Как убить своего мужа и другие полезные советы по домоводству, стр. 21

И как бы мне ни хотелось стать одной из тех, кто может правой рукой менять пеленки, левой взбивать суфле и при этом вести телефонную конференцию, я превратилась в нечто совсем иное. Я превратилась в клише. Когда я слышу нотации, слетающие с моих губ, такое впечатление, будто мне промыли мозги, пока я спала.

Стоит ли удивляться, что к вечеру пятницы я напоминаю стюардессу после недели сверхдальних перелетов: ломота в ногах и постоянные перепады настроения? Возможно, Джаз все-таки права. Возможно, я действительно злюсь на Рори, поэтому-то меня и не тянет к нему в постели.

И я все больше утверждаюсь в мысли, что на Священной Земле Брака настало время для государственного переворота.

Глава 7

Леди и самосуд

По моему мнению, советы — это как сифилис. Лучше давать, чем получать.

МОЖЕТ, МНЕ УЙТИ ОТ МУЖА?

Печатные буквы вопроса настойчиво мигали с экрана. Прошла неделя с нашей последней встречи, и я сидела за компьютером в учительской, обмениваясь с Джаз электронными письмами.

Это был один из тех житейских вопросов, ответа на которые не существует; все равно что спросить, почему «моносиллабизм» — такое длинное слово.

Я обвела взглядом женскую часть нашей убогой комнатки. Две разведенки. Трое не живут с мужьями. У четверых несчастливый брак. Проблема в том, что женщина выходит замуж, не пройдя «брачной учебки». Никто никогда не говорил нам: «Запасные выходы здесь, здесь и здесь».

Джаз ждала моего ответа, но я была не готова выступить в роли парашютного инструктора и советовать подруге прыгать в неизвестность.

На экране выскочило новое сообщение.

Джаз. Вчера вечером Стадз вернулся с Гаити, и я сказала ему, что он разбил мне сердце. Совет «великого врачевателя»? Принять две таблетки аспирина и полежать. С ним. А мои безостановочные рыдания доктор Стадлендз списал на счет «повышенной активности слезных желез».

Кэсси. Чуткий, козлина.

Джаз. Сказал, что когда по кускам сшиваешь подорвавшихся на минах, то твои чувства притупляются. Мол, война заморозила его сострадание, а мрачные картины операционного стола пропитали душу эфиром… И что все эти его романы нужны лишь для одной цели — почувствовать себя живым.

Кэсси. Очень смешно. Особенно в свете того, что ты готова его убить! Нет, ну каков мерзавец! А что он еще сказал?

Джаз. Спросил: может, я хочу, чтобы он спал в другой постели? Я ответила, что да, и желательно в другом полушарии.

Кэсси. Так он собирается прекратить встречаться с этими женщинами?

Джаз. Он объяснил, что связи на стороне удовлетворяют потребности, которые не находят удовлетворения в семейной жизни, и чем дольше эти потребности остаются неудовлетворенными, тем дольше будет оставаться неверной недовольная половина. Сказал, что искать на стороне то, чего тебе не хватает дома, намного гуманнее, чем разрушать семью. Неверность, по его словам, суть стратегия с целью поддержания брака. Деяние, направленное на сохранение, а не на разрушение. Вот как он оправдывает свои непрекращающиеся обманы.

Кэсси. Точнее, свою двуличную, лживую сущность. Ты это хотела сказать? И что ты собираешься делать?

Джаз. Думаю дать ему хорошего пинка под зад. Или ты полагаешь, что лучше всю оставшуюся жизнь подсчитывать его использованные гондоны?

Кэсси. Можно вшить ему в трусы миниатюрный радиомаяк — эдакий «трахо-жучок». Черт! Прости, мне надо идти. Скрип на игровой площадке: обнюхивает воздух, точно бладхаунд. Сегодня у нас родительское собрание.

Джаз. Ладно, увидимся вечером в галерее у Ханны. И постарайся не опаздывать. Мне надо с тобой еще кое-что обсудить. Я обнаружила уплотнение. В груди.

Уплотнение? Я смотрела на зеленый курсор, невротично мигавший на мониторе. Мама Джаз совсем недавно умерла от рака груди. А ведь это наследственное?

Остаток уроков и родительское собрание я не могла отделаться от тревоги, узлом скручивавшей внутренности. Мои шестиклассники только что выдержали выпускные экзамены, и теперь разговоры сводились лишь к одному: где учиться дальше? Соперничество между родителями было просто тошнотворным. Лондонским мамашам так отчаянно хочется пристроить своих чад в «правильную» школу, что они готовы сломя голову нестись в престижные ясли, размахивая розовыми полосками теста на беременность, с которых еще не стекла моча.

— Моя дочь — круглая отличница, и мы уверены, что она получит стипендию по музыке. Да, мы еще только в пятом классе, но она исключительно одаренная девочка. Она хочет быть певицей и нейрохирургом. У вас ведь тоже дочь? Что она говорила на собеседовании в своей будущей школе? Кем она хочет быть?

— Прыгуньей на батуте и шпионкой. По-моему, Дженни ответила именно так.

— Ох. — Краткая пауза. — Как… м-м… оригинально.

Амбициозная родительница награждает меня ослепительной, но испуганной улыбкой акробата-канатоходца. Еще одна сияющая мамаша жутко беспокоится, что ее сынишка читает ковбойские комиксы, вместо того чтобы штудировать классику. Что бы я посоветовала?

— М-м… не садиться на корточки в шпорах.

Мой собственный сын на днях записался в рок-банду «Крутые салаги» и сочинил для них песню под названием «Мой пес сожрал мозг Гитлера», так что советчик из меня тот еще.

Когда я, шатаясь, вывалилась из класса, на часах было 20:35. Обычно после родительских собраний мы с остальными учительницами встречаемся где-нибудь в баре и подводим итоги негласного конкурса «Самый сексуальный папаша», но сегодня я торопилась на встречу с Джасмин. Я неслась к выходу, когда из своего кабинета, точно угорь из-под камня, выскользнул Скрип.

— На общем собрании, когда детям велели встать для исполнения национального гимна, несколько человек из вашего класса встали на голову. Разумеется, их отправили ко мне в кабинет, где эти хулиганы в голос заявили, что, по вашим словам, никто не уточнял, на какой части тела нужно стоять.

— Ну… вообще-то, никто действительно не уточнял. А прилив крови к мозгу оживляет…

— Я был бы вам крайне признателен, миссис О'Кэрролл, если бы вы держали свои антироялистские настроения при себе, — разумеется, если вы намерены продолжать карьеру в области образования. И неужели вы действительно считаете, что для женщины приемлемо являться на работу в брюках?

А вот мне хочется спросить совсем другое: насколько это приемлемо — носить костюм такой узкий, что ты выглядишь как набитый овсянкой презерватив? И насколько это приемлемо, когда тебя отчитывают в присутствии твоей соперницы Пердиты, что притаилась за директорской спиной, да еще с такой мордой, какая бывает у обожравшейся сметаны кошки?

— Да, сэр. Нет, сэр, — робко отвечаю я.

Знаю, опять повела себя как размазня. Продемонстрировала, так сказать, уступчивость записной подхалимки. Очень мило.

— Кассандра. — Пердита выждала, пока распаленный директор уплыл в конец коридора: шестидесятилетний линкор, изрыгающий огонь изо всех своих высоконравственных орудий. — Мы обе претендуем на одно и то же место, и пусть победит сильнейший! Но это вовсе не означает, что мы не можем оставаться друзьями. Почему бы нам не выпить как-нибудь по рюмочке после работы?

Да пусть меня лучше голышом усадят на муравейник!

«Как насчет никогда? Никогда тебя устроит?» — думаю я. Но говорю совсем другое:

— Мне нужно свериться со своим ежедневником.

Я знаю, что Пердите вовсе не хочется быть моим другом. Ей хочется поковыряться у меня в мозгу. Школьные инспекторы сейчас особенно отмечают креативность. А Пердита женщина хоть и основательная, но с весьма проблемным воображением. Увидев как-то художества моих ребятишек на стене, она выразила лишь снисходительное любопытство, хотя прекрасно знала, что именно за это творчество я получила «отлично» в итоговом отчете инспекции.