Карта мира, стр. 5

Капитан стражи, не дожидаясь приказа, ударил монаха стальной рукавицей по спине. Грудная клетка глухо ухнула, и стало ясно, что здоровье монаха ни к черту. Дни его, вероятно, были сочтены, но в глазах сиял свет.

— Вот так и живет наша славная деревня, — заключил Арьес, поворачиваясь к Рональду. — Это в городе мертвецов боятся и жгут, когда кто-то из них ненароком забредет сюда. А в деревнях с ними братаются. Да и как не брататься с родными братьями, пусть и полежавшими пару-тройку лет в чреве земли? Итак, Рональд, вы-то что обо всем этом думаете?

— Ничего не могу сказать, пока не увижу все это собственными глазами, — отвечал рыцарь. — Я помню деревню, отец возил меня по моему собственному поместью. Не могу представить, что сейчас все по-другому.

— А как оно было раньше? — хихикнул Арьес. — Крестьяне любили сеньоров как родителей?

— Нет, но ведь был какой-то пиетет, крестьяне почитали помещика почти родным отцом — да и помещики не очень-то сурово с ними обращались. Рачительный хозяин не будет портить свое добро только по прихоти.

— Это верно; правда, нравы с тех пор заметно поиспортились. Вот оттого-то и нужно послать экспедицию в эту проклятую деревню, чтобы достоверно узнать, кто именно повинен во всех этих лиходействах. А самое главное — нужно найти этот их легендарный Муравейник. Мы уничтожим его, с лица земли его сотрем, в пыль обратим. Мертвецы должны лежать в земле, а не гулять по белу свету. Если же маркиз действительно занимается черной магией и имеет какое-то отношение к этим миграциям ревенантов, то и он получит по заслугам. Справедливо это будет? — повернулся Арьес к монаху.

Но тот его не слушал, как и никто из закованных в цепи пленников. Все четверо дружно бормотали, раскачиваясь в цепях, словно пытались отбивать земные поклоны, только вот кандалы им заметно мешали.

— О чем вы там шепчетесь? — нахмурился Правитель.

Крестьяне уже не шептались, они хором, словно детскую считалочку, выкрикивали слова:

— Цуцугу! Лимчезу! Алиф!

— Пригнись! — каркнул Арьес.

Но было поздно: с последним словом заклинания из живота одного из крестьян ударили во все стороны лучи яркого света — красные, зеленые, синие. Зрелище было настолько прекрасным, что Рональд лишь завороженно смотрел, не пытаясь спрятаться. Лучи вспыхнули на мгновение, а затем площадку, на которой стояли все участники допроса, вновь охватила тьма предгрозового неба, показавшаяся после этого света еще более темной.

Рональд оглянулся. На камнях корчилась пара солдат, все крестьяне были мертвы, лучи продырявили их тела сразу в нескольких местах. Чуть подальше лежал капитан стражи с темной дырой во лбу, похожей на третий глаз. Тело самого монаха свернулось в какой-то убористый кулек — Рональд даже не сразу сообразил, что это такое.

Одно из сатанинских заклятий, запрещенных Святой церковью. От монаха, его произнесшего, мало что осталось, впрочем.

— Мне следовало догадаться сразу, что он готовился умереть, как только повествование его сменилось на обращения к Господу, — сказал Арьес. «А он совсем неслышно движется», — подумалось Рональду. Старый правитель, оказывается, встал со своего кресла и подошел к рыцарю. Он потирал ухо, из которого сочилась кровь.

Рональд встрепенулся.

— Не стоит внимания, пустяки, — возразил Арьес. — Им не удастся запугать нас такими штучками.

Солдаты уже подняли своих раненых товарищей с земли и вопросительно смотрели на Арьеса.

— К лекарю, к лекарю!

— Что же там за чертовщина творится, в этих Новых Убитах? — озадаченно спросил Рональд.

— А это уж вы мне скажите, уважьте старика, — ответил Арьес. — Где-нибудь через пару недель, не позже. Или будет уже совсем не ко времени…

— Я? — удивился Рональд.

Это означало, что Рональду предстоит долгий путь. Небо над его головой почернело и изрыгнуло дождь, ударивший в крышу замка, как в бубен.

— Короля нужно вернуть в Рим, — повторил Арьес, пряча голову в капюшон. — Муравейник найти и сообщить о его местонахождении мне. Сын мой, я не зря избрал вас для выполнения этой наиважной задачи. Ваш отец и мой друг, сэр Исаак Турецкий, был гением разведки, а способности такого рода, думаю, передаются по наследству.

Есть и другая причина. Вот этот монах, — костлявый палец Арьеса указал на лежащую на каменных плитах сутану, — был не так уж и неправ: горе Риму, если его дворяне погрязли в роскоши и себялюбии. Престолу уже никто не служит, значение слова «преданность» давным-давно позабыто. Ты один из немногих истинно благородных рыцарей нашего времени, Рональд, — или я ошибаюсь?

— Нет, — сказал граф и поклонился. — Не ошибаетесь.

— Вот и славно. — Арьес улыбнулся, провел пальцами по серебряным вискам и встал. Стража покинула площадку вместе с ним. Рональд долго провожал их взглядом, спускающихся по ломаным линиям лестниц, ведущих в башню Правителей. Дождь струями стекал по его волосам и одежде, а он все стоял, задумавшись и не замечая этого. Ведь так и подобало себя вести рыцарю: мокнуть под дождем, спать на голой земле — даже при отсутствии насущной надобности; была известная красота в бессмысленном подражании подвигам древних героев — Роланда, Зигфрида, Ланселота…

Рональд вздохнул, ссутулился и подошел к краю площадки. Далеко, метрах в ста под ним, виднелась земля, подступавшая к стенам дворца.

Молнии ткали огненные цветы на черном бархате ночи. Рональд улыбнулся и ринулся вниз, словно ворон, распахнув полы плаща, проносясь сквозь свистящий в ушах воздух вместе с каплями, так, что можно было дотронуться в полете до каждой из них. Падение было прекрасным — и как всегда — до обидного коротким. Он опустился на ноги, согнув колени, ткнулся в мокрый грунт вытянутыми руками. Встряхнулся, встал и поспешил по лестнице обратно в башню — мыться и готовиться к отъезду.

После XXV века от Рождества Христова на Земле совершенно невозможно было разбиться, с какой бы высоты ты не падал.

ГЛАВА 2

Граф Рональд чуть было не становится отцом

Свет падал из окна ровными полосками, в полосках этих, словно белый цветок, покачивалась занавеска. Было солнечно, из сада шел сочный аромат умытой дождем травы. Рональд раскачивался на деревянном стуле и листал книгу.

То была Книга конца и начала, дивная летопись о том, как миновали прежние времена и наступили нынешние. Первый раз Рональд прочел ее у библиотекаря Линмера лет в семь — и был очарован на всю жизнь.

Он шелестел страницами, и по комнате начинали разлетаться чудесные машины минувшей эпохи: в воздухе кружили самолеты, по столу катился, падая за его край, паровоз, а на самом последнем развороте в воздух стартовала ракета, беззвучно бьющая в потолок и рассыпающаяся белыми искрами по комнате. Впрочем, это были лишь невинные иллюстрации, которые библиотекарь Линмер изготовил несложным, но одному ему ведомым искусством. Особенно чудесного в них ничего не было, все чудеса были в самой книге.

В книге земля была круглой, а над ней не громоздились семь небес, а свободно витали планеты. Планеты эти были посещаемы человеком: двуногий изобретательный нахал бродил по Марсу, топтался по Луне, нырял в туманную атмосферу Венеры…

Однако прогресс был однобоким: развитие науки должно было идти рука об руку с совершенствованием духа человеческого — а этого не было: род человеческий во времена своего наивысшего могущества напоминал толпу детей, которым выдали бомбы и пистолеты. Круг земель лихорадило: на XX век пришлось сразу 2 крупные войны, на XXI — еще одна, затмившая их своей разрушительной силой. Впрочем, затем сразу на несколько веков установился мир — не потому, что люди стали добрее и милосерднее: оттого, что на всякое оружие нападения нашлось оружие защиты и они так уравновесили друг друга, что никакие войны не имели больше смысла. Высоко в небе над планетой висел легион ангелов с мечами наизготовку: любое оружие, взмывавшее в воздух, ими моментально уничтожалось; войны на Земле были малоэффективны и не имели больше смысла, от них было не больше вреда, чем, например, от банд в каком-нибудь крупном городе. И войны, именуемой «холодной», тоже не могло быть — государства закрыли свои границы как для людей, так и для волн, несущих изображения и наполненную ложью вражескую речь.