Весло невесты (СИ), стр. 20
— Уже есть. Я беру все, — мысленно я начала расставлять альбомы на полках.
— Но это же очень дорого! — она в ужасе вскрикнула.
— А Вы не смотрите на мою прическу. Это я на стрижке экономлю, а на книгах — никогда! — обижаться на нее или нет, мне было не понятно.
— Вы хотите купить сразу все? Они же тяжелые! — в ее голосе звучало глубокое страдание.
— Ничего, мне не далеко, — я говорила уже не столь уверенно, потому что постичь мотивы ее поведения всё еще не могла.
— Они Вам очень нужны? — упавшим голосом директорша задала очередной неожиданный вопрос.
— Очень. Вы странные вопросы задаете, Ирина Игоревна. Будто у Вас задача не продавать книги, а хранить.
— Да-да, конечно.
— Хранить?
— Нет, конечно, продавать. Только, понимаете…
— Согласитесь, что понять Вас трудно. Что-то не так? — про себя я подумала, что покупатель в провинциальном книжном магазине больше чем покупатель.
— Видите ли, мы эти книги заказали для себя. Я уже говорила, что покупать их здесь некому. Эти альбомы, — она заламывала руки, — они нас так радовали!
Девушки кивали головой в такт ее словам.
— Боже…
Теперь я всё поняла. Молча вышла из магазина. Прошла несколько шагов и вернулась. Альбомы еще лежали на прилавке. Я стала листать Кандинского и остановилась на репродукции «Всё ещё».
— У Кандинского потрясающий синий, правда? Помните: «Синее, синее поднималось, поднималось и падало»…
— Да-да! Синий у него самый не случайный цвет, даже в названиях картин он присутствует: «Синий всадник», «Синий гребень», — Ирина Игоревна перестала видеть во мне угрозу.
Я перелистнула несколько страниц и остановилась на «Композиции 158».
— А здесь столько желтого. У Климта тоже много желтого, но совсем другого.
— У Климта не желтый, я бы сказала, — Ирина Игоревна открыла альбом Климта, — у него скорее золотой, вот смотрите: «Поцелуй», «Русалки», «Даная» и все другие! Везде не просто желтый, а золотой!
Я стала листать альбом Климта.
— Ирина Игоревна, посмотрите: в «Городе на озере Гарда 1913» не столько золотой, сколько желтый.
— Согласна, но типичен всё-таки именно золотой.
— Для Климта — бесспорно. А репродукции отдельных произведений у Вас есть? Мне бы «Девушек в поле». Они так и просятся на стену в гостиную. Тогда бы я отказалась от альбома Малевича.
— Есть! — Ирина Игоревна и голосом, и руками радовалась. — Только он у меня дома! И это «Англичанин в Москве», а не «Девушки в поле». Я Вам его подарю! Вы завтра приходите, хорошо?
— Надо подумать, — я стала искать репродукцию «Англичанина» в альбоме Малевича, — хорошо, только это еще не всё.
Ирина Игоревна опять насторожилась.
— Кроме Малевича всё остальное хотите забрать?
— Предлагаю компромисс: я забираю Климта и Кандинского, остальные альбомы остаются в магазине. И Вы берете меня на работу.
— Согласна! — Ирина Игоревна была счастлива, потому что особенно ей не хотелось отдавать импрессионистов и Дали, но тут до нее дошли мои последние слова. — Как на работу? Какую работу? Кем?
Она и обе девушки-продавщицы открыли рты.
— Продавцом. Вот — объявление в газете, — я показала им обведенное карандашом объявление.
— Да, действительно, — Ирина Игоревна начала говорить не сразу, но очень быстро, — у нас Зоенька ушла в декрет и нам нужен один продавец. А Вы не шутите, Слава?
— Согласитесь, что этим, — я показала на три оставляемых в магазине альбома, — не шутят!
— Конечно-конечно! Вы правы. Просто это так неожиданно, — Ирина Игоревна всё ещё старалась не смотреть на меня.
Девушки недоуменно переглядывались и хихикали.
— Я готова оформиться прямо сегодня, а завтра приступить к работе.
— Так неожиданно… — директорша строго посмотрела на подчиненных.
— Вы мне отказываете, Ирина Игоревна? — я уже оперлась обеими руками о прилавок и приблизилась к своей будущей начальнице.
— Что Вы, Славочка! Как можно! — Ирина Игоревна всплеснула руками и решилась посмотреть мне в глаза. — Такого сотрудника упустить — было бы непростительно. Вот с девочками знакомьтесь: Леночка и Зулечка.
Леночка и Зулечка кивнули.
— Пойдемте, Славочка, оформим документы.
По примененному ко мне суффиксу «чк» я поняла, что на работу меня действительно приняли. Мы отправились в кабинет директора. По дороге она рассказывала, почему на такой небольшой магазин приходится такой большой коллектив.
— У нас два отдела: канцелярские товары и книги. На канцтоварах отдельная касса и там работает один человек — Леночка. А на книгах должны работать двое.
— Почему?
— По правилам так положено.
— Забавно.
— Правила не могут быть забавными, они просто обязательные, — поучительным тоном сказала моя почти уже начальница.
— Я подумаю над этим, — у меня получилось сказать почти кротко.
Ирина Игоревна с гордостью вела меня по своим владеньям. После истории с художественными альбомами я уже не удивлялась, что она искренне любит свою работу, книги считает богатством, а духовное — превыше материального. «Аминь. Верую. Принимайте новообращенную. Такой испытующий взгляд. Точно — как при постриге. Хорошо. Верую — два, верую — три. Точка. Где у вас выдают рясы?»
— А форму надо заказать портнихе, Славочка, — будто услышала мои мысли Ирина Игоревна.
— Какую форму?
— Халат. Вот как на мне и на девочках — такой же серенький с кармашками.
— Кармашки-то зачем? — меня взволновали именно они.
— Чтобы было, куда положить ручку или карандаш.
— А зачем нужно класть в карман ручку или карандаш?
— Мы так всегда делаем.
— Правило?
— Да-да, именно!
— Еще одно прелестное правило! О нем я тоже подумаю. Обязательно.
Мышечное воспоминание № 2
— Ты меня любишь?
Наша ситуация особенна тем, что вопрос этот задавал он мне, а не наоборот. Я сразу вспомнила, как говорили Доронина и Литвинова в фильме о настоящей любви стюардессы и мужчины модной для своего времени профессии: «Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я. Люблю тебя».
— Ты любишь меня?
«Конечно, нет», — очень хотелось сказать так, из вредности сказать, но не смогла. Потому что, ну, если бы вечер был какой-то особенный. Или случилось встретить кого-то, чтобы вот так сказать. А то вечер как вечер. Обычный вечер. Обычный поздний вечер. После работы. Идиллическая картинка. Красивая пара. Лежим на диване, по телеку идет какая-то голубая муть. Пялюсь в экран, создавая иллюзию, что внимательно смотрю и слушаю. Отхлебываю регулярно вино, опять же, иллюзия занятости. В голове на самом деле пусто. И гораздо интереснее мне любоваться своими новыми домашними туфлями: каблучок — ах-ах-ах, атлас блестит — ах-ах-ах, как благородно блести-и-ит! Ножки в них — точеные, настоящее произведение искусства — ах-ах-ах, какая (придыхание — это важно!) прелесть…
— Да.
— Ты устала, Ясенька?
— Да.
— Луну с неба тебе достать?
В голове было: «Хотела сегодня что-то сделать, не могу вспомнить, что именно». Вслух сказала:
— Да.
— Мне не хочется тебя напрягать, но, может быть, ты вспомнишь еще какие-то слова?
— Да.
— Четыре «да» подряд — ты превзошла себя. Хочешь, я уйду?
Туфля соскользнула с ноги. Я встала и вышла из комнаты. Налить еще вина. Наткнулась на музыкальный центр и автоматически включила музыку. Заиграл любимый джаз. Танцевать начала тоже автоматически. Одна. Под эту музыку я так люблю быть одна.
— Хочешь, я уйду?
Самый дорогой, по идее, человек задает самый страшный из возможных вопросов, второй раз, а я спокойна. Я просто не услышала. Тогда. Или сложно. Мозг как на пленку записал наш разговор и воспроизводит сейчас. Но и сейчас я спокойна! Как танк. Несмотря на восклицательный знак. Мне и сейчас легче сказать пятое «да». И дело здесь не в Карнеги. Ничего не чувствую. Ничего. Не чувствую. Я-ни-че-го-не-чув-ству-ю. Что со мной? Всё хорошо. Я — танк. Хороший, боевой, исправный, современный, готовый к атаке и обороне танк.