Ночные птицы. Памфлеты, стр. 1

Друзьям-читателям

В детстве я очень верил в бога. Не было вечера, чтобы, прежде чем лечь спать, я, стоя на коленях, не помолился доброму боженьке и не поцеловал бы маленькую лакированную иконку с изображением распятого Иисуса Христа, висевшую у изголовья кровати. Шепотом я просил сына божия отпустить мне все прегрешения, которые я успел сотворить в течение дня: набеги на чужие сады, разбитые из рогаток соседские окна, непослушание тетке...

Вместе с родными я постоянно ходил в церковь, с нетерпением ждал приближения таких торжественных праздников, как рождество Христово, пасха, троица, выпускал птиц из клеток на благовещение и с завистью наблюдал, как ныряют в обледенелую прорубь наши голые подзамецкие смельчаки в день Иордана. Вырасти и быть таким же храбрым, как они, было наивысшим пределом моих детских мечтаний.

Позже, когда из восставшего Петрограда донеслась весть о том, что власть в русской столице захватили «какие-то большевики», наш приходский священник и настоятель Свято-Георгиевского храма, возвышающегося на окраине старинного города Каменец-Подольска, отец Серафим стал постоянно собирать на погосте церкви зареченскую детвору. Часами он проводил с нами душеспасительные беседы, рассказывал Жития святых и великомучеников, уговаривал слушаться родителей и бояться недремлющего всевидящего ока божия. А для того, чтобы заманить нас на такие собеседования, отец Серафим, когда они кончались, наделял каждого из слушателей то маленькими книжечками в пестрых обложках, рассказывающими о том, как жили известные святые, схимники, митрополиты, то литографированными иконками. Подарки нашего батюшки мы лихо пускали в наш детский обменный фонд: за десять книжечек о святых можно было всегда получить у какого-нибудь разини потрепанную книжечку «Библиотеки приключений» издательства «Развлечение» о похождениях сыщиков Ника Картера или Ната Пинкертона. А однажды батюшка, держа в руках один из последних номеров детского журнала «Задушевное слово», прочел нам трогательную, очень слезливую сказочку о каком-то Алешеньке, чья «звездочка закатилась навсегда». Прочел и поглядел на нас вопросительно такими добрыми старческими глазами.

— Кто он, этот Алешенька, и почему никогда ему не увидать больше своей любимой звездочки? — посапывая носом, спросил самый дотошный и озорной среди нас, мой сосед Володька Великошапко.

Отец Серафим огляделся, не подслушивает ли его кто посторонний, и сказал тихо:

— Алешенька — это царевич русский, наследник престола всероссийского, Алексей Николаевич Романов, убиенный большевиками...

— Что же он сделал им такого? — продолжал Великошапко.

— Они же все антихристы!—воскликнул поп.— Неужели ты этого не понимаешь?

Уже значительно позже, вспоминая душеспасительные беседы отца Серафима и запущенную им исподволь в наши мысли эту написанную эзоповским языком сказочку о «добром Алешеньке», я понял, что всем этим батюшка хотел удержать нас при церкви, под ее влиянием, опасаясь животворного воздействия Октябрьской революции. Сам же он, как и все другие его собратья-священники, был всецело на стороне старого, отживающего мира насилия и обмана, на стороне царского самодержавия и надеялся, что оно будет восстановлено.

...Однажды на собеседованиях все тот же Великошапко спросил осторожно:

— Скажите, отец-батюшка, а кроме всевышнего бога над вами еще есть начальники?

Священник удивленно посмотрел на задиристого, конопатого паренька, самого старшего в нашей компании, и сказал:

— Ну, есть, епископ подольский Пимен... Был святейший синод, да большевики его закрыли.

— А других епископов здесь нет?— вопрошал Володька.

— Нет!

— Тогда почему же мне говорили, что есть еще во Львове епископ каменец-подольский граф Андрей Шептицкий? — выпалил Великошапко и победоносно зыркнул в нашу сторону.

— А ты откуда это знаешь? — покраснев, спросил отец Серафим и, помолчав, добавил: — Его сюда никто не приглашал, Шептицкого, он сам себе присвоил титул епископа каменец-подольского, не имея права вмешиваться в дела нашей, православной епархии. Но все это вы поймете, когда станете взрослыми.

...Так, еще в детские годы я впервые услышал имя видного священнослужителя, иерарха греко-католической церкви Шептицкого. Тогда, в первые послереволюционные годы, я не представлял себе, что такое уния и почему так рвется в наши богатые подольские края какой-то граф из Львова, но, судя по отзыву о нем нашего пастыря, догадывался, что Шептицкий ненавистен православной церкви, как очень опасный ее конкурент.

Но пока я удосужился это все понять, новая жизнь настойчиво врывалась в наше сознание и подлинными героями детворы и подростков становились все больше первые красноармейцы в краснозвездных буденовках, те, что прогнали за Збруч атамана Симона Петлюру и пилсудчиков.

Как-то раз красноармейская тачанка с пулеметами остановилась перед воротами Свято-Георгиевского храма. С нее соскочило несколько военных в кожаных тужурках, с маузерами в длинных деревянных кобурах. Они приказали церковному сторожу открыть ворота и позвать настоятеля храма. Пока наш батюшка, подобрав полы длинной рясы, шагал из своей усадьбы на погост, мы, мальчишки, облепили решетчатую церковную ограду и с любопытством наблюдали, как расхаживают по мягкой, шелковистой траве эти неожиданные посетители в синих шлемах-буденовках.

Высокий седой священник быстро подошел к молодому военному, по-видимому командиру этой группы. Тот протянул настоятелю белую бумажку — ордер Чрезвычайной комиссии на право производства обыска — и приказал открыть замок церковного подвала. И вскоре чекисты выкатили из затхлого церковного подвала, возле которого мы так часто бегали, два пулемета системы «Максим» и вынесли несколько ящиков с винтовками и патронами.

Как выяснилось позже, все это оружие спрятали в церковном подвале с прямого соизволения отца Серафима белогвардейцы из конного отряда казачьего атамана Фролова, пробивавшегося на Дон.

Эта неожиданная находка в подвале знакомого, такого мирного храма сильно потрясла наше детское сознание и невольно подсказала, на чьей стороне была церковь в грозные годы, когда утверждалась на окраинах восставшей против царизма России молодая Советская власть. И не только подсказала и прояснила наглядно сознание, но и оттолкнула многих, в том числе и автора этих строк, навсегда от церкви. Пришла пора решать: оставаться ли и дальше в затхлом, как церковный подвал, старом, оцепенелом мире суеверий и в рабской вере во «всемогущего бога» либо смело идти навстречу раскрепощающей человеческий разум Советской власти и материалистическому познанию вселенной.

Со временем, когда поздней осенью 1939 года мне довелось пересечь Збруч и впервые приехать во Львов, я с удивлением узнал, что митрополит галицкий и епископ каменец-подольский граф Андрей Шептицкий, о котором так нелестно отозвался в годы моего детства наш душепастырь, все еще жив и, восседая на своем троне, на Свято-Юрской горе во Львове, возглавляет подвластную ему греко-католическую церковь.

Я, естественно, заинтересовался биографией и деятельностью этого человека, вокруг личности которого создавались различные мифы и легенды. Интерес к личности Шептицкого не погас и доныне, тем более что сейчас Ватикан собирается причислить его к лику святых. Такой чести удостаивается не всякий иерарх. Как следствие многолетнего изучения жизни и деяний Андрея Шептицкого и подвластной ему церкви, а также соседних церквей и явилась эта книга. Ее целью было показать читателю с помощью неопровержимых фактов, насколько не соответствовала известной и краеугольной евангельской заповеди «не убий» полувековая деятельность Шептицкого и его клира, особенно выпукло проявившаяся в годы народного горя, когда гитлеровские полчища оккупировали земли многих стран. Расточая множество похвал Андрею Шептицкому, его «мудрой, белой голове», его униатской церкви, биографы и восхвалители кандидата в святые стыдливо утаивают все то, что делал покойный митрополит, да и другие иерархи соседних церквей, в годы гитлеровского владычества. Концы прячутся в воду. Все утаивается.