Динка (ил. А.Ермолаева), стр. 136
— Ого! Ридикюльчик! — обрадовалась Динка и, примерив его на руку, прошлась по комнате. — Я буду ходить всюду медленно, как самая приличная девочка в Киеве!
Выйдя в столовую, Динка увидела, что грязная посуда все еще стоит на столе.
— Ой! Я забыла вымыть… Маруся! — крикнула она в кухню. — Маруся! Мама просила вас убрать со стола и вымыть посуду, — важно сказала Динка и, повесив на руку немного ниже локтя свой ридикюль, медленно прошла мимо остолбеневшей Маруси.
— А то що така за мадама? Куды-то ты вырядилась людям на смех, га? А ну я покличу сюды Леню! Стой, стой! Ось я скажу матери, що ты мени языка показуешь! Задержись, кажу!
Но Динка, размахивая своим ридикюльчиком и держа за резинку красную шляпку, поспешно съехала по перилам и, захлопнув за собой входную дверь, выбежала на улицу.
— Вот так зона! — торжествующе повторила она про себя непонятное, но понравившееся ей слово. — Пошла зона на все четыре стороны!
Глава девятнадцатая
ДЕРЖИ ВОРА!
Динка гуляла; Она шла но Бибиковскому бульвару медленно и важно. Из-под красной фетровой шляпки, с черной резинкой под самым подбородком, сползали на плечи две толстые, неповоротливые коски с вьющимися концами; слишком длинное платье путалось в коленках, и Динка придерживала его сбоку, как важная дама свой длинный шлейф…
На правой руке ее, поблескивая потускневшим от времени стеклярусом, покачивался на ходу черный ридикюльчик.
Над головой Динки, весело перепархивая с ветки на ветку, неустанно чирикали птицы. Казалось, что провожают ее на прогулку всё одни и те же птицы; а может, они передавали другим: «Пойте, чирикайте, вот идет Динка!»
Весеннее солнце с головы до ног окутывало блаженным теплом. Динка шла и улыбалась. Ей хотелось с кем-нибудь остановиться, поздороваться, сказать людям какие-нибудь хорошие слова… Но она ничего не могла придумать, кроме обычного:
— Скажите, пожалуйста, который час?
Да еще ее смутила Маруся. Во всем, что касалось украинской мовы, Динка слепо доверяла Марусе. Один раз на Динкин вопрос, как надо вежливо обратиться на улице к незнакомой женщине, можно ли назвать ее «мадам», потому что Динка слышала, что именно так говорят в Киеве, Маруся, неожиданно возмутилась:
— Шо то за мадама? У нас по-украински нема ниякой мадамы! То одни босяки дают таки прозвища, а самостоятельна людына может даже и обидеться за «мадаму».
— А людына — это женщина? — выпытывала Динка.
— И женщина и мужчина — все равно называется людына.
Учтя эти уроки и желая быть очень вежливой, Динка спрашивала: — Скажите, пожалуйста, людына, который час? «Людына», оглядев Динку быстрым и внимательным взглядом, проходила мимо; иногда, пожав плечами, вынимала часы, говорила время и, усмехнувшись, спрашивала:
— Откуда ты приехала?
Сейчас Динка не спрашивала время; ее внимание привлекло какое-то оживление, царившее в самом низу Бибиковского бульвара. Аллея шла вниз, и перед глазами внезапно открылась большая площадь, запруженная народом.
«Базар!» — догадалась Динка и, забыв просьбу матери не расширять зону своих прогулок, взволнованно шагнула в толпу. Теперь, если бы даже Динка и вспомнила предостережение матери и захотела вернуться, это было бы совсем не просто — толпа подхватила ее, как подхватывает широкий, бурный ручей маленькую щепку, и понесла-понесла неизвестно куда по течению… Но Динка не испугалась; ей на каждом шагу представлялись всякие интересные зрелища — тут показывали какие-то картинки, там продавали сибирскую кошку с зелеными глазами, какой-то человек с ящиком закрывал черной материей желающих посмотреть в окошечко, и там эти «желающие» громко хохотали, а человек опять приглашал: кто желающий плати пять копеек.
У Динки не было пяти копеек, и она с сожалением прошла мимо. Дальше начинались ряды дощатых длинных столов:. торговки в серых фартуках продавали горячий борщ; тут же, на рушниках, лежали куски розового сала и хлеб.
Динке не хотелось есть, но она остановилась около стола и с жалостью смотрела, как бедно одетые люди, заплатив деньги, стоя едят из миски свою порцию, а вокруг них собираются нищие и, отталкивая друг друга, ждут, что человек что-то не доест и поделится остатками борща, коркой хлеба…
Динка смотрела на синие, худые лица, на грязную рвань, сквозь которую видно было тело, на длинные, как плети, руки, жадно хватающие подачку…
Прижавшись к краю стола, Динка с мольбой взглядывала на толстую, румяную торговку, перед которой на жаровне стоял целый чугун горячего борща с мясом.
У Динки не было денег… А торговка, заметив ее умоляющий взгляд, холодно сказала:
— Всех не накормишь! А их тут, как собак нерезаных! Идите себе, барышня. Не хочете кушать, так отойдите от, стола.
Динка отошла и вдруг увидела мальчика. Присев под столом, он шарил по земле руками, выбирая картофельную шелуху. Мальчику было лет десять… Динка нагнулась, тронула его за плечо. Он сердито стряхнул ее руку и поднял голову… У него были зеленые раскосые глаза, худое скуластое лицо и сбившиеся клочьями, давно не стриженные волосы. Из-под волос оттопыривались большие, бледные уши, на одном из них, около самой мочки, была глубокая ранка, покрытая струпьями и засохшей кровью.
— Мальчик, мальчик… — дрожащим шепотом позвала Динка. — Пойдем к нам, я дам тебе хлеба с горчицей! Пойдем, пойдем… Мы сядем за стол, там хорошая еда… Я очень люблю хлеб с горчицей…
— Какая еще горчица?..
Мальчик секунду подумал и, потянув к себе Динкин ридикюльчик, хрипли спросил;
— Деньги есть?
— Нету… У меня ничего нет. Пойдем к нам домой…
— Дура! — грубо выругался вдруг мальчишка и, скорчив страшную рожу, показал Динке кулак. — Мотай отсюда! Дура! — Он прошипел какое-то ругательство и злым шепотом добавил: — Мотай, говорю! Ишь сытая морда! Горчица!..
Динка в испуге попятилась назад и, не оглядываясь, пошла от стола. Ей было и жалко, и обидно, и особенно потрясло ее то, что мальчишка назвал ее «сытой мордой»…
Динка машинально ощупала свои щеки, провела пальцем до губам. Ей показалось, что красные щеки ее раздались, а губы выпятились вперед, и все это действительно стало похоже на «сытую морду»… Да, наверно, очень похоже, если голодный мальчик так сразу возненавидел ее и показал кулак.
Динка шла несчастная, подавленная, с каждым шагом все больше и больше убеждаясь в том, что у нее не лицо, а какая-то большая «сытая морда», которая, конечно, противна каждому голодному человеку.
Динка шла не оглядываясь, и вдруг за спиной ее раздался визгливый крик, потом поднялся невообразимый шум, топот ног, все зашевелилось, забегало…
— Держи, держи!..
— Держи вора!..
— Вон он! Вон! Держи! Сало стащил!..
— Ой, держите его, люди добрые!..
Динка увидела разъяренную торговку с поднятым половником, какого-то краснорожего мужика с палкой и еще много бегущих людей с зверскими лицами.
— Бей его, бей!..
— Держи, держи!..
Под ноги Динке вдруг метнулось какое-то тряпье, на один короткий миг мелькнули раскосые глаза, рваное ухо…
Динка широко раскинула руки, бросилась на это дрожащее тряпье, закрыла его собой.
— Это не тот! Не тот! — отчаянно кричала она подбежавшим людям. — Это не тот! Я видела, видела! Это не тот!
Шляпка ее съехала на затылок, ридикюльчик упал, платье с оборками волочилось по пыли.
— Не троньте! Не смейте! Это не тот! Не тот! — обезумев от страха, кричала Динка.
— Я не тот! Но тот! — прячась под ее защиту и поднимая худые руки, ревел мальчишка.
— А ну, отойдите, барышня! Если не он, так его никто и не тронет. А ну говори, где мое сало? Где сало, гадина ты эдакая?
Торговка с силой дернула мальчишку за больное ухо. Он взвыл от боли и, ткнувшись лицом в Динкины ноги, что-то быстро сунул ей под оборки платья.
Динка в смятенье крепко зажала свой подол с куском краденого сала…
— Бьють… А сами не знают, за что бьють… — поднимаясь на ноги и сбрасывая с себя рваный пиджак, захныкал мальчишка. — Нате, смотрите, что у меня есть. Я ничего не брал… Не бойтеся, тетя…