывался Луганском, а в сталинское время был переименован в честь Ворошилова. Потом Хрущев вернул ему старое доброе имя, а Брежнев вторично вернул имя советское. Надо полагать, следующий правитель опять всё переделает на старый лад, так что здешний народ, чтоб не путаться, говорит: Луганск.
Место вполне подходящее для того, чтобы отметить дату – тем более что из Москвы за ними с Ваней Бортником следует группа отличных ребят – энтузиастов-собирателей, заботящихся о записи концертов и сохранении их для товарищей потомков.
В этот вечер Высоцкий трижды выходит на сцену Дома культуры имени Ленина со словами «От границы мы Землю вертели назад…». Ваня Бортник между песнями читает «Сороковые, роковые…» Самойлова и «Давайте после драки…» Слуцкого. Первые два концерта заканчиваются «Диалогом у телевизора», а последний – «Парусом». Высоцкому вручают шоколадный торт весом в восемнадцать килограммов и букет из сорока красных гвоздик. А еще – свою книгу ему дарит Владислав Титов, писатель, работавший прежде на шахте и во время аварии потерявший обе руки. Песни Высоцкого помогли ему выжить, написать повесть «Всем смертям назло». Да, люди, прошедшие через экстремальные ситуации, побывавшие на границе небытия, – это, как правило, убежденные сторонники Высоцкого. Но за их признание и любовь приходится платить постоянной враждой со стороны тех, кто привык жить в уюте и комфорте, создавая трудности другим.