Прекрасные господа из Буа-Доре, стр. 97

Итак, послушайте меня, маркиз, и вы, господин д'Арс, и особенно вы, дочь моя. Я рассчитываю, что вы сохраните тайну, которую я доверяю вам как людям честным и осторожным. В последней кампании я удвоил свое состояние, это была моя основная цель, и я ее вполне достиг, служа своему делу на свой страх и риск. Я, как мог, сражался с недобрыми людьми и способствовал, как и многие другие, установлению мира, данного нам королем.

Поэтому, господин д'Арс, вы оказываете мне честь, предлагая породниться, но это касается лишь вашего имени и ваших заслуг, потому что я теперь столь же богат, как и вы.

А вы, друг мой Сильвен, если вы по-прежнему дорожите моей дружбой, знайте, что ваши сокровища меня не ослепляют, так как у меня есть мое сокровище: «три корабля на море», и все «полны золота, серебра и товаров», как поется в народной песне.

Итак, мои прекрасные и дорогие гости, вы дадите мне время подумать и ответить вам, моя дочь тоже подумает и, когда придет время, вынесет окончательный приговор.

После этих слов ничего не оставалось, как распрощаться и пойти спать.

Гийом как человек светский с улыбкой отнесся к притязаниям Марио, но не выказал ни озлобления, ни насмешки, когда Марио поднялся к нему, чтобы потребовать удовлетворения, а Гийом слишком любил мальчика, чтобы обидеть его.

Гийом удалился, питая вполне оправданную надежду одержать верх над противником, который ему и до плеча не дорос.

Марио плохо спал и утром ел без аппетита. Отец увез его, опасаясь, что он заболеет. Маркиз всю дорогу ругал себя за то, что он позволил себе и другим играть с будущим детей, да еще в их присутствии. Но эти запоздалые угрызения совести не исправили маркиза. Его романтический и странный склад, во многом схожий со складом ребенка, не мог воспринять здравых понятий времени. Как себя он считал все еще молодым, так полагал, что и Марио достаточно созрел для того типа любви, холодной и говорливой, целомудренной и манерной, который был вбит ему в голову чтением «Астреи».

Марио ничего не знал о тонких оттенках этого слова. Он чувствовал лишь мучения в сердце, глубокие и долгие.

Он говорил: «Я люблю Лориану», но, если бы у него спросили, какой любовью, он бы ответил, что любовь только одна. Чистый, как ангел, он жил истинным идеалом жизни, который заключался в том, чтобы любить ради того, чтобы любить.

Как только де Бевр и Лориана остались одни, он стал уговаривать ее дать согласие д'Арсу.

— Я не хотел огорчать маркиза, высказав мое мнение, — сказал он, — но его мечта нелепа. И я думаю, что вы не захотите еще шесть лет ходить в черном вдовьем чепце, дожидаясь, пока у этого мальчишки выпадут молочные зубы.

— Я никаких обещаний не давала, — ответила Лориана, которая становилась все грустнее и грустнее, — но боюсь, что вы, не поставив меня в известность, дали обещание маркизу.

— Да я бы посмеялся над обещаниями, — продолжал де Бевр, — но я их и не давал. Тем хуже для этого безумца и его мальчишки, если они серьезно восприняли пустые слова: пусть один утешится деревянной лошадкой, а другой — новой перевязью, потому что оба они — настоящие дети.

— Дорогой отец, — сказала Лориана, — мне уже нельзя подшучивать над маркизом. Он был для меня больше, чем отец, он был мне и отцом, и матерью, и братом одновременно: так по-отечески, с нежностью и с милым весельем обращался он со мной! Марио, конечно, ребенок, но он все-таки не такой ребенок, как другие. Он нежен и тонок и внимателен к людям, как девушка; он храбр, как мужчина, потому что вы знаете, что он сделал, и, кроме того, для своего возраста он очень много знает. Он сможет нас обоих поучить!

— Ну конечно, дочь моя! — воскликнул де Бевр, хлопнув себя по животу, — вы совсем голову потеряли из-за этих прекрасных господ из Буа-Доре. И мне кажется, что я для вас не очень-то много значу. Вас очень заботит их огорчение и мало волнует мое согласие, раз вы не желаете меня слушать, когда я говорю вам о Гийоме д'Арсе.

— Гийом д'Арс — мой хороший друг, — ответила Лориана, — но как муж он для меня стар. Ему уже скоро тридцать, он хорошо знает мир и найдет меня слишком глупой или слишком уж дикаркой. До установления мира его предложение, может быть, и польстило бы мне, он тогда бы поддержал нас своим именем, когда мы были гонимы. Но теперь никакой его заслуги в этом нет: наши права признаны и наше спокойствие гарантировано. И тем более ему не следует настаивать на своем теперь, когда мы богаче его.

Тщетно пытался господин де Бевр заставить свою дочь изменить мнение. Его раздражало мнение дочери, так как в глубине души, если бы Гийом и Марио были одинакового возраста, он все равно предпочел бы Гийома. Зять, склонный к непритязательным и беззаботным радостям, любящий физические нагрузки, подходил ему гораздо лучше, чем зять, получивший великолепное образование и обладающий характером избранного.

Лориана старательно защищалась, однако, чтобы не огорчать отца, произносила: «Ваша воля будет и моей». Но, говоря так, преследовала еще одну цель — она рассчитывала на обещание, данное ей отцом, когда она овдовела: никогда не идти против ее собственных склонностей.

Де Бевр, разбогатев, стал более властным — ему очень хотелось поймать дочь на слове и заявить: «Такова моя воля». Но он был человек не злой, и Лориана была, пожалуй, его единственной привязанностью.

Он ограничивался тем, что без конца рассказывал ей о своих материальных интересах, чем очень огорчал и печалил ее, а она-то раньше считала, что, когда он отправился в последний гугенотский крестовый поход, его это перестало интересовать.

Она не сдалась, но согласилась, чтобы не обижать Гийома, дать ему очень осторожный отказ и до новых распоряжений принимать его визиты.

Глава шестьдесят четвертая

Прекрасные господа восемь дней не появлялись. Де Бевр не хотел отпускать дочь в Бриант, заявляя, что не следует поддерживать иллюзии. Они немного поспорили Лориана волновалась и плакала, пытаясь объяснить отцу.

— Из-за вас меня сочтут неблагодарной, — говорила она. — Обо мне там так заботились, теперь я должна поехать позаботиться о Марио. По крайней мере вы-то должны туда наведываться каждый день. Они решат, что вы их забыли теперь, когда мы в них не нуждаемся! Ах, если бы я была мальчиком! Я бы могла в любой час помчаться туда на лошади, я была бы приятелем и другому бедному ребенку, я могла бы дружить с ним, не думая об узах в будущем и не опасаясь упреков.

Наконец, Лориана убедила отца поехать в Бриант. Она увидела, что Марио неплохо справился с печалью и, казалось, вновь согласился стать ребенком. Лориана шалила со своим невинным возлюбленным и смеялась.

Маркиз был несколько задет поведением господина де Бевра. Но они не могли держать зло друг на друга. И принялись беседовать, как будто бы ничего и не произошло.

— Не надо дуться, сосед, — сказал де Бевр Буа-Доре. — Ваши идеи насчет этих детей — пустые грезы. Видите, как невинно играют они вместе! Это знак того, что любовь у них не сладится. Подумайте, слишком молодой муж ненадолго привяжется к единственной женщине, а покинутая женщина и ревнива, и злобна. Кроме того, между этими детьми есть препятствие, о котором нам следовало бы подумать: один католик, а другая — протестантка.

— В этом нет препятствия, — ответил маркиз, — можно пожениться в любой церкви, а потом каждый обратится к той, которую предпочитает.

— Да, для вас, старого безбожника, это выходит хорошо, вы принадлежите к двум церквям, а, стало быть, ни к одной. Но для нас…

— Для вас, сосед? Не знаю, какого вы вероисповедования, но я-то крепко верю в Бога, а вы не очень…

— «Может быть! Кто знает?» — сказал Монтень. Но моя дочь верит, и вы не заставите ее уступить.

— А ей и не придется уступать. Здесь она была вольна молиться, как ей угодно. Марио и она произносили вечернюю молитву вместе и не думали ссориться. Впрочем, Марио вполне готов последовать моему примеру…

— To есть заявить, подобно вам, как во времена доброго короля: «Да здравствует Сюлли и да здравствует папа!»