Тройка мечей, стр. 11
Урук приподнялся на локтях, хотя даже это простое движение потребовало от него немалых усилий. Теперь он смотрел на мужчину-Ящерицу тем же испытующим взглядом, что и на меня. Я понял, что они ведут меж собой разговор на уровне сознания, и снова пожалел, что не владею этим даром. Я пододвинулся поближе, башмаки мои скользнули на ледяных осколках. Урук прервал этот безмолвный разговор.
— Я начинаю понимать… Прошло много лет, и мир, который я знал, исчез. Но…
Морщина недоумения снова пересекла его лоб.
— Толар!.. Меня же вызволил Толар! Только он может держать в руках Ледяное Жало. Однако я вижу его в твоих руках, а ты называешь себя иначе… — в его словах слышался вопрос, на который я должен был ответить.
— Я не Толар, — сказал я твёрдо. — Рукоять меча я нашёл в скале совершенно случайно. Когда я попал в плен к фасам, они отняли моё оружие. Что-то заставило меня отломить одну из сосулек, вон тех. Я приложил её к рукояти, и меч стал вдруг цельным. Я не наделён Даром и не понимаю, как такое могло произойти.
— Этот клинок не попал бы в твои руки, если бы в тебя не перешла часть силы Толара. То, что у тебя в руках, носит имя Ледяное Жало. Этот меч служит лишь одному человеку и приходит к нему по своему выбору. Он приносит с собой частицу сознания того, кто владел им последним. И, наверное, справедливы домыслы Белых Магов о том, что человек, не завершивший своего предназначения на этой земле, может родиться повторно. Поэтому, раз Ледяное Жало выбрало тебя, частицей твоей памяти и твоего сознания владеет теперь прежний хозяин меча, которого звали Толар…
Он с усилием закончил своё объяснение и умолк, до предела утомлённый.
Тсали отложил в сторону сетку со светящимися камнями и щёлкнул застёжкой кармана на поясе. Он вынул оттуда круглый предмет, по виду тоже напоминавший камень. Зажав его в когтях, он начал водить им по телу Урука — от шлема с драконом до башмаков. Соприкосновение этого камня с телом воина рождало розовый туман, который частично рассеивался, а частично оседал в виде мельчайших капель на белую холодную плоть.
Вскоре Урук приподнялся и сел.
— Ты говорил о фасах… — произнёс он хриплым скрежещущим голосом. — Я бы с ними встретился ещё раз. У меня тоже есть тому причины…
У меня же была одна причина — Крита, и я прижал к груди своё оружие, которое этот пришелец из прошлого назвал Ледяным Жалом.
Глава 7
Наш новый товарищ первое время двигался судорожными рывками, как будто за то долгое время, что он провёл в ледяном плену, у него закаменели все суставы.
Однако по мере того, как мы продвигались, походка его становилась всё более плавной. Ещё я заметил, что он поворачивает голову, поглядывая по сторонам, следовательно, глаза его были способны видеть в темноте, которая окружала нас со всех сторон. Для меня же только обнажённый клинок Ледяного Жала да камешки Тсали чуть раздвигали тьму у наших ног.
Я снова вынужден был довериться мужчине-Ящерице как проводнику, поэтому он уверенно шагал впереди, лавируя между каменными клыками, и всем своим видом показывал, что идёт в нужном направлении. Я надеялся, что, избежав плена, в который угодил я, он проследил, куда фасы увели Криту после того, как оставили меня у подножия ледяной колонны.
Ни я, ни Урук не произносили ни слова, потому что любой звук мог выдать наше приближение. Но я заметил, что Урук начал на ходу разминаться и помахивать топором — сперва в правой руке, затем в левой. Похоже, он одинаково свободно владел обеими руками.
Великий Топор Вольта, который затем оказался у Кориса из Горма… Боевой топор, насколько я помнил. Когда он оказался в руках у Кориса, тело самого Вольта рассыпалось в прах — так гласит предание. Топор не был излюбленным оружием ни у салкаров, ни у людей Древней расы, по крайней мере, в обозримом прошлом. Но Урук обращался с ним так сноровисто и ловко, что становилось ясно: топор для него гораздо привычнее, чем меч или арбалет.
Голова моя распухала от вопросов. Кто такой этот Урук? Как случилось, что его поместили в ледяной склеп? Какую роль играл он в те последние дни хаоса, поглотившего Эскор, после того, как Великие вдоволь натешились своими безнравственными и дикими играми с Силой? Он и сам мог быть магом, во всяком случае, в нём ощущалась причастность к Силе…
Мы миновали большую пещеру и двинулись дальше по проходу, которым пользовались фасы, судя по стойкому запаху. Урук взял топор на изготовку и насторожился.
Мы пробрались ползком сквозь узкий переход, но и далее каменный коридор был таким тесным, что двигаться можно было только поодиночке. Мужчина-Ящерица шёл первым, следом Урук; мне он кивком указал место замыкающего — так командир расставляет своих подчинённых в опасном походе. При этом Урук выразительно посмотрел на всё ещё мерцающий клинок моего меча, давая понять, что с таким оружием мне следует находиться именно в арьергарде.
Туннель, которым мы двигались, несколько раз круто поворачивал то вправо, то влево, и я уже не пытался угадать, где относительно поверхности мы находимся. В одном месте нам пришлось пройти по ребру каменного столба, положенного в качестве мостика через глубокую расщелину, далеко внизу которой слышалось журчание воды.
Внезапно Тсали остановился. Я едва не ткнулся лицом в спину Урука. Он приложил палец к губам, требуя полной тишины. Мой слух не был таким острым, как у Тсали, и всё же я уловил какие-то отдалённые звуки и заметил, что окружавший нас мрак чуть посерел. Вероятно, туннель привёл нас в ещё одну пещеру, имевшую какое-то освещение.
Теперь Тсали сделал предостерегающий знак. Дальше мы должны были двигаться с величайшими предосторожностями. Сам он припал к земле на все четыре лапы, что существа народа Ящериц редко делают в присутствии людей. Я зажал в зубах клинок Ледяного Жала и на четвереньках пополз в направлении этого слабого света. Через несколько мгновений мы достигли выхода из туннеля. Перед нами открылась пещера, размеры которой превзошли все ожидания о величине подземных пещер. Куполовидный свод, вознёсшийся над нашими головами, терялся в дали, его пересекал длинный и широкий разлом, и сквозь него сочился неяркий сероватый свет, напоминавший раннее утро пасмурного дня. Но его было явно недостаточно, чтобы осветить хотя бы дно этой гигантской полости.
Пещера оказалась обитаемой. Перед нами раскинулся город, точнее поселение. Камни разных размеров слагали неуклюжие, уродливые стены построек, между которыми змеились узкие кривые переулки. Стены, пожалуй, были высотой с рослого человека, привставшего на цыпочки. Сооружения эти не имели ни крыш, ни окон, только низенькую дверь у самого пола.
Над скоплением уродливых построек, в самом его центре возвышалось некое сооружение с круглыми стенами, напоминавшее башню. Тяжёлое, прерывистое дыхание послышалось рядом со мной, и я слегка повернул голову. Урук стоял, плотно прижавшись к стене, обе его ладони лежали на рукоятке топора. Он уставился вниз, на странное поселение, кишевшее фасами, и на лице его не было ни любопытства, ни брезгливости, одна только холодная решимость.
— Наверняка они утащили девушку в главную башню, — шепнул он мне. — Надо любой ценой добраться туда. «Башней» это сооружение можно было назвать с большой натяжкой. Высота её не намного превышала мой рост, так что в верхнем мире она выглядела бы скорее тумбой. Впрочем, в данный момент меня больше интересовала постройка, вблизи которой мы находились.
Казалось, камни в стене были уложены как попало, хаотично, но только на первый взгляд. Ощупав их взглядом до самого верха, я понял, что, независимо от формы и размеров, лежат они очень даже прочно. В моей памяти всплыло давнее детское наблюдение: мастер-каменщик клал «всухую», без скрепляющего раствора, такую же стену, выбирая у камней подходящие грани и со сверхъестественным чутьём укладывая их так, что они плотно соединялись друг с другом.
Улочки, пересекавшие это поселение в разных направлениях, изобиловали тупиками, крутыми поворотами и представляли собой подходящее место как для засад, так и для ловушек. Было бы непростительной глупостью вступить в схватку с фасами именно здесь, тем более, что в их распоряжении имелись щупальца-верёвки и прочие штучки, о действии которых мы и не догадывались. Пробиваться следовало другим путём.