Кровавый шабаш, стр. 21
– Как обычно, – недоуменно ответила Глаша, изумляясь, что тень общается с ней при помощи таких обыденных понятий.
– Я помню, мы с тобой уже встречались. В тот раз я голая лежала на холодном столе, и мне было тяжело, ох как тяжело.
– А теперь?
– Совсем другое дело. Тела нет. Понимаешь, я свободна. Еще немного…
– И потом?
– Не знаю. У меня сложная карма. Там решат…
– Кто?
– Сама знаешь, кто все решает.
– Почему ты сказала, что меня не туда воротит?
– Думаешь о себе много, считаешь себя умнее других. Со мной примерно то же самое было. Со многими то же самое. Отсюда и проблемы. Я, помнишь, тебя просила отомстить. Чепуха! Как можно мстить, если все предопределено.
– Ты сама себе противоречишь, если все предопределено, то как можно говорить: не туда воротишь?
– Предопределены не поступки, а их результаты, – туманно пояснила тень. – Могу тебе приоткрыть твое будущее, если, конечно, хочешь. За тобой охотится тот же, кто убил мое тело. Не знаю, стоит ли тебе остерегаться. С точки зрения моего нынешнего состояния, не стоит, а с точки зрения телесной…
– А кто он такой? – спросила Глаша.
– Не могу тебе сказать. Нарушатся кармические связи.
– И он меня убьет?
– Не могу ответить по той же причине.
– Что же мне делать?
– Довериться.
– Кому?
– Не могу сказать.
– Что ты все заладила: не могу, не могу!.. – рассердилась Глаша.
– Так уж получилось, подруга, извини! Не моя воля. Могу, правда, дать совет.
– Давай.
– Ты эти грибки брось!
– И все?!
– Ага.
– Еще вопрос. Тебе здесь не скучно?
– Что ты, подруга! Здесь значительно веселее, чем в любом месте на Земле, даже в клубе «Утопия». Я могу по своему желанию пребывать в любой точке пространства в любом качестве.
– Но бестелесной!
– Могу внедриться в любое тело, переживать те же чувства, что и во плоти. Я знаю, что было, знаю, что будет. Понимаешь, это своего рода санаторий. Тебя изучают, а ты отдыхаешь. Мне, правда, осталось не так уж много. А там…
– Что?
– Прощай, подруга.
Внезапно все померкло, и Глаша ощутила себя лежащей в собственной кровати. Медвежонок уютно устроился у нее под мышкой, флакон с надписью «рвотное», где оставалось еще немного жидкости, был все еще зажат в потной ладони.
Глаша постепенно приходила в себя.
«Что это было? – размышляла она. – Сон? А может, все-таки не сон? Тень сказала: мне угрожает опасность. От кого? Кому нужно довериться? А если все это бред?»
Она представила, что так же, как та, лежит на мокром каменном столе, разрезанная от паха до грудины. Какой-нибудь полупьяный санитар вроде Толика зашивает ее замечательный девственный живот грубыми нитками и качает головой: такая девка пропала по собственной глупости, ставила себя выше коллектива, и вот он – результат.
Глаша горестно вздохнула. Слеза скатилась по щеке, за ней другая… Обливаясь слезами и упиваясь собственной трагедией, она судорожно мяла в руках плюшевую игрушку.
Может, ей осталось жить всего ничего. А как же мать, а отец? Быть тенью, возможно, не так уж и плохо, но она хотела жить, и именно на Земле, а не в каком-то там измерении. Она хотела иметь детей, мужа и прочие земные радости и горести.
Мысли начали заползать друг за друга, мешаться, расплываться и тускнеть. Она заснула.
ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ
– Вот объясни мне, Пашка, почему ты меня как будто преследуешь?
– Я не преследую.
– Ну как же, – усмехнулась Женя, – стоит мне утром выйти из дома – ты тут как тут. Кстати, чья машина? Родителей?
– Сам купил, – сказал Пашка с деланным равнодушием, за которым слышалась гордость.
– Сам?! Откуда у тебя деньги?
– Бизнесом занимаюсь.
– Ты?! Каким же?
– Да разным. Конечно, по мелочам. Сначала был чем-то вроде грузчика-экспедитора. Помогал по ларькам товар развозить, пару раз ездил за тряпками в Белоруссию, ну и так… по мере возможностей. Я же студент, как и ты. В политехе. Два курса закончил. Год болтался, а потом, как армия корячиться стала, поступил.
– Молодец! Прямо герой нашего времени. И учится он, и бизнесом занимается… Машинешка, правда, у тебя неказистая.
– Ничего, пока бегает. А потом я что-нибудь поприличнее куплю. Мы тут с одним деятелем собственный ларек открыли. На паях.
– Крут, как я погляжу. Только одного не понимаю: коли такой деловой, зачем со мной с утра раскатываешь, ведь прогоришь, если дело без присмотра оставляешь?
– Не прогорю. А почему ты со мной так насмешливо разговариваешь?
– Да разве я насмешливо? Просто у меня манера такая. – Женя засмеялась. – Ты не обижайся.
Машина неслась по улицам Тихореченска. Женя расположилась на переднем сиденье и глазела по сторонам.
– Что тебя на кладбище потянуло? – спросил Паша.
– Встретиться нужно с одним человеком.
– Это по поводу того убийства? Читал вчера в «Курьере» и тебя на снимке видел.
– Только не говори, что я отлично получилась, – перебила его Женя, – омерзительные фотографии.
– Плохую ты профессию выбрала, – вдруг сказал Пашка.
– Мне она интересна. А сам ты как планируешь свое будущее?
– Наверное, займусь бизнесом. Главное, накопить первоначальный капитал. Во всяком случае, я рассчитываю на нечто большее, чем должность рядового инженера. Нужно прорваться. И я постараюсь. Женюсь, конечно.
– Кандидатура есть?
– Какая кандидатура?
– Будущей жены?
– Представь, есть.
– Кто же, если не секрет?
– Не секрет. Ты.
– Я?!
– Ага.
– Ты, я вижу, все уже решил. Вот только меня не спросил.
Пашка молчал.
– Интересно получается, – завелась Женя, – деловой какой! Разбогатею, женюсь… Останови машину!
– Ладно дурить. Обиделась. Я вовсе не хотел… А почему, собственно, я должен тебе врать? Ты же сама спросила о моих планах. Ты мне нравишься, нравишься давно. Так почему же…
Показались сложенные из песчаника ворота кладбища.
– Высади меня и проваливай.
– Но как ты доберешься до города? Машин здесь почти не бывает.
– Ничего. – Женя распахнула дверцу и ступила на разогретый асфальт. – Где, интересно, искать смотрителя? – Она оглянулась. Пашка продолжал сидеть в машине. Кругом не было ни души. Зной заливал круглую площадку перед воротами. Щебетали птицы, душный аромат отцветающей сирени волнами наплывал со стороны могил. От этого запаха Жене почему-то стало тревожно. Взять, что ли, этого деятеля с собой?
Женя махнула Пашке рукой: мол, вылезай.
– Довольно мило, – констатировал Пашка, осмотревшись вокруг. – Признаться, никогда здесь не бывал. Пахнет как в раю, и птички… Благодать! – Он усмехнулся. – Самое место для свиданий. Романтический антураж, к тому же наводит на мысли о бренности бытия, скоротечности, так сказать, жизни. Отсюда вывод: не теряй времени даром.
– Ты опять за свое?!
– Больше не буду. Так что мы ищем?
– Где-то здесь должна быть сторожка смотрителя кладбища.
– А где произошло преступление? Может, покажешь?
– Я вряд ли смогу найти что-либо в этих зарослях. Смотритель знает.
Они медленно побрели по кладбищенской площади, со всех сторон окруженной громадными тополями, с которых уже понемногу начинал лететь пух.
Слева от ворот они увидели древний домишко с высоченной дымовой трубой и подслеповатыми оконцами. За сетчатой изгородью разгуливали куры. Разноцветный петух подозрительно покосился на незваных гостей, потом попытался прокукарекать, но оборвал свой хриплый клич на середине.
– Есть кто-нибудь живой?
Ответа не последовало. Пашка начал барабанить в дверь.
Потом толкнул ее, и она со скрипом отворилась.
– Эй, кто тут? – Он шагнул в сени.
– Подожди, – потянула его за рукав Женя, – неудобно как-то.
– Ты при исполнении, – сказал Пашка, – а при исполнении все можно. Вперед, милиция!
Сени оказались большими и темными. Свет клином врывался в распахнутую дверь, за его границами лежала непроглядная тьма. Однако света было достаточно, чтобы увидеть старинную медную ручку, которую Пашка уверенно потянул на себя, и они оказались в следующем помещении. Комнатка, в отличие от сеней, была небольшой и представляла собой нечто среднее между конторой и складом. Справа от двери ютился неказистый стол, покрытый старым сукном. На нем стоял допотопный письменный прибор – две квадратные чернильницы толстого стекла на таком же стеклянном основании. Рядом лежала толстая амбарная книга. Над столом висела репродукция картины, изображающей молодую женщину, скорбно склонившуюся над детским гробиком. Название картины «Неутешное горе» Женя помнила, а вот фамилия художника вылетела из головы. В противоположном углу стояло несколько лопат, а на полу валялся толстый пеньковый канат.