Памирская быль, стр. 8

— Да бросьте вы, ребята, носы опускать. Мало ли что в кино покажут. Ну был случаи, не без того, — говорит подполковник Морозов. — Комедию не всегда снимут хорошую, а слезы выжмут запросто.

Беспокойная душа — подполковник. Со всеми побеседует, каждому скажет что-нибудь ободряющее. Трудно было бы Анатолию Хиничеву пережить без его дружеской поддержки душевную травму…

Анатолия во время последнего тренировочного восхождения на одну из вершин Памира возвратили в лагерь с высоты пяти тысяч метров. Врач обнаружил, что Толя заболел ангиной, и вот его не допустили к прыжку на пик Ленина. Парень совсем расстроился, ему так хотелось прыгать!.. Спортсмен он отличный, мастер спорта. Хиничев пошел к Владимиру Георгиевичу и попросил разрешения подняться на высокогорное плато пика Ленина с радиостанцией, чтобы помочь летчику в «наведении» самолета. Анатолий отлично знает радиостанцию, знаком с основами корректирования полета самолета. Морозов пошел ему навстречу… Теперь Хиничев уже где-то там, рядом с пиком.

Ну вот и все. Пашеньке не пишу. Сообщу о прыжке потом. Отбой решено сделать в десять вечера. В нашей огромной палатке все уже затихли. Завтра прыжок, к которому так долго и тщательно готовились.

Вечер теплый, немного душно. В палатке пахнет нафталином и резиной, где-то далеко-далеко трещит движок. А вот и Саша Мешков, на ночь умылся до пояса, ложится спать, подшучивает надо мной: «Знаю, письмо Паше строчишь». Нет, дорогой, делюсь своими мыслями с дневником…» Виктор Датченко.

НАД ПИКОМ ЛЕНИНА

27 июля, как и обещали синоптики, выдалось тихое безоблачное утро. Только активность пчел несколько смущала подполковника Морозова, который с недоверием относился к метеосводкам. В детстве он гонял голубей, был непревзойденным голубятником на Арбате, научился предсказывать погоду на сутки вперед по поведению пернатых. А когда стал парашютистом, наблюдательности у него прибавилось, и теперь он редко ошибается в своих прогнозах. По поведению пчел определил, что погода должна измениться в худшую сторону. Но не придал этому большого значения…

Итак пришел долгожданный день. Внешне все напоминало обычные тренировки: тщательный осмотр снаряжения, облачение в специальный костюм, проверка укладки парашюта, подготовка контейнера и напутствия руководителей.

Вездесущий Морозов, всегда сосредоточенные Петриченко и Томарович ощупывают каждого, проверяют все придирчиво, спрашивают у ребят о самочувствии, дают советы. Вид у парашютистов немного озабоченный. Необыкновенная торжественность предстоящего прыжка усиливает нервную напряженность…

На земле жара. Не терпится подняться в воздух. Лица у всех потные…

Перед посадкой в самолет — построение. Морозов напоминает о последнем решении общего партийно-комсомольского собрания:

Для выполнения ответственного задания все сделано по плану, подготовлено с гарантией на благополучный исход операции. Каждый парашютист совершил не менее двадцати пяти тренировочных прыжков. Несколько раз спортсмены прыгали в кислородных масках.

Втайне парашютисты радовались, что памирская эпопея подходит к концу. Все истосковались по обжитым родным местам, по европейской прохладе, холодной воде и горячей ванне…

Сержант Датченко не расставался в мыслях с Пашенькой. Очень соскучился. Да и он ли один скучал по любимой?

Инженер Вячеслав Витальевич Томарович, казавшийся человеком замкнутым, так тот, перед посадкой кому-то признался: «Я ведь недавно женился, медовый месяц еще не кончился…»

Наконец — команда на посадку в самолет. Это касается всех сорока шести спортсменов, из которых тридцать шесть комсомольцев будут прыгать первыми. Еще десять парашютистов, самых опытных, в том числе Морозов, Петриченко, Томарович, прыгнут во вторую очередь. Они не в костюмах. Наденут их там, в самолете. Сейчас снаряжение будет мешать им готовить других спортсменов к прыжку на «Крышу мира».

Первой группой командовал капитан Георгин Тайнас. Виктор Датченко оказался рядом с Леонидом Асаенком. Познакомились они здесь, на Памире.

— Понимаешь, жинке не написал… Не хорошо, правда? — спросил Асаенок товарища.

Тот ответил успокаивающе:

— Ты знаешь, и я не написал. А может, это и хорошо? Стали бы там переживать. Помню, у нас на аэродроме разбился парашютист, так мать меня в чулане заперла, чтобы я не убежал на тренировку.

— Пожалуй, ты прав, — согласился Асаенок, — спустимся с пика, тогда и напишем. Моя мать тоже очень переживала, когда я уходил на аэродром.

У глаз Асаенка — лучики морщинок. Надевая снаряжение, он ворчал себе что-то под нос. Нет, ни на кого не сердился, просто так. Не умеет сердиться… У него необыкновенно мягкая, чувствительная душа.

Перед посадкой в самолет, Датченко вдруг крикнул с мальчишеским задором:

— До встречи на пике Ленина! Покучнее приземляйтесь, будем там подписывать послание в новые века!

Наконец воздушный корабль поднял клубы ныли, оторвался от земли, взял курс на Памир. Парашютисты сидели на своих контейнерах, беспокойно ерзали, устраиваясь поудобнее.

Специалисты парашютного дела высокого класса и мастера спорта Петриченко, Севостьянов, Томарович, Чижик и Прокопов ходили по огромному салону самолета. Помогали ребятам присоединять кислородное оборудование к питанию от бортовой кислородной сети, зацепляли карабины вытяжных фал парашютной системы, проверяли, не забыл ли кто что-то сделать. В салоне было шумно. Разговаривали громче, чем в обычном пассажирском самолете.

Наконец все десять «ассистентов» заняли свои места в гермокабине. Тридцать шесть парашютистов в кислородных масках, в специальных цветных утепленных костюмах замерли в ожидании сигнала к прыжку. В контейнерах у них было все необходимое для временного обитания в условиях Памира.

Виктор Датченко посмотрел в иллюминатор. Внизу виднелись рваные облака, побуревшие скалистые предгорья. Памир казался мрачным. В эти предстартовые минуты Виктор не думал ни о предстоящем прыжке, ни о том, как он будет спускаться к базовому лагерю после приземления. Мысли уносили его далеко, в родные донецкие места, где промелькнуло детство…

Датченко заглянул через иллюминатор в гермокабину, где находилась десятка асов парашютизма. Валера Глагольев был чем-то встревожен, он не отрывался от иллюминатора. Юматов улыбался чему-то, Морозов что-то рассказывал Томаровичу, тот внимательно слушал его.

Виктор перевел взгляд на ребят, которые сидели в общем салоне. Напротив него Мешков, похоже, что в дреме. Рядом с ним отрешенно о чем-то думал Асаенок. Справа от него разместился широкоплечий, небольшого роста парень. Звали его Васей. Фамилию Виктор никак не мог вспомнить. По натуре Вася был спорщиком, спорил по любому поводу и всегда всем возражал, хотя делал все так, как нужно…

Отвлеченные мысли Виктора прервал внезапно усилившийся гул двигателей, он ворвался в открывшийся люк. Выбросили пристрелочные парашюты с балластом. Вскоре на борту стало известно: все нормально, самолет снова на «боевом курсе». На табло вспыхнул желтый сигнал: «Приготовиться», и ребята зашевелились. Виктор поправил кислородную маску, крепче зажал зубами сосок, кивнул головой ребятам: мол, держитесь! Младший сержант Мешков поднял руку с оттопыренным большим пальцем: «Все идет отлично» означал его жест. Замечательный парень этот Саша Мешков, настоящий друг. Сколько раз он выручал ребят в тренировочных походах к вершинам Памира. Сядет иной товарищ — и ни с места. Хоть бери и тащи вместе с рюкзаком. Саша подойдет, сунет занемогшему руку под мышку и, словно это совсем не трудно, ведет его пять, десять, двадцать минут… Смотришь, парень ожил, сам пошел.

…Рядом с Александром Мешковым сидит круглолицый Николай Наливайко. Трогает руками контейнер, на котором расположился: проверяет, не забыл ли его на земле. В контейнере вместе с провизией и необходимыми вещами для десантировании в высокогорных условиях — десяток хороших яблок. За яблоками он готов на дно пропасти спуститься…