Боевой гимн матери-тигрицы, стр. 31
— Окей, — пожала плечами Лулу.
Позже Джед сказал мне: “Что-то должно измениться, Эми. У нас серьёзная проблема”.
Мне захотелось разрыдаться — второй раз за вечер. Но вместо этого я закатила глаза: “Ничего страшного, Джед. Не создавай проблему на ровном месте. Я могу с этим справиться”.
Глава 25 Темнота
В детстве я очень любила играть с моей сестрой Кэтрин. Возможно, из-за того, что она была на семь лет младше, между нами не возникало соперничества или конфликтов. Также она была до смешного милой. С её блестящими чёрными глазами, волосами, стриженными шапочкой, и розовыми губами она привлекала всеобщее внимание и однажды выиграла фотоконкурс JC Penney (сеть магазинов одежды), в котором даже не участвовала. Поскольку мама часто была занята нашей младшей сестрой Синди, мы с моей средней сестрой Мишель по очереди возились с Кэтрин.
Я сохранила очень приятные воспоминания о тех днях. Я была властной и уверенной в себе, а Кэтрин боготворила свою старшую сестру, так что мы прекрасно ладили. Я придумывала игры и сказки, учила её играть в камешки, китайские классики и прыгать через двойную скакалку. Мы играли в ресторан: я была шефом, а она официантом и посетителем. Мы играли в школу: я была учителем, а она наряду с пятью плюшевыми зверюшками ученицей (Кэтрин блистала на моих уроках). Я участвовала в благотворительных акциях McDonald’s, чтобы заработать денег на исследования мышечной дистрофии, Кэтрин работала в киоске и собирала деньги.
Тридцать пять лет спустя мы с сестрой по-прежнему близки. Из всех четырёх сестёр мы больше всего похожи друг на друга, во всяком случае, внешне. Мы обе получили по две гарвардских степени, обе вышли замуж за евреев, обе стали преподавателями, как наш отец, у обеих по двое детей.
За несколько месяцев до того, как Лулу обкорнала волосы, мне позвонила Кэтрин, преподававшая и руководившая лабораторией в Стэнфорде. Это был худший телефонный звонок в моей жизни.
Рыдая, она сказала, что ей диагностировали редкую, почти наверняка смертельную форму лейкемии.
“Это невозможно”, — подумала я в замешательстве. Лейкемия нападает на мою семью, мою удачливую семью, уже второй раз?
Но это было правдой. Кэтрин сильно похудела; тошнота и одышка мучили её уже несколько месяцев. Когда она, наконец, показалась врачу, анализы крови были красноречивыми. По ужасному совпадению, лейкемию вызвал тот вид клеточной мутации, который Кэтрин изучала в лаборатории.
— Наверное, я долго не проживу, — расплакалась она. — Что будет с Джейком? А Элла даже не успеет узнать меня по-настоящему.
Сыну Кэтрин было десять лет, а дочке едва исполнился год. “Ты должна сделать так, чтобы она узнала, кто я. Ты должна пообещать мне, Эми. Я лучше соберу несколько фотографий... ” — и она замолчала.
Я была в шоке. Просто не могла в это поверить. Образ десятилетней Кэтрин вспыхнул в моей памяти, и его невозможно было связать со словом “лейкемия”. Как это могло случиться с Кэтрин? Кэтрин!
А мои родители? Да это же убьёт их.
— Что именно сказал доктор, Кэтрин? — услышала я свой до странности уверенный голос. Я включила режим старшей сестры, на все способной и неуязвимой.
Но Кэтрин не ответила. Она сказала, что перезвонит мне.
Десять минут спустя я получила от неё письмо. В нем говорилось: “Эми, все очень, очень плохо. Прости! Мне нужна химиотерапия, а затем, если получится, пересадка костного мозга. Потом снова химия. И очень мало шансов выжить.
Будучи учёным, она, конечно, была права.
Глава 26 Бунт. Часть вторая
Я отвезла Лулу в парикмахерскую на следующий день после того, как она “подстриглась”. В машине мы почти не разговаривали. Я была напряжена, а в моей голове бурлили мысли.
— Что случилось? — спросила парикмахерша.
— Она их отстригла, — объяснила я. Скрывать было нечего. — Можете ли вы как-то улучшить форму стрижки, пока волосы отрастают?
— Боже, да ты над собой поработала, милая, — сказала женщина, с любопытством глядя на Лулу. — Что заставило тебя сделать это?
“О, это был подростковый акт самоуничтожения, направленный в первую очередь на мою мать”, — я подумала, что Лулу скажет именно так. У неё, конечно, хватило бы и словарного запаса, и дерзости, чтобы сделать это. Но вместо этого Лулу кротко ответила: “Я пыталась подстричь их каскадом. Но только все испортила”.
Позже, уже дома, я сказала: "Лулу, ты же знаешь, мамочка тебя любит, и все, что я делаю, я делаю для тебя, для твоего будущего".
Мой собственный голос звучал фальшиво даже для меня, и Лулу, должно быть, тоже так подумала, потому что ответила: “Отлично”, — равнодушно и безо всяких эмоций.
Приближался пятидесятый день рождения Джеда. Я организовала вечеринку-сюрприз, пригласив всех его друзей. Каждого я попросила приготовить забавную историю про Джеда. А за несколько недель до события я сказала, чтобы София и Лулу написали по собственному тосту.
— Но не наспех, — приказала я. — В тосте должен быть смысл и как можно меньше штампов.
София сразу же занялась этим. Как обычно, она не консультировалась со мной и не просила совета ни по единому слову. Лулу же, наоборот, сказала: “Я не хочу произносить тост”.
— Ты должна, — ответила я.
— Никто из моих сверстников не произносит тостов, — заявила Лулу.
— Это потому, что все они из неблагополучных семей, — возразила я.
— Ты знаешь, как безумно это звучит? — спросила Лулу. — Они не из “неблагополучных” семей. Что это вообще значит?
— Лулу, ты такая неблагодарная. Когда я была в твоём возрасте, я все время что-то делала. Я построила дом на дереве для своих сестёр, потому что об этом попросил мой отец. Я внимала каждому его слову, так что умею управляться с бензопилой. Я также построила домик для колибри. Я работала курьером в El Cerrito Journal и должна была тащить на голове огромный двадцатикилограммовый мешок с документами целых пять миль. И посмотри на себя — тебе предоставили все возможности, все привилегии. Тебе не пришлось носить фальшивый Adidas с четырьмя полосками вместо трёх. А ты даже не можешь сделать своему отцу маленькое одолжение.
— Я не хочу произносить тост, — повторила Лулу.
В бой пошла крупная артиллерия. Я грозила Лулу всем, что только могла придумать. Я подкупала её. Пыталась вдохновить. Пыталась застыдить. Предлагала помощь в написании тоста. Я повысила ставки и выдвинула ультиматум, зная, что это ключевая битва.
Во время вечеринки София выступила с минишедевром. В шестнадцать лет — метр семьдесят на каблуках — она была потрясающей девушкой с лукавым остроумием. В своём тосте она прекрасно описала отца, мягко подколов его, но в конечном итоге расхвалив. Позже ко мне подошла моя подруга Алексис: “София просто невероятна”. Я кивнула: “Она произнесла отличный тост”.
— Совершенно верно, но это не совсем то, что я имела в виду, — сказала Алексис. — Не знаю, понимают ли люди Софию на самом деле. Она полностью сама по себе. И все же ей неизменно удаётся заставить вашу семью гордиться ею. А вот Лулу просто очаровательна.
Я вовсе не находила Лулу очаровательной. Во время тоста Софии она стояла рядом с сестрой, приветливо улыбаясь. Но она ничего не написала и отказалась произнести хоть слово.
Я впервые проиграла. До сих пор, со всеми этим потрясениями и войнами в нашем доме, я никогда не проигрывала. Как минимум не в чем-то важном.
Этот акт неповиновения и неуважения разозлил меня. Какое-то время моя злость медленно кипела, но потом я излила весь свой гнев. “Ты опозорила и семью, и себя, — сказала я Лулу. — Ты будешь жить с этой ошибкой до конца своих дней”.
Лулу огрызнулась: “Это все твои понты. Ты вся состоишь из них. У тебя уже есть одна дочь, которая делает все, что ты хочешь. Зачем тебе нужна ещё и я?”
Между нами выросла стена. Мы и раньше всегда бурно ссорились, но неизменно мирились. В конце концов, мы падали в её или мою кровать, обнимались и, хихикая, пародировали свою ссору. Я говорила совершенно немыслимые для родителя вещи вроде: “Я скоро умру” или “Я не верю в то, что ты меня любишь, и это так больно”. Лулу отвечала: “Мамочка, ты такая странная!” — но всегда улыбалась. Теперь же она перестала по вечерам заходить ко мне. Свою злость она срывала не только на мне, но и на Джеде с Софией и проводила все больше времени, запёршись в своей комнате.