Посланец небес, стр. 40

— Кто-нибудь умрет и оставит тебе наследство? Или ты думаешь, что твой проповедник оплатит тебе дорогу?

Она рассердилась, ее глаза горели, став голубыми, когда она посмотрела на него:

— Нет, и он совсем не мой проповедник. Мы расселили детей и получили деньги, продав лошадей. Пастор Аллен принес их мне сегодня вечером.

— Как трогательно! — Крид пересек комнату и пошел к своему макинтошу. — А Эрику Рамсону еще не нашлось места. Я разговаривал сегодня с ним у магазина…

— Нет, потому что мы считали не правильным разделить их с Иви, — она такая хрупкая и робкая. Но пастор Аллен знает семью в Вала-Вала, и первая идущая туда повозка…

— Ты прикрываешься детьми. Хорошо. Ты все обдумала, Ганна? Все, кроме того, куда ты на самом деле хочешь себя втиснуть. Думала ли ты о том, чем собираешься заниматься через двадцать лет? Ты будешь все такой же классной дамой, цитирующей стихи из Библии, и наблюдать со стороны за жизнью других?

Его глаза, полные ярости и выражения чего-то ей непонятного, встретились с ее. Если бы на этом месте стоял не Крид, а кто-то другой, или если бы она не знала, что он не способен заботиться пи о ком, кроме себя, то подумала бы, что это сострадание. Но следующие слова отбросили все ее иллюзии.

— Делай, как я, Ганна, бери от жизни все, что лезет в руки, и не беспокойся ни о ком, кроме себя, потому что, естественно, другие никогда не позаботятся о тебе.

— Прекрасная философия жизни, если ты собака или любое другое животное, питающееся падалью, Браттон, но, к сожалению, она не слишком подходит для людей.

— Мне подходит, — был короткий ответ.

— Так ли? — улыбнулась Ганна, заглушая боль в сердце. — Ты не можешь так говорить…

Выпрямившись, Крид напялил свою мокрую шляпу и рывком открыл дверь. Эхо от захлопнувшейся двери долго еще звенело в маленьком и чужом для нее доме.

«Посмотри, Ганна, как просто потерять чувствительность, если тебя часто бьют, и достаточно сильно», — подумала она.

Часть II

1

В сарае мужчины приглушенными голосами обсуждали свои планы, словно боясь, что даже стены имеют уши. Это было грязное помещение, заваленное соломой и освещаемое лишь тусклым светом мерцавшей лампы.

— Я считаю, что надо сделать так, — сказал один из них, рисуя прутом на земле свой план. — Забрав несколько пассажиров, фургон отправится из «Сердца стрелы». Мы подхватим его недалеко от этой старой фермы и возьмем на абордаж.

— Ты уверен, что в нем будет золото?

— Естественно, как и в том, что мы сейчас сидим в этом чертовом грязном сарае; там будет наш человек, — был ответ.

Нат Стилман толкнул свою шляпу на затылок и призадумался. Его лицо выражало сомнение.

— А как насчет Браттона?

— Он выехал два дня назад. Я видел сам, как рано утром он отправился по Мулланской дороге.

Стилман кивнул.

— Никогда нельзя ему верить. Иногда он чертовски быстро смывается и хорошо скрывается.

— Скрывается? Черт возьми, еще неделю назад я мог держать ружье, а теперь рука не действует, — возразил Труэтт, пошевелив слегка пальцами.

— Сейчас это уже не так принципиально, Труэтт. Теперь ничего не имеет никакого значения: мы будем очень богаты — это главное. Черт возьми, мы так давно ждали этого! Бывали моменты, когда я думал, что все пропало, а теперь… теперь мы здесь, и наше время пришло.

Поднявшись, Стилман подкрался к полуоткрытой двери и выглянул. Нога у него болела. «Чертов Браттон, — подумал он с ненавистью. — Я достану тебя — и скоро». Погладив рукоятку пистолета, его пальцы сжались в кулак.

— Поехали, мальчики, — сказал Стилман.

Ганна сидела прямо, как китайская статуэтка, глядя в окно фургона на красивые пейзажи Айдахо. Внезапно фургон накренился, толкнув ее на сидевшего рядом полного, дородного мужчину.

Как она дошла до этого? Она, Ганна Элизабет Макгайр, у которой еще месяц назад все переживания были связаны только с капризами погоды, а теперь она едет в этом примитивном фургоне, видимо, специально созданном для изнурительной пытки пассажиров. Ее пальцы ухватились за кожаную занавеску на окне.

На ней были высокие ботинки на пуговицах, а шею скрывал высокий, почти до подбородка, воротник. Корсаж подаренного ей голубого платья был несколько узок ей и до неприличия обтягивал. Она держала довольно-таки потертый бархатный ридикюль с двумя носовыми платками, подаренными миссис Вентвисл, и деньгами от продажи двух изнуренных лошадей. Пастор Аллен настоял, чтобы она взяла их с собой.

— Они обязательно вам понадобятся, — сказал он, с печалью глядя на Ганну. — Я просто не отпущу вас без них.

Ну почему она не влюбилась в Джоэла Аллена? Это так бы упростило ее жизнь. Он заботился бы о ней, прислушиваясь к ее желаниям и не требуя многого взамен. Возможно, она бы и вышла за него замуж. Если бы не Крид, если бы не было той лунной ночи на берегу озера, когда она познала высоты и глубины любви. Меньшее ее теперь не устраивало. Она вкусила сладострастие любви, но чувствовал ли Крид ту же любовь: переступающую пределы физического и захватывающую целиком ум и сердце? Она вздохнула. Сам факт все сказал за себя, когда он отыскал ее в «Сердце стрелы» и не сделал ей предложения. Одно тянется за другим.

«Эта ночь значила для Крида не больше чем мытье рук. Это было просто страстное желание, удовлетворение потребности, и больше ничего. Серые оттенки, серые оттенки», — предостерегала себя Ганна.

Может быть, напрасно она так думала о нем? Может быть, для него это тоже что-то значило? В любом случае нет ничего хорошего в том, чтобы осуждать себя за то, что уже случилось, казнить себя, что поддалась естественной человеческой потребности.

Отодвинувшись на свое место, Ганна взглянула на своего соседа. Теперь фургон накренился в другую сторону, и он навалился на нее, толкнув плечом. Его голова откинулась назад, рот открылся, и он громко захрапел. Ганна оттолкнула его и посмотрела на него с раздражением.

Ее взгляд упал на другого пассажира, довольно респектабельно выглядевшего господина с сединой на висках и тяжелым, словно выточенным из камня, лицом. Он уже был в фургоне, когда тот на короткое время остановился в «Сердце стрелы». Удивительно, что он отказался выйти из фургона, чтобы размять ноги. Это было тем более странным, что он ехал из форта Вала-Вала без остановок. Он сопровождал какой-то металлический ящик, втиснутый под сиденье. Цель его пути не была тайной — форт Бентон в Монтане, который был конечным пунктом маршрута этого фургона.

А Ганне нужно было пересесть в другой фургон, который повезет ее дальше. Представив, что за эти годы менаду Сент-Луисом и Калифорнией были организованы почтовые перевозки два раза в неделю, она улыбнулась. Дважды в неделю! Двадцать восемь миль за пять дней. Но ей придется ехать окружным путем. Ей предстоит длинная дорога: назад, к тете Энни и городской жизни, домой, чтобы продолжить учение, стать учительницей и начать новую жизнь. Жизнь без…

Плавные мысли Ганны были прерваны внезапным толчком, и ее отбросило на пол. Она упала, подогнув ногу, и муслиновые юбки переплелись вокруг нее — она оказалась полностью спеленутой.

— Ой, — пробормотала она сквозь зубы, смутившись от нелепости положения.

Респектабельный господин с любезной улыбкой предложил свою помощь:

— Позвольте мне, — сказал он, наклонившись и протягивая руку.

Он поднял ее с пола, помог выпутаться из юбок и усадил на сиденье.

— Спасибо, — сказала она почти бездыханно. — Боюсь, я задумалась и потеряла равновесие. — Она слегка улыбнулась ему, а он откликнулся на это галантным кивком головы.

— Не стоит благодарности, мисс…

— Макгайр — Ганна Макгайр. А кого я благодарю, сэр?