Кровавый Триллиум, стр. 72

— Спасибо тебе, Джеган.

Некоторое время они молча ели. Джеган поделился с ней водой из фляжки.

Наконец она проговорила:

— Харамис считает, что я не права. Неужели это так? Скажи мне правду, старина!

Джеган подумал немного, а потом ответил:

— Да. Ты была не права. Эта война, придуманная тобой, — плохая идея. Если ты заглянешь в глубины своей души, ты увидишь, что тобою руководили черные мотивы. Но ты не хотела признаться в этом даже себе самой.

— О чем ты говоришь? Что же это за мотивы, скажи без обиняков!

— Не могу, Пророчица. Ты поверишь мне только тогда, когда сама все поймешь, но я думаю, что всему виной потеря талисмана.

Она кивнула, соглашаясь.

— Да. Без него я уже не была вождем.

— Чепуха! — резко ответил ниссом.

Кадия изумленно заморгала. Он никогда не осмеливался говорить с ней столь неуважительно.

— Но ведь ты сам сказал, что всему виной — потеря талисмана!

— Ты не так поняла. В твоем талисмане была заключена великая сила — волшебная сила! Но она не была частью тебя! В талисмане не были заключены ни твоя собственная сила, ни твоя жизнь, ни то, что наполняет жизнь смыслом. Дорок Шики пытался объяснить тебе это, я говорю то же самое.

— Вы оба ошибаетесь!

Он покачал головой, отрезая еще кусочек корня и отправляя его в рот. Прошло несколько минут, прежде чем он снова заговорил;

— Немногим из нас Триединый дарит такую вещь, как власть. Сама по себе власть ни хороша, ни дурна, но она может действовать и во зло, и во благо: все зависит от того, как ею распорядиться. Кто-то может отказаться от нее из добрых побуждений и при этом остаться самим собой. Потеря власти огорчительна, а порой и невыносима, но это не позор.

— То, что Анигель отдала свой талисман колдуну, было непростительной трусостью с ее стороны!

— Нет, — сказал старый охотник. — Она сделала это ради любви, а более благородного мотива не существует. Самоотверженность королевы не опозорила и не унизила ее.

— Зато я и опозорена и унижена! И доказательство тому — отказ народа от моего лидерства! — Она подняла злополучный амулет. — Вот оно, доказательство!

— Нет, это не так. Я думаю, ты ничего не потеряла, просто отчаянно боролась с чем-то, что омрачало твою душу. Талисман не был частью твоей души, пока ты сама этого не захотела.

— Не понимаю, что ты хочешь сказать. Мне ясно только одно — я лишилась дела своей жизни, теперь я — жалкое, никчемное существо. Мне кажется, сердце мое разорвется от боли. Что делать, Джеган? Я не знаю, что теперь будет со мной…

— Королева Анигель очень нуждается в твоей помощи, — сказал старый охотник. — Ей угрожает восстание внутри страны и вторжение захватчиков извне, и ее собственный Триллиум тоже стал кровавым, потому что ее любовь к тебе превратилась в ненависть. Ты сможешь позабыть о вашей ссоре и постоять за сестру?

— Но разве Ани примет от меня помощь после того, как я наговорила ей столько ужасных вещей? Сомневаюсь… Но ты прав, Джеган. Я судила сестру слишком строго — может быть, потому, что я ничего не знаю о любви мужчины и женщины. Она искренне верила в то, что, выкупив Ангара и успокоив свою смятенную душу, принесет пользу своей стране в тяжкую минуту испытания. Она просто не понимала, что три талисмана гораздо в ценнее для безопасности всего мира, чем ее собственная с шия и даже ее страна. Это решение было глупо и сентиментально, но я напрасно обрушила на нее свою ярость. Джеган кивнул.

— А война, в которую ты хотела ввязать народ? Разве ты не понимаешь, насколько неверна твоя идея?

Она посмотрела на него и после длительной паузы заговорила неуверенным и в то же время полным негодования голосом:

— Неужели… неужели я хотела этой войны только для того, чтобы вернуть утраченную власть? Ох, Джеган! Неужели я могла быть такой эгоистичной?

— Ты можешь обвинять себя в этом, только если действовала сознательно.

— Нет! — В ее крике слышалось отчаяние. — Клянусь сердцем, у меня не было такой цели… — Она отвела взгляд, на лице ее отразился ужас. — Но ведь мы не всегда осознаем, что таится в глубинах души. И возможно, — о Боже! — возможно, меня захлестнули эмоции. Ты знаешь, какой нетерпеливой я всегда была! Достаточно было искры, и я вспыхивала подобно сухой былинке! Владыки воздуха, сжальтесь надо мной! Я вижу теперь… но что же мне делать?

Джеган сказал:

— Ты можешь все исправить, если забудешь об оскорбленной гордости и будешь любить. Любить народ, отвернувшийся от тебя! Любить своих сестер!

— Но ведь я люблю народ всеми силами души! Ты знаешь это. — Кадия была вне себя от горя. — И, конечно, я очень хочу отправиться сейчас же к Анигель и помочь ей чем могу, вернуть ее любовь. Но я не смогу добраться до нее. Чтобы попасть в Дероргуилу, в такую ужасную погоду потребуется не меньше двадцати дней.

— Нет, это не так, — сказала внезапно появившаяся из ниоткуда Великая Волшебница.

— Ари! Ты говорила, что будешь все слушать… — Кадия разрывалась между старой обидой и новыми чувствами раскаяния. — Тогда ты все знаешь. Скажи: я правильно оценила саму себя?

— Ты сама можешь ответить на этот вопрос, сестричка. Кадия сжала рукой амулет.

— Я была не права по отношению к Анигель, к народу. И к тебе тоже. Я очень сожалею об этом, и, если Триединый позволит, я бы хотела искупить свою вину перед вами.

Когда она разжала руку, вид у нее был успокоившийся.

— Пророчица! — Вскрикнул Джеган. — Посмотри! Кадия опустила глаза и потеряла дар речи. Внутри

поблескивающего золотом амулета крошечный цветок с тремя лепестками был черен как ночь.

Харамис приподняла полы плаща и, подозвав Кадию и Джегана, накрыла их.

— Теперь Два Лепестка Живого Триллиума соединились, — сказала Великая Волшебница. — Пришло время найти третий.

Она приказала талисману перенести их в Дероргуилу, и окружающий мир стал прозрачным, как хрусталь.

ГЛАВА 24

С пепельно-серым лицом Черный Голос вышел из транса. Как только Великая Волшебница во второй раз появилась в Дезарисе, он потерял Кадию из виду, но уже многое увидел и услышал.

Он осторожно снял Трехголовое Чудовище с головы, спрятал диадему во внутренний карман и покинул каюту. Нужно немедленно сообщить Хозяину о том, что его надежды на вовлечение Большеглазой Дамы и оддлингов в войну с Рувендой рухнули.

Орогастус находился в огромном салоне рэктамского флагмана. Он играл с маленьким принцем Толиваром в новую игру под названием «Вторжение». Они сидели за большим столом, подвешенным к потолку в центре салона, чтобы поверхность стола не накренялась, когда корабль бросало из стороны в сторону, вверх-вниз из-за ужасного штормового ветра, который мчал пиратскую галеру к югу. Какой бы пируэт ни выделывал корабль, Орогастус с Толо парили в воздухе, оставаясь все время на уровне стола. Как только Черный Голос появился в дверях, принеся с собой порыв свежего ветра, колдун прочитал его мысли и удержал от рассказа о плохих новостях при мальчике.

— Я знаю, что произошло, — сказал Орогастус, принимая у старшего из Голосов талисман. — Это поражение, но вовсе не роковое. Ничего не сообщай нашим благородным союзникам. Иди освободи Желтый Голос от наблюдений за портом и возьми у него Трехвекий Горящий Глаз. Веди наблюдения сам. Особое внимание обрати на новых лиц, появившихся на сцене, — если ты их увидишь. Смотри, чтобы никто не отобрал у тебя талисман. Пусть Желтый Голос присоединится к Фиолетовому, который обучает наших людей работе с волшебными машинами.

— Слушаюсь, Хозяин.

Тщедушный Черный Голос поклонился и вышел.

Орогастус положил талисман на стол рядом с картой, и принц Толивар с нескрываемым любопытством посмотрел на серебряную диадему.

— Моя мама никогда не разрешала никому прикасаться к этой вещи, когда она принадлежала ей. Она предупреждала нас, что талисман связан только с ней и если кто-то дотронется до него, то тут же погибнет.