На крыльях магии, стр. 31

— Эгил, дочь Элизабет! — Юноша встал, он неожиданно показался всем высоким и стройным. Старейшая посмотрела ему в глаза. — Клянешься ли ты своей матерью и всеми предшествовавшими матерями, клянешься ли Доброй Богиней и страхом перед гневом Джонкары? Никогда не изменять ничего в списках, за исключением исправления собственных ошибок? Правдиво записывать все происходящее в деревне, ничего не опуская и ничего не прибавляя?

— Клянусь!

Старейшая отступила.

— Эгил, дочь Элизабет, дала великую клятву больше не делать ничего подобного. Арона, согласна ли ты присоединиться к ней, чтобы вы работали, как сестры одной матери?

Небо показалось Ароне огромным хрусталем, все звуки стали четкими и резкими. Никаких чувств — ни гнева ни страха — у нее не осталось. Она все сразу увидела ясно.

— Я уже сказала: только если он будет делать свои записи, а я свои, — ответила она, кутаясь в шаль.

Старейшая вздохнула, посмотрела на Эгила, который слегка покачал головой.

— Значит, нет надежды примирить вас? — устало спросила она.

— Нет! — Арона решила прибегнуть к последней мере. Она думала об этом уже два месяца, но надеялась, что никогда не придется этим воспользоваться. — Я согласна приготовить тебе еду в последний раз, — голос ее дрожал, — прежде чем переберусь в дом матери. В обмен я хочу свои собственные записи, перо и чернильницу, половину пергаментов, которые я купила у торговцев, и маленькую рыжую кошку, которая тебе все равно не нужна.

Эгил улыбнулся и покачал головой.

— Нет, моя маленькая Мирра-Лиса. Эти нелепые старые сказки слишком вскружили твою очаровательную головку. Кошку и твои записи можешь забрать. Пергаментом я не распоряжаюсь.

— Приготовление еды принято, конец ссоре, — неожиданно произнесла Несогласная. — Я поем с вами, чтобы доказать, что еда нормальная. Старейшие, ради мира в деревне, нельзя ли уступить Ароне чернильницу, перо и несколько обрывков пергамента? Трудно не практиковаться в единственном деле, которое знаешь.

Старейшая посмотрела на удрученное лицо Ароны и подумала, не была ли она слишком жестока к девушке.

— Договорились, — согласилась она. Эгил подтверждающе кивнул.

Глава двенадцатая. Уход

Огонь в очаге Дома Записей горел ярко и горячо пламя окрасилось цветами солнечного заката, слабый аромат ладана исходил от сосновых дров. Эгил сидел . откинувшись в самом удобном кресле, медленно прихлебывал эль и краем глаза поглядывал на Арону. Девушка нервно улыбнулась ему и еще медленнее стала пить свою порцию эля. Многолетний жизненный опыт удерживал Несогласную от неподобающего смеха.

Клык у ног Эгила трепал добрую половину мяса, которое удалось выпросить Ароне. Собаке бифштекс понравился больше, чем Эгилу. Она таскала кусок, пока Эгил не рассмеялся и почесал у нее за ухом.

— Не называй пса «она», Арона, — с улыбкой настаивал он. — Здесь в комнате только один щенок женского пола, да и то по твоему собственному выбору. А где яд? В печенье? Или в хлебе?

— В зелени, — ответила она, зная, что он страшно не любит зелень. Наигранно прикрыв рот маленькой рукой, Арона потянулась и зевнула. Щенок начал ворчать потише, он сел у кресла и принялся есть. Рыжая Малышка прыгнула Ароне на колени и замурлыкала. Арона почесала у нее за ушами, кошка дернула концом хвоста. Арона без всякого «с твоего разрешения» взяла то, что оставалось на тарелке Эгила и поставила на пол; Рыжая Малышка спрыгнула и принялась довольно есть.

Эгил поднял брови и сделал большой глоток.

— Ты с радостью отравила бы любого мужчину, который встанет на твоем пути, — признал он, — но не ту глупую кошку. — Он немного налил в маленькую чашку и поставил на пол. Кошка несколько раз лизнула. Арона казалась совершенно незаинтересованной. Волшебница открыто улыбалась, потом зевнула и тоже потянулась.

— Я бы подышала свежим воздухом, — протянула она. — Арона, не покажешь ли мне дорогу к… гм… маленькому домику?

— Конечно, — откликнулась Арона, вставая и беря шаль. Эгил внимательно посмотрел вслед выходящим женщинам. Как только дверь за ними закрылась, он опустился на пол и стал внимательно разглядывать щенка и кошку. Щенок, вытянув лапы, негромко похрапывал, переваривая пищу. Его крошечный хвост слегка дергался. Кошка забралась под кресло и повернулась так, что ударила Эгила хвостом по лицу. Эгил встал и неожиданно чихнул, нос его оказался забит кошачьей шерстью. Потом он снова сел в кресло и принялся задумчиво пить эль.

Арона что-то задумала. Это он мог сказать уверенно, поглядев на нее. Волшебница об этом знает и поддерживает нелепые планы девчонки. С переднего крыльца дома донеслось негромкое мелодичное гудение, похожее на колыбельную. Кто-то запел старинную балладу о мире и любви. Эгил глубоко вдохнул теплый ароматный воздух. Кошка прыгнула ему на колени, он отвлеченно погладил ее одной рукой и закрыл глаза. Голова его упала набок. Он негромко засопел.

Большой тяжелый нож, который Арона взяла взаймы из мясницкой, двигался взад и вперед, перепиливая веревку на двери комнаты записей. Волшебница молча подошла, перешагивая через груды овощей в погребе, и протянула топор. Арона благодарно кивнула, оглянулась и ударила топором по веревке — раз, другой, третий. Каждый раз веревка становилась тоньше, наконец осталось только несколько прядок. Волшебница приподняла свой камень, который светился неясным голубоватым свечением, достала ножницы бабушки Лорин и перерезала последние пряди.

Большая деревянная дверь заскрипела так громко что могла бы разбудить и мертвых, когда Арона и волшебница потянули ее. Арона застыла. Но волшебница продолжала тянуть.

— Он будет крепко спать до утра. И дольше, если не погаснет огонь, — негромко уверила она девушку. Не слыша наверху никаких звуков, Арона снова принялась за работу. Эгил навесил эту дверь после бури. Неужели он нарочно сделал так, что потребовались силы двух женщин, чтобы сдвинуть ее? Он очень гордился ее прочностью.

Дверь подалась, и женщины на цыпочках вошли в темное помещение. Путь им освещал только камень Несогласной. Арона безошибочно отыскала стойку со свитками, отобрала несколько, развернула, чтобы снять стержни, на которые они наматываются, потом снова свернула вместе как можно плотнее и засунула в прочный кожаный цилиндр.

— Его не интересует, «кто с кем поссорился» и отчеты о разборе дел, — прошептала Арона. — Только героические предания и Первые Времена.

Одна из постоянных тем их споров: Эгил утверждал, что кто-то должен был научить женщин строить дома, приручать овец и лошадей, убивать копьем волков.

— Разве вы сами могли это сделать? — подшучивал он. — Разве вы что-нибудь умели? Но у вас все это есть. Так откуда же? Кто вас научил? Я хочу это узнать.

Из леса послышался крик перепела. Арона ответила и продолжала разбирать свитки, пока не наполнила четыре футляра. Она вышла из погреба, волшебница за ней. Их ждала Леатрис, дочь Хуаны, с двумя оседланными мулами и еще одним, нагруженным тюками. Луна всходила на западе над остатками Соколиного утеса. Один из мулов заржал. Волшебница положила руку ему на голову, крик прекратился.

Подошла Дарран, хозяйка мулов. Она вела несколько животных, нагруженных всем содержимым дома волшебницы — это плата волшебницы за ее трех мулов.

— Тут что-то неладное происходит, — заметила она. — Если бы не госпожа волшебница, я созвала бы старейших.

— Она ждет взятку , — цинично перевела на своем языке Леатрис.

Волшебница негромко рассмеялась.

— Иди домой, добрая женщина: ты ничего не видела. Я говорила и тебе, и многим другим, что мне пора уходить к другим волшебницам.

Взгляд Дарран, хозяйки мулов, утратил сосредоточенность, лицо стало рассеянным. Она прищелкнула своим мулам и подстегнула их веткой. Караван двинулся.

Арона осторожно подошла к двери Дома Записей.

— Кис-кис-кис… Рыжая Малышка? — Кошка не пошевелилась. Арона хотела зайти, ноги ее не слушались. «Она не пойдет с тобой», — послышался решительный мысленный голос волшебницы.