Тысяча и один призрак (Сборник повестей и новелл), стр. 119
Гофман вздохнул, и руки его опустились.
— Ну вот, видите, теперь он стал смирный, как ягненок, — сказал доктор. — Кризис миновал… Ну-ну, дружок!
Казалось, доктор успокаивал Гофмана движением руки, как успокаивают разгорячившуюся лошадь или рассвирепевшую собаку.
В это время кто-то остановил фиакр, и тот подъехал к месту происшествия.
— Полезайте! Живо! — сказал Гофману лекарь.
Гофман повиновался; все его силы были истощены этой борьбой.
— В Бисетр! — громко сказал доктор, влезая в фиакр вслед за Гофманом. Затем он тихо спросил молодого человека: — Где вы хотите сойти?
— У Пале-Эгалите, — с трудом выговорил Гофман.
— Вперед, кучер! — крикнул доктор и поклонился толпе.
— Да здравствует доктор! — завопила толпа.
Охваченная какой бы то ни было страстью, толпа всегда либо кричит кому-то «Да здравствует!», либо кого-то убивает.
У Пале-Эгалите доктор велел остановить фиакр.
— Прощайте, молодой человек, — сказал он Гофману, — и если хотите послушаться моего совета, то уезжайте в Германию как можно скорее; во Франции людям, наделенным вашим воображением, приходится плохо.
И он вытолкнул Гофмана из фиакра; все еще оглушенный тем, что с ним произошло, Гофман чуть не попал под встречную повозку; но какой-то молодой человек, проходивший мимо, подскочил к Гофману и удержал его как раз в тот момент, когда возница прилагал все усилия, чтобы остановить лошадей.
Фиакр продолжал свой путь.
Молодые люди — тот, что едва не свалился, и тот, что удержал его, — вскрикнули разом:
— Гофман!
— Вернер!
Видя, что друг его находится в состоянии прострации, Вернер потащил его в сад Пале-Рояля.
Тут все происшедшее ожило в памяти Гофмана, и он вспомнил о медальоне Антонии, оставленном в залог у менялы-немца.
Он вскрикнул, подумав о том, что вывернул все карманы на мраморный стол гостиницы. Но тут же вспомнил, что отложил три луидора и спрятал их в кармашек для часов, чтобы выкупить медальон.
Кармашек свято сберег то, что отдали ему на хранение; три луидора по-прежнему лежали там.
Крикнув: «Подожди меня» — Гофман покинул Вернера и бросился к лавочке менялы.
С каждым шагом ему казалось, будто он выходит из густого тумана и идет вперед, сквозь все редеющее облако, туда, где воздух прозрачен и чист.
У дверей менялы он на минуту остановился, чтобы передохнуть; впечатление от этого места, полученное ночью, почти исчезло.
Он собрался с духом и вошел.
Меняла был на своем месте, медные чашки — на своем.
Услышав, что кто-то вошел, меняла поднял голову.
— О! — сказал он. — Так это вы, мой юный соотечественник! Признаюсь, я не рассчитывал увидеть вас вновь, даю вам слово.
— Полагаю, вы так говорите, потому что уже распорядились медальоном! — воскликнул Гофман.
— Нет, я обещал вам сохранить его, и, если бы даже мне предлагали за него двадцать пять луидоров вместо трех, что вы должны мне, медальон не ушел бы из моей лавки.
— Вот три луидора, — робко сказал Гофман, — но, признаюсь, мне нечего дать вам в виде процента.
— Проценты за одну ночь! — сказал меняла. — Помилуйте, да вы смеетесь! Взять проценты с трех луидоров, и еще у соотечественника! Да никогда в жизни!
И он вернул ему медальон.
— Спасибо, сударь, — сказал Гофман, — а теперь, — продолжал он со вздохом, — пойду поищу денег, чтобы вернуться в Мангейм.
— В Мангейм? — переспросил меняла. — Постойте, так вы из Мангейма?
— Нет, сударь, я не из Мангейма, но я живу в Мангейме: в Мангейме моя невеста, она ждет меня, и я возвращаюсь туда, чтобы жениться на ней.
— А! — сказал меняла.
И, видя, что молодой человек положил руку на ручку двери, спросил:
— Не знаете ли вы моего давнего друга, старого мангеймского музыканта?
— Его зовут Готлиб Мурр? — вскричал Гофман.
— Совершенно верно. Так вы его знаете?
— Как не знать! Уж, верно, знаю, если его дочь — моя невеста.
— Антония! — в свою очередь, вскричал меняла.
— Да, Антония, — подтвердил Гофман.
— Как, молодой человек! Вы возвращаетесь в Мангейм, чтобы жениться на Антонии?
— Ну да!
— В таком случае, оставайтесь в Париже: вы проездите напрасно.
— Почему напрасно?
— Вот письмо ее отца; он сообщает мне, что неделю назад, в три часа пополудни, Антония внезапно скончалась, играя на арфе.
Это был именно тот день, когда Гофман пошел к Арсене, чтобы написать ее портрет; это был именно тот час, когда он впился губами в ее обнаженное плечо.
Бледный, дрожащий, убитый, Гофман открыл медальон, чтобы поднести к губам изображение Антонии, но слоновая кость стала такой же девственно-чистой и белой, как если бы кисть художника не касалась ее.
Ничего не осталось от Антонии у Гофмана, дважды изменившего своей клятве, — не осталось даже образа той, которой он поклялся в вечной любви.
Два часа спустя Гофман, которого провожали Вернер и добрый меняла, сел в мангеймский дилижанс и еще успел проводить на кладбище тело Готлиба Мурра: перед смертью старик просил, чтобы его похоронили рядом с его любимой Антонией.
КОММЕНТАРИИ
Сборник «Тысяча и один призрак» («Les mille et un fantomes») включает в себя повести и новеллы Дюма, отражающие его интерес к оккультным наукам, к различного рода таинственным и не поддающимся рациональному объяснению явлениям. В эти произведения входят также отрывки мемуарного и очеркового характера.
Эти повести и новеллы впервые были опубликованы в парижской газете «Конституционалист» («Le Constitutionnel»): «День в Фонтене-о-Роз» («Une journee a Fontenay-aux-Roses») — 2.05–3.06.1849; «Два студента из Болоньи» («Un diner chez Rossini ou Les deux etudiants de Bologne») — 22.06–28.06.1849; «Чудесная история дона Бернардо де Суньиги» («Les gentilhommes de la Sierra-Morena et Histoire merveilleuse de Don Bernardo de Zuniga») — 29.06–03.07.1849; «Завещание господина де Шевелена» («Le testement de M. de Chauvelin») — 04.09–19.09.1849; «Женщина с бархаткой на шее» («La femme au collier de velours») — 22.09–27.10.1849.
Позднее состав сборника неоднократно менялся.
В русских переводах под названием «Тысяча и один призрак» публиковалась лишь повесть «Фонтене-о-Роз».
Открывающие сборник письмо Верону и посвящение герцогу де Монпансье публикуются по изданию: Bruxelles, Meline, Cans et Cie, 1849.
Все переводы, входящие в сборник, сверены с оригиналом Г. Адлером.
«Два студента из Болоньи», «Чудесная история Бернардо де Суньиги», «Завещание господина де Шовелена» и посвящение герцогу де Монпансье на русском языке публикуются впервые.
Введение
Верон, Луи Дезире (1798–1867) — французский публицист и политический деятель, по образованию медик; основатель и владелец нескольких газет; неоднократно менял свои политические симпатии; оставил интересные мемуары.
Шахразада (Шехерезада) — рассказчица сказок «Тысячи и одной ночи», памятника средневековой арабской литературы, сборника, в основном составленного к IX в.
Нодье, Шарль (1780–1844) — французский писатель-романтик, друг и наставник Дюма; член Французской академии (с 1833 г.); автор нескольких книг мемуаров о Французской революции и империи Наполеона I, послуживших Дюма источниками для романов «Соратники Иегу» и «Белые и синие». О Нодье и своих встречах с ним Дюма с большой теплотой пишет в повести «Женщина с бархаткой на шее».
… между процессом в Бурже и майскими выборами. — 7 марта — 3 апреля 1849 г. в городе Бурже Верховный суд Франции слушал процесс по делу о парижских событиях 15 мая 1848 г. В этот день двухсоттысячная народная демонстрация, организованная революционными клубами, направилась к зданию, где заседало Учредительное собрание (высшая власть в стране после революции в феврале и свержения монархии), протестуя против антирабочей политики правительства. Часть демонстрантов проникла в зал заседаний. Их вожди выдвинули предложения об установлении налога в размере одного миллиарда франков на крупных капиталистов, о создании комитета для контроля за действиями правительства, о выводе войск из Парижа и др. Большинство депутатов разбежалось. Были предприняты также попытки распустить Учредительное собрание. В парижской ратуше было провозглашено новое правительство в составе нескольких социалистов и демократических деятелей. Однако через несколько часов демонстрация была рассеяна солдатами, а новое правительство разогнано. Неудача выступления 15 мая привела к дальнейшему усилению контрреволюции. В результате процесса в Бурже лидеры французских рабочих были приговорены к различным срокам тюремного заключения и ссылки в колонии.