Эмили из Молодого Месяца. Искания, стр. 4

Но кузина Бьюла написала и тете Элизабет, и у нас вышла семейная ссора. Тетя Элизабет не желает верить, что я невиновна. Она утверждает, что тетушка Кейт — точный портрет кузины Бьюлы, и вежливо просит меня — вежливые просьбы тети Элизабет внушают благоговейный трепет — не вставлять карикатурные изображения моих родственников в будущие произведения.

„Ни одной Марри, — сказала тетя Элизабет в своей величественной манере, — не следует зарабатывать деньги на особенностях внешности и характера ее друзей“.

Еще одно предсказание мисс Ройал исполнилось в точности. Ох, неужели она окажется так же права во всем остальном? Если так, то…

Но самое тяжкое оскорбление я услышала от кузена Джимми, который посмеивался, читая „Жертв привычки“.

— Не обращай внимания на старую Бьюлу, киска, — шепнул он. — Все вышло замечательно. Ты отлично ее изобразила. Тетушка Кейт — вылитая Бьюла. Я узнал ее, не прочитав и страницы. Узнал по носу.

Вот вам, пожалуйста! К несчастью, я случайно наградила тетушку Кейт „длинным, крючковатым носом“. Хотя невозможно отрицать, что у кузины Бьюлы нос длинный и крючковатый. Порой людей отправляли на виселицу, опираясь на столь же неубедительные косвенные улики. Было бесполезно в отчаянии причитать, что я даже не думала о кузине Бьюле, когда писала. Кузен Джимми только кивал и посмеивался.

— Конечно. Лучше об этом помалкивать. Гораздо лучше насчет таких вещей помалкивать.

Но самое досадное во всей этой истории то, что если тетушка Кейт действительно так похожа на кузину Бьюлу Грант, то я оказалась совершенно неспособна создать образ, который хотела.

Однако мне гораздо легче теперь, чем когда я начинала эту запись в моем дневнике. Я освободилась от обиды, негодования и горечи.

Думаю, в этом главная польза такого дневника».

III

«3 февраля, 19

Сегодня был „великий день“. Я получила уведомления о трех принятых рассказах. А один редактор попросил меня прислать ему еще. Хотя, почему-то, я терпеть не могу, когда редактор просит меня прислать ему рассказ. Это гораздо хуже, чем посылать их, когда тебя об этом не просили. Унижение от того, что их все-таки вернут тебе, гораздо глубже, чем когда просто отправляешь рукопись какой-то неизвестной личности, сидящей за редакторским столом за тысячу миль от тебя.

Я решила, что не буду „сочинять на заказ“. Это дьявольски трудная задача. Я недавно попыталась. Редактор „Молодежи“ попросил меня написать рассказ в соответствии с определенными требованиями. Я написала. Он прислал его обратно, указал на некоторые недостатки и попросил переписать. Я попыталась. Я писала, переписывала, вычеркивала, изменяла, вставляла, пока моя рукопись не стала похожа на лоскутное одеяло в пятнах черных, синих и красных чернил. Наконец я открыла кухонную плиту и бросила в огонь и первоначальный рассказ, и все новые варианты.

Впредь я буду писать только то, что хочу. А редакторы пусть идут… на небеса!

Сегодня на небе северное сияние и молодой месяц в дымке».

IV

«16 февраля, 19

Сегодня мой рассказ „Цена шутки“ появился в „Домашнем ежемесячнике“. Но на обложке я была лишь одной из числа „и других“. Зато в „Днях девичества“ меня упомянули по имени, как „одного из хорошо известных и популярных авторов“. Кузен Джимми перечитал это редакторское предисловие раз пять, и я слышала, как он бормотал слова „хорошо известный и популярный“, пока рубил щепки на растопку. Затем он пошел в местный магазин и купил мне новую „книжку от Джимми“. Каждый раз, когда я миную важную веху на „альпийской тропе“, кузен Джимми торжественно отмечает это, вручая мне новую „книжку от Джимми“. Я ни разу не купила сама ни одной записной книжки. Это его обидело бы. Он всегда смотрит на маленькую стопку „книжек от Джимми“ на моем письменном столе с благоговением и почтением, твердо веря, что всевозможные чудесные литературные произведения выйдут из мешанины описаний, характеров и „отрывков“, которые есть в этих книжках.

Я всегда даю Дину на прочтение мои рассказы. Я не могу не делать этого, хотя он каждый раз возвращает их без всяких комментариев, или — что еще хуже — с небрежной похвалой. Желание заставить Дина признать, что я могу написать нечто стоящее, стало для меня чем-то вроде навязчивой идеи. Это был бы мой триумф. Но пока Дин не найдет написанное мной достойным внимания, все будет прах и суета. Потому что… он знает».

V

«2 апреля, 19

Весна очень сильно подействовала на одного молодого человека из Шрузбури, который иногда приезжает в Молодой Месяц. Но он не тот поклонник, который мог бы понравиться клану Марри. Не принадлежит он — что гораздо важнее, — и к тем, кто мог бы понравиться Э. Б. Старр. Тетя Элизабет была очень мрачна, так как я согласилась поехать с ним на концерт. Она не ложилась спать, пока я не вернулась домой.

— Вот видите, тетя Элизабет, я не сбежала, — сказала я. — Я обещала вам, что не сбегу. Если я когда-нибудь захочу выйти за кого-нибудь замуж, я так вам и скажу и выйду за него, несмотря на ваши возражения.

Не знаю, было ли у тети Элизабет легче на душе, когда она пошла спать. Мама убежала — хвала небесам! — а тетя Элизабет очень верит в наследственность».

VI

«15 апреля, 19

Сегодня вечером я поднялась на холм и бродила в лунном свете возле Разочарованного Дома. Разочарованный Дом был построен — не до конца, но по меньшей мере частично — тридцать семь лет назад для невесты, которая так и не поселилась в нем. С тех пор он стоит незаконченный, с заколоченными окнами и разбитым сердцем, посещаемый робкими призраками событий, которые должны были произойти, но не произошли. Мне всегда его жаль. Ведь его бедные слепые глаза никогда ничего не видели, и у него нет даже воспоминаний. Эти окна-глаза никогда не сияли ласковым светом, только однажды, давно и ненадолго, за ними слабо заблестел огонь в камине… А ведь это мог бы быть такой славный маленький домик, уютно устроившийся на лесистом холме и собравший вокруг себя компанию маленьких елочек, чтобы они защитили его от ветров. Теплый, дружелюбный домик. И очень добродушный. Совсем не такой, как тот новый, что строит на пересечении соседних деревенских улиц Том Семпл — ужасно раздражительный дом, вздорный, сварливый, с маленькими глазками и острыми локтями.

Странно, какая ярко выраженная личность может быть у дома, даже еще прежде чем в нем кто-то поживет. Однажды, давно, еще в детстве, мы с Тедди отодвинули одну из досок, которыми заколочены окна Разочарованного Дома, влезли внутрь, и развели в камине огонь. Потом мы посидели перед ним и придумали, как будем жить, когда вырастем. Мы собирались провести всю жизнь вдвоем в этом самом доме. Думаю, Тедди совсем забыл об этих детских глупостях. Он часто пишет, и его письма такие обстоятельные, и веселые, и так живо напоминают о нем. И он рассказывает мне все подробности своей жизни, о которых я хочу знать. Но в последнее время, как мне кажется, эти письма стали довольно безличными. Они с тем же успехом могли были бы быть адресованы вовсе не мне, а Илзи.

Бедный маленький Разочарованный Дом. Думаю, он навсегда останется разочарованным».

VII

«1 мая, 19

Снова весна! Молодые тополя в золотистых, воздушный листиках. Громадный, покрытый рябью залив за серебристо-лиловыми песчаными дюнами…

Зима прошла с невероятной быстротой, несмотря на несколько ужасных, мрачных „третьих часов ночи“ и одинокие, наводящие уныние сумерки. Дин скоро вернется домой из Флориды. Но ни Тедди, ни Илзи не приедут домой предстоящим летом. Из-за этого я недавно провела без сна еще одну или две ночи. Илзи собирается на побережье к своей тете, сестре матери; прежде эта тетя никогда о ней не вспоминала. А Тедди получил от нью-йоркского издателя заказ на иллюстрации для серии репортажей о конной полиции на Северо-западных территориях Канады и проведет каникулы на севере, делая зарисовки. Конечно, это большая удача для него, и я ничуть не огорчилась бы… если бы он сам хоть немного огорчился из-за того, что не приедет в Блэр-Уотер. Но он ничуть не огорчен.