Говорящий ключ, стр. 4

Слева показался корпус большой драги. Она, подобно речной землечерпалке, плавала в воде, со скрежетом запуская свои металлические ковши в края котлована. Сходство драги с судном дополняли надстройки с окнами и мостиком, напоминающим штурманский.

Андрей Ефимович придержал коня на увале.

— Самая мощная драга на всем прииске. Вот для нее! и нужно разведать обширный полигон, хорошие россыпи, которых хватило бы на долгий срок работы. Экипаж здесь — орлы. На новом месте они чудеса покажут.

— Неужели вы думаете перевозить драгу? — удивился Воробьев. — Ведь если эту махину разобрать, то, пожалуй, собирать будет трудней, чем новую построить.

— Разберем, соберем, еще новее станет. Конечно, наполовину обновим. Техники нам дают много, да вот развернуться негде... Искать надо, разведывать.

Андрей Ефимович тронул коня и крупной рысью спустился с увала. Воробьев последовал за ним.

Впереди по-прежнему расстилались волнистые отвалы промытой гальки и камней, густо поросших тальником. Эта унылая картина развороченной земли, из которой уже взяты все ее сокровища, говорила о том, что прииск действительно задыхается в старых выработках. Между тем где-нибудь в тайге и сопках скрыты непочатые пласты золотоносных песков. Думая об этом, Воробьев почувствовал, что теперь на него ложилась доля ответственности за будущее прииска.

Поселок Кухчан раскинулся по склону сопки, густо поросшей даурской лиственницей. Несколько улиц тянулось вдоль склона сопки, образуя полукруг. В центре виднелось каменное здание электростанции с высокой трубой. Остальные дома были деревянные, добротно срубленные из лиственницы. Когда спутники въезжали в село, с другого его конца на таежную тропу выходил одинокий пешеход с вещевым мешком за плечами. Он явно спешил. Лишь дойдя до опушки леса, замедлил шаг и оглянулся. Это был Марченко. Придя в село за три часа раньше геологов, старатель тотчас явился в отдел кадров прииска.

— Пошлем вас на Западный ключ, к Сафронову, — прочитав записку Постригана, сказал начальник отдела кадров.

— Товарищ Постриган просил направить меня к буровому мастеру Юферову, — солгал Марченко.

— Там у них еще начальника партии нет.

— Едет. Вместе с Постриганом едет... из главка направили. Только они дня два задержатся на Орлином озере.

— Что ж, мне безразлично, — равнодушно пожал плечами начальник отдела. — Я советовал бы к Сафронову.

— Неудобно, я договорился к Юферову. Давайте направление к нему, — твердо сказал Марченко.

Получив направление, он немедленно покинул село. Последний раз взглянув на поселок, Марченко увидел около здания управления прииска двух всадников и поспешно скрылся в тайге...

Глава вторая

Ловецкая тропа

Воробьев недолго задержался на прииске. Через два дни имеете с проводником Большаковым он уже выехал к месту назначения. Большаков охотно взялся проводить до полевого стана геологоразведочной партии, но на предложение вести экспедицию в тайгу отмолчался. Старый проводник потихоньку присматривался к новому начальнику экспедиции и не спешил с ответом. В свою очередь геолога интересовал известный таежник, вдоль и поперек исходивший охотскую тайгу. Такой человек много и и дел, много знает, и геолог старался вызвать Большакова на разговор. Проводник отвечал коротко, немногословно и снова погружался в какие-то свои мысли. Его смуглое до черноты лицо, с крупным носом и лохматыми седыми бровями все время хранило строго-сосредоточенное выражение. Темные живые глаза странно гармонировали С белыми бровями и ресницами и лишь глубокие морщины, пересекавшие широкий лоб, выдавали почтенный возраст проводника. Когда Кирилл Мефодиевич сбросил свой малахай, сшитый из красивого меха тарбагана* (* Тарбаган — сурок), Воробьев увидел совершенно лысую голову, резко отделяющуюся своей белизной от загоревшего лица.

Широкоплечая, по-молодому статная фигура проводника, одетая в смесь русской и эвенской одежды, виднелась впереди Воробьева. Большаков ехал на маленьком пегом коне с длинной гривой и хвостом, цепляющим каждый репейник. На такой же якутской лошадке, но только обычной карей масти, трусил сзади геолог.

Сокращая путь, Большаков решил пробираться до стана экспедиции известной ему тропой — напрямик, через сопки и мари. От прииска спутники ехали хорошо проторенной дорогой до быстрой горной речки. Затем по ее извилистому берегу спустились на несколько километров и у сопки Забытой переправились вброд. Здесь начиналась ловецкая тропа. Она шла тайгой, иногда глубоко протоптанная копытами оленей, иногда исчезая на каменистых россыпях или разбегаясь на несколько неприметных тропинок. Тогда надо было искать засеки на стволах деревьев, чтобы не свернуть в сторону к какому-нибудь давно исчезнувшему кочевью. Из тайги тропа выходила к болотистой тундре, снова исчезала в лесу и поднималась на сопку, с которой было видно реку Урутукан. Отсюда близко до сопки Двухбратной. На ее южном склоне, недалеко от села, и раскинулись палатки стана геологоразведочной экспедиции.

Переночевав у костра, спутники чуть свет двинулись дальше.

Через несколько часов езды Большаков придержал коня на вершине перевала.

— Урутукан, — показал он вниз, где виднелась извилистая полоса реки, — самая медвежья река, однако.

Узкая тропа терялась в прибрежных зарослях. Дальше, насколько хватало взора, волнистым ковром вершин расстилалась тайга.

Маленькие якутские лошадки дружно шли бок о бок. Под ногами хлюпала вода, выступая из-под толстого слоя мха. Корни деревьев кое-где, словно диковинные змеи, протянулись через тропу, но привычные лошади переступали их, как бы не замечая.

Тропа шла в тени кедров с широкими раскидистыми ветками. Белочка перебежала от дерева к дереву, стремглав взобралась по стволу и тревожно застрекотала, глядя сверху на остановившихся людей. Воробьев сбросил с плеча карабин.

— Не надо, — Большаков протянул руку к ружью, — испортишь только, шкурка плохая, не примут все равно.

— Для практики!

— Зачем бить напрасно, плохо это, — укоризненно поглядел на него Большаков. — Пускай живет, другой охотник зимой застрелит, польза будет.

Он тронул лошадку и выехал на несколько шагов вперед. Воробьеву стало неловко перед этим простым человеком, чувствующим себя в тайге экономным и разумным хозяином. Такой человек никогда не убьет зверя или птицу без пользы. Он не скинет с плеча ружье, чтобы «для практики» сбить птичку или белочку-летягу, и спокойно будет смотреть вслед маленькой живой козочке, если не нуждается в ее мясе.

«Что здесь? Жалость к животным или расчет хозяина?» — думал геолог.

— Тайга большая, — обернулся Большаков, — хочешь стрелять, вон дерево, камень, стреляй! Им не больно. Зачем зря зверя бить? Всех убьешь, совсем скучно будет. Пушнину нужно? — стреляй зимой. Мясо нужно? — бей, чтобы лишнего не было. Другие звери пускай живут...

— А если медведь?

— Зачем нам сейчас медведь? Шкура линялая — не годится, мясо тоже не надо, куда мы его денем?.. Бросим! Зверь рос, мы убили — бросили, пускай воняет... совсем плохо.

Воробьев молча закинул карабин за плечо, решив не снимать его без крайней надобности. Доводы Большакова показались ему такими ясными, что, когда на дорогу выскочил зайчонок, он только захлопал в ладоши и до полусмерти испугал трусишку. Зайчишка запрыгал впереди, беспокойно бросаясь из стороны в сторону, потом, наверное неожиданно для самого себя, сбился с тропы и исчез и чаще, смешно вскидывая задними лапами.

На повороте к реке лошади заупрямились. Они беспокойно шевелили ушами, фыркали и старались повернуть обратно.

— Постой, — молвил Большаков, — медведь, однако. Слезай, смотреть будем.

Привязав лошадок к дереву, они осторожно стали пробираться к речке, шум которой был ясно слышен. Небольшой ветерок тянул в их сторону, поэтому лошади далеко учуяли запах зверя, а медведь, наоборот, ничего не слышал, подпустил их к себе.