На ее условиях, стр. 23

— Я ненавижу тебя. — «Не из-за Фелипе, или клятвы, или земли, но из-за того, что ты делаешь со мной». — Я всегда буду тебя ненавидеть.

Алесандер ответил ей глубоким толчком, и еще, и еще одним, все более отчаянными и настойчивыми, от которых крик наслаждения поднимался к ее горлу. «Он не заставит меня кончить, — сказала она себе, сжимая мужчину внутри себя изо всех сил. — Я ему не позволю. Я не сдамся». Симона сражалась с собственной страстью, но это было так трудно, когда его губы ласкали ее шею, его пальцы сжимали ее соски, его твердая плоть пульсировала так глубоко в ней… Оргазм обрушился на нее с яростью бури, вознося Симону в водовороте чувств в десять раз более могучем, чем если бы она сдалась раньше. Когда угасла яркая вспышка, она ощутила себя вновь на земле, или это Алесандер отпустил ее, позволяя слабо опереться на шпалеру.

Она ненавидела его за то, что он мог сделать с ней такое — превратить спор в бурю, а ярость в страсть. За то, что он мог превратить ее в стонущий клубок желаний. За то, что она любила его.

«Боже, о чем я думаю?» Симона попыталась прогнать нежеланную мысль, отрицать ее. Но правда не поддавалась отрицанию или изгнанию, она сияла, как солнце на небе. Симона любила Алесандера. Думать об этом было так странно. Так непривычно. Но это объясняло, почему она хотела быть рядом с этим мужчиной и почему боялась этого. Она любила его из-за того, как чувствовала себя рядом с ним. И ненавидела, ведь в любой момент он мог наградить ее самодовольным взглядом и объявить, что взял над ней верх.

Но, похоже, не сейчас.

— Mierda! — выругался он, выходя из нее и отступая, словно она была ядовитой. — Ты не на таблетках.

— Ты это знал. — Симона моргнула, все еще собираясь с мыслями и не понимая, какое это имело значение.

— Я не надевал презерватив.

Глава 12

— Господи!

Это было последним, что ей нужно. Приятная дымка, оставшаяся после разрядки, исчезла, как туман под палящим солнцем. Симона прижала руку ко лбу, вспоминая предыдущий случай подобной паники, когда она боялась худшего. Боже, она обречена любить неподходящих мужчин и, едва избежав несчастья с одним, немедленно попасть в катастрофу с другим! Ее страх расцвел гневом.

— Как ты мог? О чем ты думал?

Алесандер врезал ладонью по шпалере над ее головой.

— А ты попросила меня его надеть?

— Так это моя вина? — Симоне в голову не приходила мысль о предохранении, правда, но черт бы ее побрал, если она позволит этому самцу свалить вину на нее. — В том, что ты не можешь себя контролировать?

— А ты разве этого не хотела?

— А разве я об этом просила? Я когда-нибудь просила тебя о сексе, или это ты его потребовал, как ты всегда это делаешь?

— Тебе понравилось, ты не можешь отрицать.

— Это не то же самое, и ты это знаешь.

Алесандер отвернулся от нее, тяжело дыша, и Симона ощутила потерю, смешанную с облегчением. Ее чувства были противоречивым вихрем. «Неужели любовь может придать этому всему смысл?» С того первого дня в его квартире их споры сбивали Симону с толку, спутывали ее желания. Что, если теперь она еще и беременна? Однажды она уже пережила этот ужас беспомощного ожидания, страх зачать ребенка от мужчины, который не любил ее. К счастью, тогда это оказалось только задержкой, и вот теперь кошмар повторялся. Надежда, страх, бессонные ночи, пока она не будет уверена хоть в чем-то… Она хотела уехать. Она должна была уехать, так или иначе, до того, как Алесандер узнает правду. Потому что влюбляться в него не входило в условия их сделки.

— Я был не прав, — признал мужчина внезапно, совершенно выбивая почву из-под ее ног. — Я не должен был заниматься с тобой любовью. Не здесь. Не так.

Симона попыталась справиться с шоком и паникой и думать рационально.

— Все может обойтись. У меня начало цикла, так что только если не повезет… — Как бы она сама хотела верить, что и в этот раз удача окажется на ее стороне.

— Везение тут ни при чем, — прорычал Алесандер, не глядя на нее. — Этого не должно было случиться!

— Ты совершенно прав. — Девушка подобрала с земли свои трусики и скомкала их в кулаке, пытаясь сохранить хоть остатки достоинства. — Может, к следующему разу ты постараешься это запомнить.

Алесандер развернулся, сжимая кулаки. «Не будет никакого следующего раза! Черт бы ее побрал, и этого-то не должно было случиться!» Он был человеком страстей, это правда. Но такой ошибки он не совершал никогда, даже в ту, самую первую безумную ночь, когда он был совсем еще мальчишкой, а его партнерша — опытной развратницей, позволившей ему осуществить все его горячечные фантазии. С тех пор везение ему не требовалось. И подростком он больше не был. У него нет оправданий.

Разве что… винить Симону? Это он мог сделать, потому что это ее вина. Эта женщина пробуждала его желания, она заставляла его сходить с ума от страсти так, что он не мог соображать как следует.

— О ребенке не может быть и речи.

— Ты всерьез думаешь, что я его хочу?

— Почему нет? Ты получишь столько выгоды, если эти отношения продлятся.

— Думаешь? На кой дьявол мне хотеть оставаться с тобой? Нет уж, я вернусь домой, когда все это закончится. И твой ребенок в виде сувенира мне совершенно не нужен.

— Если он уже есть, ты не можешь изменить это, просто захотев.

— Черт бы тебя побрал, Алесандер. Я говорила тебе, что не заниматься сексом — это единственный шанс избежать осложнений. Но нет, мистер Не-могу-прожить-без-секса не мог справиться со своими порывами!

— Разве тебе не нравилось? Разве ты не кричала с каждым оргазмом? — Как еще он мог убедить ее признать это? — Ты хотела меня с первого дня нашей встречи. Думаешь, я не чуял тебя? Думаешь, я не знал, какой влажной ты была под этими дешевыми тряпками?

Звук пощечины разнесся над виноградником. Несколько мгновений Алесандер смотрел на девушку молча, в ярости раздувая ноздри.

— Правду ты не любишь, — сказал он холодно.

Симона зажмурилась. Что есть правда теперь, когда она нагромоздила столько лжи? Она лгала Фелипе, притворяясь, что счастлива в браке, она лгала себе, что не хотела Алесандера, когда сгорала от страсти в его объятиях, и вот теперь она дала ему пощечину, думая, что любит его. Но с одной истиной он не сможет поспорить.

— Раз уж мы говорим о правде, вот тебе одна: если бы ты соблюдал первоначальную договоренность, нам бы сейчас не пришлось разговаривать о возможной беременности.

Тишина легла между ними, полная шелеста виноградных листьев на ветру, криков чаек над морем, и тяжести сожалений и вины.

— Так когда ты будешь знать?

Симона потрясла головой, пытаясь сделать глубокий вдох, чтобы преодолеть дурноту.

— Три недели. Может, меньше. — Она надеялась, что меньше. Попросит ли он сделать тест? И что потом? В современном мире были способы… По крайней мере, в Австралии были. — Я не стану… Я не сделаю…

— Об этом не может быть и речи, — сказал он, обрывая эту ее мысль. — Значит, три недели? Я подожду. И за это время докажу тебе, что я могу себя контролировать и обходиться без секса.

Симона невесело рассмеялась:

— Тебе не кажется, что для этого поздновато?

Может, и так, но время вдали от нее пойдет ему на пользу. Алесандер наслаждался ее ласками эти несколько недель, и, возможно, в этом и проблема — в том, что он слишком наслаждался. Расстояние между ними пойдет на пользу им обоим. Фелипе слабел день ото дня, его болезнь была неумолимой. Скоро Симона улетит домой, так что привыкать к ее присутствию смысла не имело. И он не хотел, чтобы она привыкала к нему. Женщины в его жизни были временным явлением. Он так хотел и намеревался придерживаться этого и дальше.

Они почти дошли до коттеджа, когда до них донесся звук падения и сдавленный крик.

— Фелипе! — вскрикнула Симона, срываясь с места.

— Они не хотят его выписывать, — всхлипнула девушка. — Я должна была находиться рядом. Я не должна была оставлять его одного. — Она сидела в больничной комнате ожидания, которую только что покинул врач.