Петрушка — душа скоморошья, стр. 36

А на берегу, у самого спуска к реке, теснимая стражниками, стояла толпа скоморохов.

«Ватаг пять! — прикинул Петруха. — Много же их собралось в Колядце!»

Выехали на рыжих конях боярин Безобразов, князь Брюквин, воевода городской, ещё какие-то чины.

Наряды богатые, вокруг стража конная, вся оружием увешанная.

— Как на войну собрались! — тихо сказал Петруха стоящему рядом рябому своему спутнику.

Пузатый дьяк развернул свиток и густым басом принялся читать царёв указ.

Нищие ничего не перепутали — царь Алексей Михайлович грозил страшными карами тем, кто не перестанет заниматься скоморошеством, и всем, кто скоморохов будет смотреть.

Запрещалось смеяться, петь, играть на всех инструментах, рассказывать весёлые сказки, водить медведей, качаться на качелях, играть в шахматы, надевать маски, даже бить в ладоши.

— …А которые люди от того богомерзкого дела не отстанут, — басил в полной тишине дьяк, — по нашему указу тем людям велено делать наказание… бить батогами… ссылать…

В морозном воздухе набатом разносился мощный голос дьяка.

Заулыбался, услышав про милые сердцу батоги, боярин Безобразов. Он, глыбой сидящий на коне, зашевелился, и Петрухе показалось, что жалобно заскрипели под его тяжестью конские косточки.

Князь шевелил стремена, и конь под ним в нетерпении перебирал тонкими ногами.

«Верно, князь жалеет, что в царском указе нет разрешения нас всех сейчас тут же избить, а то и зарубить до смерти!» — подумал Петруха.

— Охо-хо, грехи наши тяжки! — покорно пробормотал кто-то сзади Петрухи. — Вот и разгневали царя-батюшку…

— Царь-батюшка, воевода-батюшка, князь-батюшка, боярин-батюшка, поп-батюшка, — не оглядываясь, зло проговорил Петруха. — Отцов много, а мы круглые сироты…

Дьяк кончил чтение, ещё раз помянув, что все, кто царёв указ нарушит, будут нещадно биты и сосланы в дальние деревни.

— Зажигай! — крикнул князь. — Эй, холопы! Огня!..

Гора на льду, видимо, была уже заранее облита чем-то горючим, — пламя принялось сразу, как только бросили в гору факел.

Толпа горожан молча смотрела на то, как огонь охватывает гусли, гудки, дудки — всё, что ещё недавно приносило народу столько радости.

Освещённые кроваво-красным огнём, сидели на конях боярин, князь, воевода. Отблески пожара играли на бердышах и секирах стражников.

С печальным звоном, похожим на крик, лопались тонкие дощечки гуслей.

Бам! Бам! — взрывались время от времени бубны. Один даже подскочил вверх и жалобно зазвенел.

— А-а-а! — закричал вдруг какой-то скоморох и, в акробатическом прыжке перелетев через опешивших стражников, оказался на льду.

— Кормильцы! — истошно закричал скоморох и ринулся в огонь.

Один из стражников, дюжий детина, бросился на лёд и успел ухватить скомороха за ноги, но тот вырвался и скрылся в пламени. В руках стражника остался только рваный лапоть.

— Батогов захотели? — спросил боярин, повернув голову к беззвучно плачущим скоморохам. — Гнать их всех в шею! Чтоб утром духу скоморошьего в городе не было!

Стражники начали выгонять из толпы скоморохов.

— Да снизойдёт на град наш великая благодать! — пробасил дьяк, а попы, стоящие поодаль, радостно загомонили: — Помолимся господу нашему за то, что умудрил царя-батюшку на очищение от скоморошьей скверны!

Рвались с жалобным стоном струны гуслей, домр, балалаек. Потрескивали гудки и дудки.

Было так тихо вокруг, словно все звуки сгорели в этом страшном огне.

Лёд таял, во все стороны от костра разбегались, извиваясь и журча, весёлые ручейки.

Вдруг пламя взметнулось вверх, послышалось сильное шипение, и костёр ушёл в воду — лёд под ним растаял. Большое облако пара поднялось над рекой, гася последние искры.

Петруха начал выбираться из толпы. Сито толкнул его предостерегающе: забыл, мол, про костыль, хромай сильнее.

Сворачивая от кремля на площадь, Петруха взглянул на реку.

Чёрная дыра на месте костра зияла, словно рана.

…В пещере ждали возвращения Петрухи.

— Я, Пётр, три раза людей тебе навстречу посылал! — сказал атаман. — Кто знает, что там случиться могло!

— Всё было тихо, — доложил Сито.

— Тихо сгорела радость. — Петруха сел возле дремлющего медведя, положил ему руку на голову. — На деньги эти, — он кивнул на пояс Потихони, — купим новые домры и гусли для ватаг. Себе купим, товарищам… Не хватит денег — ещё достанем… Но думаю — хватит. Теперь в скоморохи не всякий идти решится, забоятся многие… И надо былину разучить про путешествие Вавилы со скоморохами в царство царя Собаки.

— Как же! Знаю это игрище! — обрадовался атаман. — Рассердились скоморохи, царство собачье спалили да Вавилу новым царём выбрали! Гоже!

— Большой толк из этой былины быть может! — задумчиво произнёс Петруха.

— Я думаю, — озабоченно проговорил атаман, — что медведя нам подсветлить нужно. Он почти чёрный, приметный. Вдруг князь или его людишки высмотрят? А если медведь жёлтый будет — попробуй узнай!

…Утром Петруха проснулся от медвежьего рёва. Брательник Михайло любил купаться. Вода в громадной бочке побурела от грязи, а медведь фыркал и забавлялся.

— Знать, походим мы ещё ватагой по Руси! — сказал Петруха, глядя на весёлые лица людей. — Хоть и длинные руки у царя…

— …да у нас ноги длиннее! — натирая медведю шею, сказал атаман.

Петрушка — душа скоморошья

Что дальше с Петрухой и его новой ватагой приключилось, никому не ведомо.

Ушли они из города Колядца в неизвестную сторону, и только слухи-летуны остались на долю тех, кто помнил о весёлых скоморохах.

Несмотря на грозный царский указ, продолжали ватаги бродить по бескрайним русским просторам, потешая людей, вызывая ненависть у попов и бояр.

Говорили, что за Петрухой охотились стражники особо, — государевым преступником его объявили.

Один раз будто бы ватагу отбила из рук стражи толпа в городе Пскове.

Другой раз пришлось ватаге спасаться на челнах из города Казани.

В третий раз совсем было Петруху схватили, да он представился старушкой: мешок с обручем наподобие юбки опустил до пят, платочком повязался, так и прошмыгнул меж стражников.

Разное сказывали.

Вроде бы показывал Петруха на куклах историю выкупа скоморохов у боярина Безобразова и все свои приключения. Борьбу с медведем вёл самую подлинную — выходил из-под обруча и всю сцену с Михайлой представлял натурально. А в это время бывший нищих атаман с куклами работал — князя и боярина изображал, как они медвежью потеху смотрят.

Бывало, что и вместе выступал Петруха с атаманом. Тогда сразу над обручем появлялись четыре куклы — и Поп, и Боярин, и Стражник, и Скоморох. Люди сказывали, что на такое представление весь город от мала до велика сбегался. А потом народ помогал скоморохам удирать и прятаться.

Пробовали стражники искать Петруху по голосу: ведь кукла Скоморох кричала звонко, приметно.

Только ничего из этого не вышло: многие кукольники выучились пищики делать и, выступая с куклой Скоморохом, верещали не хуже Петрухи.

Да и называть куклу Скомороха стали всё чаще и чаще попросту Петрушкой.

Выскакивал над обручем скоморох Петрушка и кричал на всю площадь:

— Вот и я! Петрушку вся стража ищет-хватает, ямой да цепями пугает!

Потом Петрушка бил всех подряд — и Попа, и Барина, и Воеводу. А когда приближалась стража, то с помощью зрителей скоморох-кукольник исчезал.

У кукол Петрушек появился длинный, острый любопытный нос — точно такой, какой был у самого Петрухи-скомороха.

Кто Петруху знал или видел раз-другой, непременно в кукле его узнавал:

— Похож Петрушка… Мал, да удал — душа-то в нём скоморошья!

Но людей таких становилось всё меньше, а кукол Петрушек — всё больше. Забыли и о самом Петрухе, зато Петрушку все знали, везде любили, всегда ждали, как дорогого гостя.