Боевой гимн матери-тигрицы, стр. 20
— На три ночи, — сказал Джед. — Да ты шутишь.
— Если хочешь, мы можем остановиться в более дешёвой гостинице и сэкономить.
— Я не хочу.
— Эрон отличный парень, — с уверенностью сказала я Джеду. — Ты его полюбишь. Он играет на французском рожке и обожает собак. Он предложил бесплатно посидеть с Коко, пока мы будем у миссис Вамос.
Мы выехали на рассвете, и белая “Хонда” с Кивон и Эроном следовала за нашим белым джипом. Поездка была не из приятных. Джед настаивал, что будет за рулём всю дорогу — мачистские штучки, действовавшие мне на нервы. София говорила, что ей больно и что её нога онемела. “Напомни мне ещё раз, я-то зачем поехала?” — поинтересовалась она невинно.
— Потому что семья должна быть вместе, — ответила я. — Также это важное событие в жизни Лулу, и ты должна поддержать сестрёнку.
Все девять часов я, скрестив ноги, в напряжении просидела на переднем сиденье с едой для Коко, нашими вещами и мягким ковриком для ног. Моя голова была зажата между костылями Софии, упиравшимися в ветровое стекло.
Тем временем Лулу вела себя так, будто её вообще ничто в мире не беспокоит. Так я поняла, что она в ужасе.
Глава 18 Пруд
Что? — спросил Джед. — Скажи мне, что ты этого не говорила.
Это было за месяц до нашей поездки в Чаутакву.
— Я сказала, что думаю обналичить свои пенсионные сбережения. Не все, конечно, а только те, что от Cleary, — Cleary, Gottlieb, Steen and Hamilton было названием той адвокатской конторы с Уолл-стрит, где я работала до рождения Софии.
— С моей точки зрения, это бессмысленно, — заметил Джед. — Во-первых, ты должна будешь выплатить огромный налог и неустойку, равную почти половине суммы. Но гораздо важнее сохранить эти деньги до пенсии. Именно для этого и существует пенсионный фонд. Как важная составляющая прогресса и цивилизации.
— Есть кое-что, что я хочу купить, — сказала я.
— Что именно, Эми? — спросил Джед. — Если это то, чего ты действительно хочешь, я найду способ достать тебе это.
Мне очень повезло в любви. Джед красивый, забавный, умный, и он терпит мой плохой вкус и склочность. И вообще-то я нечасто что-то покупаю.
Я не люблю ходить по магазинам, не бываю у косметолога и маникюрши и не коллекционирую украшения. Но каждый раз, когда у меня возникает неконтролируемое желание что-либо заполучить — к примеру, семисоткилограммовую глиняную лошадь из Китая, которая развалилась следующей же зимой, — Джед находит возможность купить это мне. В том конкретном случае меня обуревало сильнейшее желание купить Лулу по-настоящему хорошую скрипку.
Я связалась с несколькими авторитетными продавцами, которых мне порекомендовали, — с двумя в Нью-Йорке, одним в Бостоне и одним в Филадельфии — и попросила каждого прислать на пробу по три скрипки в рамках определённой ценовой категории. Они прислали мне по четыре. Три по моей цене и одну “чуть-чуть подороже”, что означало — дороже в два раза, “но я решил послать её в любом случае, так как это потрясающий инструмент и может быть именно тем, что вы ищете”. Магазины, торгующие скрипками, такие же, как магазины, торгующие коврами в Узбекистане. Поскольку мы упёрлись в новую цену, я попыталась убедить Джеда, что хорошая скрипка — все равно что произведение искусства или дом. “Так что, чем больше мы потратим, тем больше потом заработаем?" — спросил он сухо.
Тем временем мы с Лулу оттянулись по полной. Каждый раз, когда с доставкой приносили новую коробку, мы не могли дождаться, чтобы открыть её. Было весело тестировать скрипки, читать об их происхождении, пытаться постичь разницу между ними. Мы опробовали несколько новых, но, по сути, старых скрипок, —1930 года выпуска или раньше. У нас были скрипки из Англии, Франции и Германии, но в основном итальянские — обычно из Кремоны, Генуи и Неаполя. Мы с Лулу собирали всю семью на проведение слепых тестов, чтобы выяснить, узнаем ли мы, что за скрипка звучит, и понравится ли она нам, если мы не будем её видеть, а только слышать.
Проблема заключалась в том, что мы с Лулу несовместимы и одновременно очень близки. Мы можем прекрасно ладить, но в то же время глубоко ранить друг друга. Мы всегда знаем, о чем думает другой — какого рода психологическая пытка в данный момент применяется, — и обе не можем ничего с этим поделать. Мы обе взрываемся, а затем приходим в себя. Джед никогда не был способен понять, как в одну минуту мы орём друг на друга, угрожая убийством, а в следующую уже лежим обнявшись, болтая о скрипках, или читая, или хохоча.
Так или иначе, когда мы приехали в студию миссис Вамос в Институте Чаутаквы, у нас при себе была не одна скрипка, а целых три. Мы так и не смогли принять окончательного решения.
“Здорово! — воскликнула миссис Вамос. — Я люблю пробовать разные скрипки”. Миссис Вамос была практичной и умной и обладала странным чувством юмора. Она была категоричной (“Я ненавижу 23-й концерт Виотти. Скука!”), властной и впечатлительной. Также она потрясающе ладила с детьми — по крайней мере с Лулу, которую она, казалось, приняла мгновенно. Джед её тоже покорил. Единственным человеком, который, как мне кажется, миссис Вамос не понравился, была я. У меня возникло ощущение, что она сталкивалась с сотнями, может, даже тысячами азиатских матерей и меня сочла безвкусной.
Лулу сыграла для неё вступление из Третьего концерта Моцарта, после чего миссис Вамос сказала ей, что та потрясающе музыкальна. Она спросила, нравится ли Лулу играть на скрипке. Я, не зная, что дочь ответит, задержала дыхание. Лулу сказала, что нравится. Миссис Вамос отметила, что, хотя моя дочь музыкальна от природы, то есть у неё есть качества, которым нельзя обучить, она отстаёт в технике. Она спросила Лулу, играет ли та гаммы и этюды (“Какие именно?”).
Миссис Вамос сказала Лулу, что, если та хочет быть по-настоящему хорошей скрипачкой, ей нужно измениться. Для разработки безупречной техники, мышечной памяти и интонации требовались тонны гамм и этюдов. Также она сказала, что Лулу продвигается слишком медленно; что полгода на заучивание вступления к концерту — это слишком много: “Мои ученики твоего возраста могут выучить целый концерт за две недели, тебе стоит научиться этому".
Затем миссис Вамос поработала с Лулу над Моцартом, строчка за строчкой, трансформируя её игру буквально на моих глазах. Она была исключительным учителем: требовательным, но весёлым, критичным, но вдохновляющим. Через час — пятеро или шестеро учеников уже зашли в класс и сели на пол со своими скрипками, — миссис Вамос дала Лулу домашнее задание и сказала, что будет рада увидеть нас завтра.
Я не могла в это поверить. Миссис Вамос хочет увидеть Лулу снова. Я чуть не подпрыгнула на стуле и, наверное, так и сделала бы, если бы в тот момент не увидела, как Коко вылетает из нашего окна, преследуемая Эроном с поводком в руке.
— Что это было? — спросила миссис Вамос.
— Это наша собака Коко, — ответила Лулу.
— Я люблю собак, а ваша выглядит довольно милой, — сказала одна из лучших преподавателей скрипки в мире. — Завтра мы также послушаем, как звучат эти скрипки, — добавила она. — Мне нравятся итальянские. Но, может быть, мы откроем для себя
и французскую.
Вернувшись в отель, я дрожала от волнения. Я не могла дождаться начала занятий — какая прекрасная возможность! Я знала, что миссис Вамос окружали безумные азиаты, но была одержима желанием удивить её, показать, из чего мы сделаны.
Я вытащила партитуру Моцарта ровно в тот момент, когда Лулу упала в глубокое кресло. “Ах, — вздохнула она удовлетворённо, откидывая назад голову. — Это был хороший день. Пошли, поужинаем".
— Поужинаем? — я не могла поверить своим ушам. — Лулу, миссис Вамос дала тебе задание. Она хочет видеть, как быстро ты продвигаешься. Это страшно важно, и это не игра. Давай же. Начнём работу.
— Ты о чем, мама? Я играла на скрипке пять часов кряду. — Это было правдой. Перед встречей с миссис Вамос Лулу все утро занималась с Кивон. — Мне нужен перерыв. Я больше не могу играть. К тому же уже полшестого, а это время ужина.