Запретный мир, стр. 39

Здесь тепло и водятся призраки.

А еще здесь тихо и все покрыто тонким налетом розового цвета. Концентрация надпространственной энергии такова, что сущности из Шелухи (Клипата, Глуби, Обманки – каждый волен именовать отхожее место родного мира по-своему) прорывают вероятностный пласт. Сущности частенько забредают сюда сквозь упорядоченные причинно-следственные связи и в виде нелепых лиловых призраков болтаются по углам помещения.

Впрочем, углов здесь нет – их не может быть по законам геометрии, ведь трехэтажное строение с полупрозрачными стенами имеет форму цилиндра.

Человек, который в одиночестве жил здесь, не обращал на призраков ни малейшего внимания. Именно он создал устройство, по вине которого произошла катастрофа, стянувшая группу разрозненных миров в подобие виноградной грозди. Человек этот, без сомнения, умен, но в то же время он – умственный импотент. В том смысле, что ум его достаточно изощрен и эрудирован в некоторых узких областях знания, но при этом начисто лишен фантазии, воображения.

А кроме того, он мужчина увлекающийся. Недавно очередная страсть охватила его, и потому сейчас пол второго этажа заставлен всевозможными тренажерами, на которых хозяин комплекса что-то такое вытворял, а что и ради чего – ведомо лишь ему одному, хотя эти упражнения уже привели к растянутым связкам и поврежденному сухожилию.

Иногда он спал, иногда ел, иногда копался в приборах, контролирующих прокачку энергии, и на протяжении всех этих занятий (кроме, конечно, сна) беспрерывно что-то бормотал, бубнил, напевал, трумтурурумил себе под нос.

А иногда хозяин выходил наружу и смотрел вниз.

Открывающаяся взору поразительная картина у кого-то была способна вызвать восхищение, а у кого-то – просто боязнь высоты.

Но человек ни о чем подобном не думал.

Даже о том, что одним движением руки он мог уничтожить Цилиндр.

Пол не качался, но часто подрагивал, и это всегда сопровождалось тихим скрежетом, доносившимся снаружи. Издавали его, скорее всего, звенья цепи. Бел де Фей лежал лицом вверх, положив ноющие руки на грудь.

Пятью минутами раньше Баган Скунс, взобравшись по боку Бела, словно цирковой акробат, и встав лапами на шпагу, дотянулся до двери-гармошки и с хрустом раздвинул ее как раз в тот момент, когда Бел понял, что сейчас упадет.

Теперь сквозь сломанную дверь задувал прохладный, живительный ветерок.

У Гуня Ситцена в связи с нелегкими физическими упражнениями начался классический отходняк. Он свернулся в кольцо под мягким сиденьем-полкой и дрожал. Иногда Ситцен тоскливо выглядывал из-за ног Деборы Анчи и лап кроля, устроившихся на этом сиденье.

Белаван после ночных перипетий и утренней беготни с препятствиями, наоборот, ощущал легкую эйфорию в сознании и приятную расслабуху в членах – кроме, конечно, рук.

Деби произнесла:

– Что ни говори, а мы чудом убежали. Как ты себя чувствуешь, Бел?

– Почти замечательно… – Он встал на колени и выглянул из кабины.

Полоска Хаоса превратилась в перекопанную лопатками узкую детскую песочницу, а станция фуникулера – в спичечный коробок на краю этой песочницы. Кучка других коробков, сваленных чуть дальше, являлась Недотычками, а протекающий мимо ручеек – Бутой. Ручеек заканчивался лужей с желтыми островками-листиками, у местных именуемыми Восточным Островным Архипелужком, а истоки свои брал у подножия Стены, вдоль которой они поднимались. И туда же, к подножию, беспрерывно низвергались сотни тысяч галлонов воды. Длинный Водопад находился рядом, его гул наполнял кабину.

Придерживаясь за дверь, Бел высунулся по пояс и огляделся.

Неширокий вертикальный участок, вдоль которого ползла кабина, был сглажен, будто выровнен сверху донизу гигантским шпателем. Вокруг него поверхность Стены состояла из впадин, коричнево-зеленых экструзий, земляных наростов и каменных выступов. Вдоль Пути Фуна извивалась узкая каменная лестница.

Останки оград, заборов, изгородей, полуобвалившиеся, но еще удерживаемые фундаментом стены, деревья, тоже когда-то росшие вертикально, а после катастрофы постепенно изогнувшиеся ветвями к солнцу… Между деревьями порхали птицы, которых, судя по всему, отнюдь не смущала перевернутая космология их среды обитания.

Один раз Белавану показалось, что он видит расплывавшийся в прозрачном голубом воздухе дымок печной трубы, а в другой раз де Фей заметил подвешенный меж стволами гамак с какой-то фигурой, гревшейся в солнечных лучах над бездной.

– Потрясающе! – высказался наконец Бел, присев рядом с Деборой.

– Точняк, – буркнул из-под сиденья Ситцен. – То же самое сказали друг другу жившие тута людишки в тот момент, когда произошло оцилиндривание.

– Нет, я понимаю, что для них это все закончилось очень печально, – поспешно откликнулся Бел. – Я им сочувствую, но эта картина… Ну, она просто впечатляет! Как твоя нога, Деби?

– Лучше. – Она улыбнулась.

– Как ты себя сюствуесь, Белценок… Как твоя нозенька, Дебценок, – противно засюсюкал снизу хамелеон. – Разверни да подбрось, мерзко слушать! Словно, туды его за хвост, Изольд и Тристана!

– Во время ломки, – громко пояснил де Фей остальным, – повышается кровяное давление, из-за чего дурманщик испытывает беспричинное раздражение и немотивированную агрессивность… Баган! – добавил он под аккомпанемент раздавшегося из-под сиденья злобного шипения. – Не жалеешь, что отправился с нами?

– Мне надо разобраться со злобной Шанго, – заявил кроль. – Перетрухнули побратимы сильно. Лишь семеро дойти решились дружно (хотя и после долгих уговоров) со мной до Хаоса… И, там остановившись, вас подождать решил я до утра. Хоть цели и различны: вы хотите свои решить проблемы с Посвященной, а я – освободить кролей трусливых. Но вместе мы пойдем одной дорогой, все вверх и вверх, и будет нам опора в Стопе, давящей на земную грудь. Придем – а там уж будь что будет! – Согласен.