Товарищ Богдан (сборник), стр. 34
— Будет исполнено, Николай Петрович, — сказал Бабушкин, по старой привычке называя своего учителя конспиративным именем. — Когда отправляться? Мне еще надо заехать за женой, в Смоленск.
— В Смоленск? — воскликнул Владимир Ильич. — Очень кстати! Перед тем как вы поселитесь в Иваново-Вознесенске, я как раз хотел просить вас побывать в Смоленске. Организуйте там пересыльный пункт. Через Смоленск из-за границы будет идти большая часть «Искры». Вам надлежит наладить дело так, чтобы «Искра» доставлялась в Смоленске и из Смоленска бесперебойно…
Они стояли рядом — Владимир Ильич и Бабушкин: оба невысокие, плотные. Бабушкину было всего двадцать семь лет, а выглядел он — со своими русыми волосами и голубыми глазами — еще моложе. Ильич же, хотя был всего на три года старше Бабушкина, уже полысел и казался солиднее, старше своих лет.
— Все будет исполнено, — повторил Иван Васильевич, на прощанье крепко пожимая руку своему учителю.
Ему хотелось обнять Владимира Ильича: ведь они не виделись уже пять лет и теперь вновь расстаются, наверно, на долгие годы, — Ульянов же уедет за границу издавать там «Искру». Но вокруг были люди, Бабушкин застеснялся и отошел в сторону.
Вскоре в Смоленске в покосившемся домике на Духовной улице появился новый жилец.
— Наконец-то приехал мой муж! — заявила хозяйке Прасковья Никитична. — Задержался он: распродавал свою слесарную мастерскую.
В тот же день Бабушкин пошел бродить по улицам.
Весна уже вступила в свои права. Хотя Смоленск назывался городом, но чем-то он напоминал Псков. Воздух в нем был тоже совсем деревенский: густой, пьянящий. На окраине с огородов также тянуло сладковатым запахом навоза, мычали коровы, кричали петухи, домишки стояли деревянные, с палисадниками и жестяными петухами-вертушками на крышах.
«Нужно устроиться на работу, — думал Бабушкин. — А то попаду на заметку полиции. Да и жить на что-то надо. А главное, — на заводе быстрее свяжусь с рабочими».
Иван Васильевич неторопливо шагал по холмам, на которые карабкались извилистые, узкие, утопающие в старых густых садах улочки Смоленска.
С Днепра тянуло свежестью и прохладой.
Вскоре посреди одной из центральных улиц Бабушкин увидел толпу людей. Они копали ямы, ставили столбы, подтаскивали рельсы.
— Что строите? — полюбопытствовал Иван Васильевич.
— Новейшую достижению — електрическую конку! — ответил землекоп, судя по одежде, недавно приехавший из деревни. — Зовется по-ученому: трам-вам!
Он с трудом разогнул спину и отдыхал, опираясь на лопату.
«А что?! — весело подумал Иван Васильевич. — Видно, судьба мне выпала — позаботиться, чтобы жители Смоленска поменьше били ноги. Буду прокладывать этот самый трам-вам!»
— Мастеровые требуются? — спросил он землекопа.
— Еще как! — вмешался молодой путеукладчик. — И монтеры нужны, и слесари, и землекопы, и кладовщик.
Бабушкин тотчас направился в контору «городового инженера», — так в те годы назывался руководитель работ.
«Попрошусь в инструментальную, кладовщиком, — подумал Бабушкин. — Удобная должность — каждый рабочий ко мне хоть разок да заглянет. Беседуй вволю с кем хочешь!»
— В инструментах разбираешься? — спросил городовой инженер.
— С четырнадцати лет слесарю, — ответил Бабушкин.
— Паспорт?
Бабушкин выложил на стол паспорт.
— Ладно! — сказал инженер. — Так вот, Скворцов, завтра приступай к работе!
— Как прикажете, — ответил Бабушкин.
Паспорт на имя Скворцова был у него всего несколько дней, но Бабушкин не беспокоился. Владимир Ильич заверил его: паспорт сделан на славу. Жандармам не к чему придраться.
На следующее утро в инструментальную кладовую — дощатый сарай, построенный возле трамвайных путей, — пришел новый кладовщик. Он внимательно оглядел свое хозяйство. Сарай был поделен двумя шкафами пополам: в первую комнату-клетушку приходили рабочие, в задней — хранились инструменты.
Бабушкин стал сортировать сваленные в кучу напильники. Потом взял деревянный ящик, разгороженный на восемь отделений, и перебрал все сверла. Тупые, ломаные — откладывал в сторону; хорошие, годные к работе, складывал в ящик по размерам: дюймовые — к дюймовым, в одно отделение, полуторадюймовые — в другое, дюйм с четвертью — в третье…
То и дело хлопала дверь кладовой. С линии приходили монтеры, слесари, землекопы, монтажники. Новый кладовщик быстро выдавал им лопаты, метчики, пилы, напильники и, словно между прочим, с каждым заводил разговор. Начинал он обычно с пустяков: погода вот хорошая, скоро уж лето, сегодня, прямо возле одного столба, электромонтер, подвешивая провода, нашел подснежник. Слово за слово, завязывалась беседа — смотришь, уже не о погоде, а о порядках на строительстве.
Через несколько дней «трамвайщики» привыкли к новому кладовщику, а многие даже подружились с ним.
«Скворцов» был молодой, подвижный, любил пошутить. С недавних пор он стал носить очки. Впрочем, очки больше лежали у него в кармане. Только записывая выданный инструмент, Скворцов надевал их, да и то не всегда.
Очки были простые, в железной оправе. Но стекла в них — необычные, зеленовато-бутылочного цвета. Они не увеличивали и не уменьшали. Впрочем, Ивану Васильевичу и не требовались другие: зрение у него было хорошее. А очки Бабушкин надевал потому, что у него были красноватые, припухлые, очень приметные веки. Иногда не мешало, на всякий случай, скрыть воспаленные веки от излишне любопытного филерского глаза.
В Смоленске Иван Васильевич еще раз убедился, как глубоко прав Владимир Ильич. Городской комитет партии существовал, но действовал он кустарно, не был связан с партийцами других городов и с центром. Даже Ильич не смог дать Бабушкину «явку» в Смоленске.
Первым делом Бабушкин связал местный комитет с Москвой. Вскоре оттуда прибыл чемодан с нелегальной литературой.
Несколько пачек листовок и брошюр, отпечатанных на тонкой, почти прозрачной бумаге, Бабушкин припрятал у себя в кладовой, в ящиках с инструментами.
Назавтра в кладовую пришел пожилой слесарь с небритым, хмурым лицом и маленькой курчавой бородкой.
— Дай-ка мне зубило. А лучше парочку! — сказал он.
Бабушкин пристально оглядел его.
— Говорят, на днях в Днепре громадную щуку выловили, — негромко произнес Иван Васильевич.
Слесарь нисколько не удивился, что кладовщик вдруг заговорил о щуке.
— Точно, — подтвердил он. — Двухметровую.
Бабушкин вышел в заднюю комнату и вынес оттуда деревянную коробку.
Слесарь взял ее и ушел.
Вскоре дверь снова заскрипела. Пришел землекоп.
— Выдай лопату! Моя совсем затупилась. А лучше парочку дай! — сказал он.
Кладовщик почему-то не удивился, зачем землекопу понадобились сразу две лопаты.
— Говорят, на днях в Днепре громадную щуку выловили, — сказал он.
— Точно! — обрадовался землекоп. — Не щука, а целый кит. Два метра ростом!
Бабушкин передал ему новые лопаты в брезентовых чехлах. Потом пришел совсем молодой паренек — плотник.
— Выдай-ка, дяденька, фунт гвоздей, — попросил он.
Почесал в затылке и прибавил:
— А лучше парочку!
Кладовщик снова завел разговор о щуке, потом удалился в заднюю комнату и вынес мешочек.
— А знаешь, как и куда гвозди забивать? — спросил он. — Молотком грохнешь мимо — пальцы отшибешь.
— Не беспокойтесь, дяденька, — ответил смешливый паренек. — Все гвозди вгоню, куда положено! По самую шляпку!
Он развязал мешочек, заглянул в него и подмигнул Бабушкину: на дне, под гвоздями, лежала стопка подпольных листовок.
Вскоре среди «трамвайщиков» начались «беспорядки».
Взволнованный начальник дистанции явился в жандармское управление к полковнику Громеко.
— Бунт, — тревожным шепотом сообщил начальник дистанции, хотя никакого «бунта» на стройке еще не было. — Все время бог миловал, а тут словно с неба — листовки…
— Не богохульствуйте, — перебил его Громеко. — Небо тут ни при чем. Причина вполне земная…