Динка (ил. А.Ермолаева), стр. 14

Динка смотрит на Мышку, на Алину… Если убежать на кухню, к маме, Алина рассердится. Если бы все говорили, шумели, бегали, Динке было бы не так страшно. А сейчас… все молчат, и так страшно, так горько на сердце… Если бы пойти на баржу и сказать: «Ленька! Не сердись на меня…»

Динка крепко сжимает яблоко, взгляд ее падает на его гладкие румяные бока.

«Я отдам ему яблоко. Я скажу: «Возьми, Ленечка. Зачем ты меня спасал, даже волосы все выдернул, я теперь уже никогда не забуду, как тебя бил хозяин… Лучше бы мне утонуть и не жить на свете… А может, ты хочешь ножик с перламутровой ручкой? Так у меня есть, я тебе отдам, и открытки папины отдам, и цветные карандаши… Я прямо на баржу тебе принесу, я скажу: «Возьми, Ленечка». Я никого не забоюсь… Мне так плохо, Ленечка, я теперь уже не мамина дочка. И папы у меня нет. Папа тоже не стал бы меня любить из-за тебя. И Мышка не стала бы, и Алина… У меня, Лень, и пенальчик есть, и маленький топорик; что тебе надо, то и возьми, возьми, Ленечка…»

Динка мысленно роется в своем ящике с игрушками и отбирает все самое ценное, самое дорогое ей. Жалостно и тоскливо у нее на сердце, вещь за вещью отдает она Леньке, повторяя одни и те же слова: «Возьми, Ленечка…»

Она завтра же раным-рано пойдет на баржу. Подарки утешают ее, но мама… Как это один раз сказала мама?

Еще тогда Катя обидела Лину, а потом ей стало жалко, она взяла свой новый шелковый платочек и велела Мышке отнести его Лине, а мама сказала: «За обиду не платят подарком, Лина не возьмет твой платок!» А потом пришла сама Лина и отдала Кате ее платок. Лина очень плакала и все говорила: «Ты мне сердце растревожила, а платок посылаешь на голову…»

Так и Ленька скажет: «Наврала на меня, подвела под кулак, а теперь пришла: «Возьми, Ленечка…» Не нужны мне твои подарки: ни ножик с перламутровой ручкой, ни яблоко, ни открытки. Обида моя дороже этого стоит» «А что же гы хочешь за свою обиду, Ленька? Если б были у меня камни самоцветные из Мышкиных сказок… и волшебный самолет, и Конек-горбунок… все отдала бы я тебе…»

«Нет, не нужен мне ковер-самолет, не нужны камни, и Конек-горбунок не нужен… Растревожила ты мне сердце обидой… Дороже этого она стоит…»

«Тогда приду я к тебе, Ленька, и буду плакать… Долго-долго буду плакать из-за тебя…»

«Что же, плачь, — говорит Ленька, — может, успокоится мое сердце от твоих слез и пройдет в нем обида… Ведь сказали же твоя мама, что за обиды не платят подарками, а вот когда плачет и раскаивается человек, то от слез его и обида уменьшается…»

Яблоко с глухим стуком падает с колен Динки.

— Дина! У тебя яблоко упало! — с раздражением говорит Алина. — Подними сейчас же!

— Не надо мне его, — тихо отвечает Динка.

Она сползает с перил и подходит к Мышке. Мышка сидит на стуле, подняв коленки и уткнувшись носом в книгу. Когда Мышка читает, то ее можно толкать, дергать за волосы, «выжимать» со стула, давить ей на ногу — она ничего не видит, кроме книги. Но Динка не может больше оставаться одна.

— Мышка, — говорит она и тянет из рук сестры книжку. — Давай поиграем, побегаем… Расскажи мне сказку. Мышенька.

— Оставь, не тронь меня, — бормочет Мышка, изо всех сил цепляясь за книгу. — Уйди, уйди…

— Мышенька, не читай… пойдем со мной, — просит Динка. Мышка прижимает к себе книгу и смотрит на сестру далеким, отсутствующим взглядом.

— Что тебе нужно?.. Алина! Возьми ее от меня? Она мне мешает! — взывает Мышка к старшей сестре.

Алина вскакивает и сердито хватает Динку за руку:

— Не смей трогать Мышку! Что ты лезешь ко всем! Вот я скажу маме!

Слезы щекочут Динке горло, подступают к глазам.

— Ладно, — бормочет она, — ладно… Я могу опять утонуть, если захочу.

— Уходи и не бормочи тут! Сама не читаешь и другим не даешь. Уходи с террасы! — гонит ее Алина.

Динка не сопротивляется. Но в саду уже становится темно, и идти некуда. Динка смотрит на усыпанную камнями дорожку, на черную землю под цветами. Алина зажигает на террасе лампу с зеленым абажуром. Зеленовато-желтый спет падает на дорожку.

«Сейчас провалюсь сквозь землю, — думает Динка, — Сяду к черту на сковородку и скажу: «Зажарь меня и сожги с косточками». А черт скажет: «Ты в бога не веришь, тебя жарить нельзя».

Динка глубоко вздыхает. Неправда все это: никакого черта нет. Если бы он и был, то даже на сковородке ей нет места. Все ее прогнали, бросили. Мама с Катей сидят в кухне. Там тоже горит огонек. Наверное, они все трос чинят белье для Никича. А Никич лежит в своей палатке и ни о чем не думает. Может, он спит? А может, проснулся, но не хочет выходить? «Пойду к Никичу», — решает Динка.

Но калитка громко хлопает, и в наступающих сумерках вырастает высокая фигура.

— Дядя Лека! — кричит Динка, мгновенно забывая все свои горести. — Дядя Лека приехал!

Глава одиннадцатая

ДЯДЯ ЛЕКА

— Дядечка! Дядечка! — раздаются за спиной Динки радостные голоса сестер, но она первая влетает в широкие объятия дяди Леки, виснет у него на шее, вдыхает знакомые запахи табака и леса.

Дядя Лека служит лесничим и всегда живет в лесу. Он приезжает редко и ненадолго, но когда он приезжает, то все в доме становится праздничным. Олег Леонидович — страстный охотник Зимой у Марины перед кроватью лежит рыжая шкура убитого им медведя, а у детей не переводятся меховые варежки и беличьи телогрейки.

— Мама! Катя! Дядя Лека приехал! — кричит Алина. Марина и Катя бегут по дорожке. Олег Леонидович обнимает сестер и, заглядывая им в глаза, спрашивает:

— Ну, как вы тут? Живы, здоровы?

Олег — высокий, худой, голубоглазый. На нем охотничья куртка и желтые краги. Когда он стоит рядом с сестрами, то всем сразу бросается в глаза удивительное сходство всех троих. У них одинаковые вьющиеся волосы, голубые глаза. Только у Кати волосы немного темнее и глаза зеленые, но и ее часто путают с Мариной.

— Сестреночки мои, голубочки… Никак я не мог раньше вырваться, — целуя то одну, то другую сестру, говорит Олег. — Как вам тут живется? Как бедуется?

Сестры наперерыв что-то рассказывают ему, что-то шепчут на ухо и спрашивают; он отвечает сразу обеим, и к дому они идут втроем, тесно обнявшись и улыбаясь друг другу.

А дети, подпрыгивая, бегут сзади, и даже Алина не подходит дяде Леке, чтобы не помешать маме и Кате хорошенько поздороваться и излить свою радость.

Олег — старший и единственный брат Марины и Кати. Они рано лишились матери и, когда отец женился на другой, тяжело страдали от сурового обращения мачехи. Единственной воспитательной мерой воздействия этой злой женщины были розги. Особенно доставалось Марине, потому что Катя была еще маленькой, а Олег уже учился в городе. Приезжая на каникулы и видя жестокое отношение мачехи к сестрам, Олег пробовал жаловаться отцу, но отец был болен, редко выходил из кабинета, и мачеха умела убедить его, что мальчик не желает считаться с ней, как с матерью, и нарочно клевещет на нее отцу. Олега перестали брать на каникулы домой; он терзался, писал отцу умоляющие письма, но мачеха жгла их, не передавая.

Однажды Олег самовольно вырвался из пансиона и тайком приехал домой. Прорвавшись к отцу, он потребовал отдать ему обеих сестер или выгнать мачеху. Впервые после смерти матери отец откровенно объяснился с сыном и поверил ему. Олег получил разрешение взять Марину и поместить ее в частный пансион. Катя оставалась дома, но, когда через год отец умер, старший брат, приехал на похороны, тайком увез младшую сестру к себе. Боясь погони, он долго прятал сестру у знакомых, но мачеха и не думала разыскивать детей, не пробовала вернуть их домой и совершенно не интересовалась, на что они живут. Олег, боясь, что она потребует от него сестер, никогда не обращался к ней за помощью. В шестнадцать лет он уже окончил пансион и работал в частной конторе переписчиком, а в свободные часы бегал по урокам. Эти средства давали ему возможность платить в пансион за Марину и кое-как перебиваться с маленькой Катей.