Сказки врут!, стр. 38

— А я, когда все закончится, возьму Ксюху и рвану с ней в Коктебель. Там хорошо…

— Что было в чае? — как утром зашипел на меня подскочивший колдун.

— Ничего. — Я испуганно замотала головой. — Ничего такого. Травки. Мята, душица…

— Ты по моим записям делала?! — дошло до него. — С приговорами? На волне?

— Н-на какой волне? — оторопела я. — Ну ерунду там всякую говорила, что запомнила… Я же даже не знаю, где тут север!

— Да какая разница! — заорал он, впервые на моей памяти опустившись до такой неприкрытой грубости, и мне сделалось страшно. — Какая разница, где тут север?! Какая разница, что ты говорила?! Ты могла хоть «Наша Таня громко плачет» читать! Неважно! Важно, кто и с какими намерениями! Ты ведьма, веришь ты в это или нет! И ты только что опоила нас… Что там было? «Душевная беседа»? Замечательно! Ты только что накачала нас гомеопатическим аналогом сыворотки правды!

Натали, судя по взгляду, убить меня была готова. Антон ограничился укоризненным покачиванием головы. И только Серый, как ни в чем не бывало, цедил свое какао.

— Выходит, ты не безнадежна, — сказал, переведя дыхание, Сокол. — Но чай с этого дня завариваю я, и только я!

Он вышел из кухни, громко хлопнув дверью, а я подумала, что пить его чай мне, наверное, не стоит. Хотя бы первое время.

Через минуту на кухне остались только мы с Сережкой.

— Не расстраивайся, Насть. Ты же не специально?

— Не специально, — вздохнула я. — День у меня сегодня… неблагоприятный для чайных церемоний.

Собравшись с духом, я постучала в комнату Нат. Она не ответила, и я тихонько приоткрыла дверь.

Баньши сидела на кровати, спиной ко мне. Держала на коленях раскрытый нетбук, на экране которого застыла фотография, которую она показывала нам недавно, и тонкий пальчик с длинным ярко-алым ногтем с нежностью касался улыбающегося лица под светлой челкой.

— Наташ, можно?

— Заходи, — ответила она равнодушно.

— Нат, прости, пожалуйста. Я не думала, что так получится, честно.

— Мне-то что? — Женщина захлопнула нетбук. — Перед Соколом вон извиняйся. Зацепила ты его, каменного нашего. Не помню, чтоб когда-то так разорялся.

— Извинюсь, — пообещала я, присаживаясь рядом с ней. — Пусть только отойдет немного.

— Боишься? — хмыкнула Нат. — Не бойся. Уже отошел. А даже если и нет, второй раз уже виду не подаст. Отшутится, как всегда, рукой махнет… Полпачки за раз выкурит — и дело с концом.

— Я понимаю…

— Да черта с два ты понимаешь! — высказала она мне сердито. — Еще ему об этом скажи! Пожалей, ага. Не тот это человек, Настя. Да и плевать ему по большому счету на твое понимание. И на мое тоже. Он с Кирюшкой только делился. А тот мне рассказывал, мол, ты же женщина, может, подскажешь что-нибудь… А что тут подскажешь?

Я вдруг поняла, что и слова от нее не услышала бы, если бы не действие волшебного чая. Натали еще не отпустило. А мне, наверное, не стоило слушать чужие секреты…

— Сокол сразу после школы в одесский мед поступил. Там с ней и познакомился. Первая красавица, спортсменка, комсомолка. Дочка какого-то царька областного масштаба. А он кто? Никто. Цыганчонок без роду-племени…

— Цыганчонок?

— Да нет, просто дразнили так. Они с Кирей с юга Бессарабии — в роду кого только нет: болгары, румыны, гагаузы, хохлы… В любом случае не пара он был царевне. Весь первый курс страдал, а со второго его отчислили. Не сошелся с деканом во взглядах на современную медицину, да так, что сессию завалил с треском. А там и повестка из военкомата прилетела. Кирюша уже работал на компанию, мог бы помочь. Но Сокол — птица гордая. От помощи отказался и отправился отдавать долг родине, н-да… Вернулся через два года, но не в Одессу, а к брату, во Францию. В Лионе перед начальством засветился. Диплом все-таки получил… А потом, даже не скажу, сколько лет прошло, вдруг сорвался, как почувствовал что-то, и к ней, к царевне. А ее тем временем уже из больницы выписали…

— Как выписали? — переспросила я, не поняв, где и что упустила.

— А как у нас выписывают, Насть? Умирать. Рак не помню чего в последней стадии. Ни папины связи, ни деньги не помогли. Все, финита. Заказывайте музыку, пеките пирожки. Только Сокола это, естественно, не устроило. Подогнал машину к подъезду, растолкал скорбящих родственников, сгреб свою царевну со смертного одра и увез, никому ничего не объясняя. К тетке в село, под Измаил. Кирюшка тогда к нему ездил. Говорил, заперся он с ней в комнате и неделю не выходил. Не ел, не спал, силы, сколько было, все в нее вбухал. Но на ноги поднял. Потом к морю повез, к дельфинам. Есть такая терапия, не помню, как называется. Потом в Татры, домик у них с братом там был. А помимо лечения, наверное, цветами-подарками заваливал, дифирамбы пел, стихи читал… Как он читал, Настя! Это слышать надо было. Вацлав Крушницкий, земля ему пухом, при каждом случае Сокола к себе в кабинет зазывал. Коньяк по бокалам разольет, вроде как за жизнь поговорить, а сам обязательно на стихи свернет. Есенин, Пастернак… И ведь что странно, по-русски же не бельмеса, но слушает, чуть ли не плачет…

— Кто? — окончательно потерялась я.

— Крушницкий. Сокол в его ведомстве работал.

— А царевна?

— А что царевна? Выходил он ее. Привез домой живую-здоровую и сделал официальное предложение. Естественно, она согласилась. Только согласилась не от внезапного большого чувства — элементарно из благодарности.

Натали умолкла, наверное, действие чая постепенно сходило на нет, но я уже поняла, чем закончилась эта история.

— В один прекрасный день она решила, что отблагодарила сполна?

— Нет, — усмехнулась баньши. — В один прекрасный день он решил, что сыт по горло этой благодарностью, и подал на развод. Оставил ей квартиру в Одессе и домик в Татрах. Звонит на каждый день рождения, Новый год и Восьмое марта. Бросает все и мчится по первому зову: когда папу-царя турнули с поста со всеми вытекающими, когда у ее второго мужа случилось прободение язвы, когда при родах у нее возникли осложнения, и потом, когда ее дочка вдруг начала заикаться…

Внезапно потянуло от двери, сквозняком шевельнуло волосы, и мы с Нат одновременно развернулись — в темном проеме мелькнула какая-то тень.

Господи, что за дом — все подслушивают, подглядывают… Выпытывают чужие тайны.

Сережка гремел на кухне посудой — взялся-таки помыть. Антон затаился в своей комнате. Значит, Сокол. Я чувствовала себя еще более неловко, чем после того, как он наорал на меня за чай, но сделала над собой усилие и вышла на балкон.

— Я… Мне…

— Здесь есть телевизор, Ася, — сказал он не оборачиваясь. — Если захочется слезливых историй, посмотри какой-нибудь сериал, их на каждом канале полно.

— Я не хотела.

— Верю. А любопытство не порок.

Права была Нат, снова шуточки, насмешки. К утру и не вспомнит. Или сделает вид…

— А Серый твой все-таки везунчик, — хмыкнул мужчина, взглянув на меня через плечо. — Два раза за один день подфартило твоего чайку не попробовать.

— Один раз, — выпалила я и тут же зажала рот ладонью. Похоже, чай начал действовать и на меня.

— Один? — требовательно переспросил темный, развернувшись.

— Я… Он… — Правда рвалась наружу, как ни старайся! — Тот, утром, который с зельем фей, был не для Сережки… Он…

— Ну? — хищно усмехнулся колдун.

— Для меня, — выдохнула я и закусила губу.

— Запущенный случай.

Сокола мало интересовали мои откровения, куда меньше очередной сигареты, и я, так и не извинившись, позорно сбежала, покуда не сказала еще чего-нибудь, о чем потом обязательно буду жалеть.

ГЛАВА 12

Ночью Сережка снова ворочался, колдун храпел, а я никак не могла уснуть, не только из-за этих двоих, но и из-за собственных мыслей. Мысли, по-хорошему, нужно было гнать сразу, как это делают Сокол и Нат и как уже, кажется, научился Серый: ведь на кону его жизнь, репутация темного, возможно, положение в компании мужа Натали и ее самой. И об Антоне забывать не стоит — если что случится, светлое начальство по лысой головке не погладит.