Прекрасные господа из Буа-Доре, стр. 99

Мы мало можем рассказать о том времени, когда Марио было пятнадцать, а Лориане девятнадцать. Их жизнь, привязанная к дому, и их спокойные отношения несли на себе отпечаток счастливого однообразия, так что ничего об этом не сохранилось в наших заметках о Брианте и Ла Мотте-Сейи.

Есть лишь упоминание о женитьбе Гийома д'Арса на богатой наследнице из Дофина. Свадьбу справляли в Берра, и, видимо, отказ Лорианы вовсе не обидел доброго Гийома, так как и она была приглашена на праздник, так же, впрочем, как и господа де Буа-Доре.

Лишь на следующий год, т. е. 1626-й, жизнь наших героев становится более яркой и наполненной событиями, а толчком к этому послужил следующий факт — в этом году крестили монсеньора герцога Энгьенского (будущего Великого Конде).

Крестины состоялись 5 мая в Бурже. Юному принцу было тогда лет пять. Состоявшиеся по этому поводу торжества собрали всю знать и всех буржуазных провинциалов.

Маркиз де Буа-Доре, который к тому времени обрел если не опасную благосклонность, то по крайней мере спасительное равнодушие и Конде, и партии иезуитов, уступил желаниям Марио, жаждавшего поглядеть на мир, а также своим собственным желаниям показать своего наследника в иных, более благополучных, чем в 1622 году обстоятельствах.

Глава шестьдесят пятая

Приняв решение, Буа-Доре, который никогда ничего не делал наполовину, потратил целый месяц, призвав на помощь гений и ловкость Адамаса, на подготовку роскошных костюмов и богатого экипажа, которыми он хотел похвастаться в Париже и при дворе.

Приготовили новых лошадей и роскошную упряжь, поинтересовались последними модами. Господа де Буа-Доре готовились затмить всех. Старый сеньор, по-прежнему державшийся прямо, развернув гордо плечи, будучи, как всегда, в прекрасном здравии и молод душой, подкрашенный и завитой, пожелал одеться в такие же ткани и выбрал те же фасоны, что и его «внук».

Лориана также пожелала увидеть большой праздник, каких она никогда не видела. Ее отец не участвовал в последнем гугенотском мятеже, впрочем, три месяца назад с гугенотами заключили новый мир, так что они могли ехать без опаски. Маркиз де Буа-Доре, Марио и господин де Бевр с Лорианой решили отправиться туда вместе.

Роскошные обеды; подарки, украшенные дистихами и анаграммами в честь маленького принца; целый полк детей, прекрасно снаряженный и лихо передвигавшийся, создавал эскорт принца; сонеты, сопровождаемые музыкой; речи магистратов; поднесение ключей от города; концерты; танцы; комедия, показанная иезуитским коллежем; «ангелы», спускающиеся с триумфальных арок и подносящие подарки юному герцогу (точнее, его, отцу, который не удовлетворился бы обычными крестильными конфетками); маневры ополчения; церемонии и увеселения — все это празднество длилось пять дней.

На торжества прибыли важные персоны. Знаменитый красавец Монморанси (тот самый, которого Ришелье позднее отправит на эшафот) и вдовствующая принцесса Конде (прозванная отравительницей) представляли крестного отца и крестную мать, которыми были не более и не менее, как король и королева Франции.

Господин герцог был крещен в маленьком чепчике, расшитом драгоценными камнями, и в длинном платьице, отделанном серебром. Принц Конде был в сером наряде из льна, сплошь затканном золотом и серебром.

Господин Бие пригласил прекрасных господ из Буа-Доре разместиться на трибуне для высшей знати. Они так прекрасно выглядели, что украшали собой праздник. Костюм Марио подчеркивал его красоту. Лориана слышала, как дамы (и в их числе молодая и красивая мать маленького принца) отмечали изящество этого очаровательного юноши. Лориана впервые почувствовала себя взволнованной, словно ревнуя его ко всем обращенным на него взглядам и улыбкам.

Марио же не обращал на это никакого внимания. Он с любопытством разглядывал дитя королевских кровей, который был тщедушен и не красив, но очень подвижен.

6 мая, когда наши герои уже собирались уезжать, де Бевр, взяв маркиза под руку, отвел его к окну.

— Ну что же, — сказал де Бевр, — надо с этим кончать и пора решать.

— Да потерпите! Сейчас лошади будут готовы, — ответил Буа-Доре, решивший, что соседу не терпится вернуться в свои владения.

— Вы меня не поняли, сосед, я имел в виду, что пора решиться и поженить детей, раз уж таковы их намерения, да и наши тоже. Признаюсь, я собираюсь в еще одно путешествие. Я приехал сюда лишь для того, чтобы договориться с людьми, которые выгодно обещают мне устроить дела в Англии, а если мне еще раз придется препоручить вашим заботам Лориану, пускай уж лучше она станет женой вашего наследника. Для него это хороший шанс, ибо грузы моих кораблей преумножатся, как меня заверяют, а заключенный недавно мир должен способствовать английско-протестантскому пиратству. С точки зрения имени и денег моя дочь могла бы рассчитывать и на большее, но с точки зрения чувств лучшего для нее и не найти. Необходимость присматривать за дочерью весьма отвлекает меня от моих дел, и я желал бы, обретя свободу, вручить Лориану в надежные руки. Итак, соглашайтесь, и поторопимся.

Буа-Доре совершенно сбило с толку это предложение, тем более, что в течение четырех лет де Бевр, доведись ему услышать подобное от маркиза, вряд ли бы принял предложение. Маркизу не надо было долго размышлять, оценивая всю несуразность этого плана и эгоистичное легкомыслие отца Лорианы. Буа-Доре сам нередко бывал легкомысленен и не соразмерялся с реальностью, но он действительно был отцом, и Марио, влюбленный и женатый в шестнадцать лет, мог оказаться, с его точки зрения, в более сложном положении, чем Марио, романтичный и настроенный на брак в одиннадцать лет.

— Что вы говорите! — ответил маркиз. — Обручить наших детей я согласен, но женить их — слишком рано.

— Ну я так и предполагал! — сказал де Бевр. — Хорошо, давайте их обручим, и вы заберете мою дочь к себе. Вы посмотрите за влюбленными, а я вернусь через два-три года, и мы их обвенчаем.

Буа-Доре, настроенный весьма романтично, уже был готов согласиться, однако заколебался. Про любовь и все неприятности, которыми она грозит, он как-то не подумал. Но взгляд Адамаса, который делал вид, что складывает вещи, а сам внимательно слушал, напомнил маркизу о том, как краснел и бледнел Марио и какие страдания за этим, может быть, кроются.

— Нет-нет, — сказал он. — Я не могу держать сына на раскаленных угольях, я не позволю, чтобы он весь измучился или же нарушил законы чести. Оставайтесь в вашем замке, сосед, и будем осторожны. Вы достаточно богаты. Давайте дадим друг другу слово, на этот раз не ставя в известность детей. Зачем смущать сон и того, и другого? Через три года мы сделаем их счастливыми. А сейчас не будем волноваться.

Де Бевр почувствовал, что честолюбие и алчность чуть не толкнули его на глупый поступок. Но он заупрямился и рассердился. Он отказался дать слово и решил, что отвезет дочь в Пуату, к своей родственнице, герцогине де Ла Тремуй.

Марио едва не потерял сознание, когда садился в карету и узнал, что Лориана с ними не поедет и они расстаются на неопределенный срок. Его отец постарался смягчить удар, но де Бевр объявил обо всем без обиняков, желая проверить чувства Марио и отомстить за полученный урок осторожности, который, как ему это было ни обидно, он получил от самого неосторожного из людей. Лориана, которая ничего не знала (отец сказал ей лишь то, что они остаются на несколько дней в Бурже), сбежала с лестницы, услышав испуганное восклицание маркиза при виде побледневшего Марио. Но Марио быстро взял себя в руки, заявил, что это всего лишь судорога, и, зажмурившись, бросился в карету. Он не хотел видеть Лориану: ее спокойный вид задел его до глубины души. Он полагал, что ей все известно и она решила без сожаления расстаться с ним.

Маркиз хотел было остаться и поговорить еще раз с де Бевром. Но отказался от этого, увидев, какое мужество выказал Марио. Пока они ехали домой, маркиз пришел к выводу: что бы ни случилось, для молодого человека наступил тот возраст, когда разлука на несколько лет становится обязательной. Марио же всю дорогу делал вид, что пребывает в полном спокойствии.