Петрушка — душа скоморошья, стр. 7

Когда он подошёл, то приказано было готовить крючья, чтобы баньку растащить по бревну.

— Как только видно станет воров, — приказал воевода, — стреляйте. Всё одно, как они мне попадутся — живыми или мёртвыми. С мёртвыми разговор сподручнее.

Мужики с кольями и рогатинами плотным кольцом окружили баньку. Крючники зацепили крючья за жерди крыши и ждали приказа, чтобы дёрнуть разом.

Дула ружей направлены были на баньку.

— Собак готовить! — приказал воевода псарям. — Рукой махну — тогда спускай!

— Где уж тут медведю, — хихикал угодливо Ярёмка, — воробью сквозь заслон не пролететь.

Несмотря на поздний час, толпы гуляющих прослышали о странных делах, творящихся на посаде, и позади кольца воеводских людей темнело уже на снегу кольцо любопытных.

— Ну, с богом! — махнул саблей воевода.

Ярёмка, стоявший возле стремени воеводского, истово перекрестился.

Крючники рванули изо всех сил, и крыша слетела, словно её сдуло бурей.

Облако пыли и соломенной трухи взлетело ввысь.

— Улю-лю-лю! — заорали стрельцы.

Крючники перехватили крючья, уцепили их за верхний венец брёвен открывшегося сруба, снова рванули.

Одна стена рухнула сразу, другая сперва покосилась, потом медленно, словно нехотя, упала.

— Ату, ату их!.. — вновь заорали стрельцы.

С той стороны, где стены ещё стояли, крючники дёрнули вдругорядь, и брёвна поползли в разные стороны.

Развалившаяся банька лежала на снегу.

Она была пуста.

У Ярёмки от ужаса глаза на лоб полезли, шапка наземь слетела.

— Не иначе, дело бесовское!

Воевода в ярости заскрипел зубами и наотмашь ударил саблей по Ярёмкиной плешивой голове.

Верный холоп замертво упал в снег.

Псари приняли взмах воеводский за знак и спустили собак. Те бросились к развалинам баньки, завертелись беспомощно, заскулили.

— Ищи!.. Ищи!.. — кричали псари.

Но скоморохов и след простыл.

Один

Пять дней уходила ватага тайными тропами лесными от воеводы.

Днём поднимался ветер, метелило. Ночью морозы прохватывали до костей.

Даже брат Михайло притомился — кособочил, сбил лапу, вздыхал, как человек. А люди словно не чувствовали усталости, спешили как можно скорее подальше оказаться от края Полонского.

В бесследной пропаже скоморохов из баньки ничего чудесного не было. Помогли весёлым людям их друзья безвестные. Проследили за Ярёмкой, предупредили ватагу.

Потихоня удумал такую штуку: выйти из баньки-западни, шагая задом наперёд, ставя ногу точно в старый след. Так заяц в лесу делает, когда хочет следы запутать: словно один раз прошёл, попробуй-ка разберись.

Ловким скоморохам это было сделать нетрудно, но братец Михайло никак не мог понять, чего от него хотят. Так бы и провозились с ним до прихода воеводы, если бы Потихоня не взвалил медведя себе на плечи да не нёс его до самой разъезжей дороги.

Кто-то — даже неизвестно, как того человека кличут, — подогнал сани, скоморохов накрыли поскониной и вывезли их подальше от городских застав.

Хоть бодрился Потихоня и повторял любимое своё присловье: «В лесу каждый сугроб ночевать пустит», но зима — не лето, в лесу без укрытия не переночуешь, под кустом не отдохнёшь. Да и следы на снегу издали видно. Пришлось ватаге почти без отдыха шагать.

Ночевали то в каком-то ските лесном, то в займище заброшенном, то в пещере-берлоге.

— Вот тебе и масленица, — скулил Фролка. — Прошла мимо, как тучка небесная… Охо-хо…

— Не всё коту масленица, — ворчал Рыжий, — пришёл и великий пост.

— Ничего, мой братва, — бодро басил Грек, — беда ходит не средь леса, но средь людей.

Наконец дошли скоморохи до скрещения больших дорог.

Одна дорога к монастырю ведёт — по ней богомольцы с утра до вечерней зари снег ногами утаптывают.

Другая дорога к городу Черепцу — по ней обозы идут, сани едут.

— Тут воеводе наших денег уже не достать, — обрадовался Фролка. — Здесь мы от него за тридевять земель… Почитай, вёрст сто от Полонска будет.

Но Потихоня, Рыжий и Грек не разделяли Фролкиной уверенности.

— Руки у воевод долгие, — молвил Потихоня. — Тем паче, что Ярёмка-нищий прознал, видно, про деньги выкупные. Мне ночью мало спалось, да много думалось. Воевода ведь тоже хитрить умеет. Гонцов разошлёт по соседним воеводствам, чтобы нас перехватили, — и весь сказ. За деньгами-то любой боярин на край света пойдёт.

— Не велика воеводская хитрость, — сказал Рыжий, поглаживая голову своего косолапого брата, — а беда от неё может большая быть.

— И дальше опять лесами нужно идти! — предложил Фомка.

— Не гоже, — покачал головою Потихоня. — Да и сил не хватит, — отогреться, отоспаться, наесться досыта нужно. Вон, гляньте, зверь и тот заплоховал.

— Приметные мы есть люди, — прогремел Грек. — Нас поймать не так очень трудно. Нужно думать, крепко думать и как быть дальше.

— На юг надо подаваться, на Украину, — сказал Фролка. — А летом к Безобразову в Колядец спокойно доберёмся.

— Опять же не гоже, — молвил Потихоня. — Времени много потеряем. Выкуп принесём — ан выкупать-то уже и некого.

Скоморохи призадумались.

— Ну, что закручинились? — после долгого молчания проговорил Потихоня.

— Не стыдно и помолчать, как нечего сказать! — ответил Фомка.

— Можно так сделать, — сказал Рыжий. — Одного из нас, кто понеприметней, к Безобразову послать. А нам всем в иную сторону идти. Пусть воевода нас в других краях ловит.

— Это гоже, — пробасил Потихоня. — Как ты, Грек, скажешь?

Тощий Грек одобрительно кивнул головой:

— У наш Рыжий голова царский. Но кто выкуп боярину несёт?

— Петрушка, — уверенно произнёс Потихоня. — Он за парнишку малолетнего сойдёт. Кто к нему в дороге привяжется? Мы-то все приметны — что Грек, что Рыжий, что я… Фролка с Фомкой в ватаге нужны — без гусляра и гудошника нам худо будет.

— Да и не может Фролка с Фомкой того, что Петька умеет, — прогрохотал Грек. — Канат ходить, фокус делать, жонглёр быть, акробат, соловей петь… Петька — хорошо!

— Петрушка молод годами, да стар бедами! — сказал Фомка.

Ватага порешила: послать Петруху в дальние края, к боярину Безобразову с выкупом.

Товарищи посоветовали ему идти не в скоморошьем обличье, а простым мальцом одеться. Разве кто догадается, куда и зачем направляется бедный парнишка? Кто сможет подумать, что у мальчонки деньги есть?

— А если боярин выкуп возьмёт, а скоморохов не отпустит? — спросил Петруха.

— Так боярину же худо и будет, — усмехнулся Рыжии. — Дурная слава про него пойдёт. Уж никто ему никогда никакого выкупа не принесёт. Да и зачем ему скоморохи в яме? Деньги в мошне нужней… А то, случаем, такая ватага подберётся, что и красного петуха ему в дом подпустит. Он про это не хуже нашего знает.

— Если уж ты до самого боярина доберёшься — дело сделано, — подтвердил Потихоня. — Только ему самому в руки передашь выкуп, уразумел?

— Уразумел, — вздохнул Петруха.

Очень не хотелось мальцу уходить от товарищей, одному бродить по дорогам и городам. Не так-то уж весело, когда рядом нет друзей. Недаром на Руси говорят: друга иметь — не убыток.

Потихоня ножом ловко поддел бок своей дубинки, не заметная для глаза затычка выпала, обнаружилось хитро устроенное дупло. В дупле, как яичко в гнезде, лежал холщовый мешочек.

Грек взял мешочек из рук атамана, высыпал его содержимое в свою широкополую шляпу.

Золотые монеты тускло заискрились в лучах солнца.

Скоморохи сгрудились над шляпой. Потихоня начал пересчитывать золото.

— Сорок монет и две половинки!

— Верно! — сказал Фомка. — А одна из этих половинок когда-то моей была.

И он вздохнул мечтательно.

Скоморохи примолкли, задумались. Сколько в этих сорока монетах и двух половинках труда и горя, дорог и бед!