Звезда надежды, стр. 65

Керис сидела неподвижно, решая, что делать. Броситься обратно в реку? Попытаться кинуть в него — в них — нож, прежде чем Берейн поразит ее леу? Невозможно…

— Добрый день, девица Кейлен. — Берейн сделал формальный приветственный кинезис.

Керис ограничилась тем, что слегка наклонила голову:

— Добрый день, Берейн.

— Вот мы и встретились снова. Что случилось с Гравалом?

Керис подавила желание облизнуть сухие губы.

— Он умер… от болезни горла, как мне кажется. Заболел внезапно. Только что был жив, и вдруг… — она щелкнула пальцами, — умер.

Берейн с сомнением посмотрел на Керис, словно не мог решить, как много ей известно.

— Похоже, что бессмертие Приспешников не такое уж… вечное в конце концов. Вы ведь выяснили, что он был Приспешником, верно? — Керис притворилась, что рассматривает свои ногти. — Ты, маленькая дрянь, будь осторожна, а то Неустойчивость может сожрать тебя, не оставив тебе души для вечной жизни тоже.

Тварь рядом с ним почувствовала гнев Берейна, оскалила зубы и начала бить хвостом.

Керис притворилась, будто ничего не замечает.

— Зачем, Берейн, — спросила она, — зачем ты предался Карасме? У тебя ведь было все, чего только может желать человек, — красота, богатство, положение в обществе. Так зачем же, во имя Создателя?

Берейн погладил грудь существа, которое обнимал, затем его рука скользнула ниже и зарылась в золотистые волосы, окружающие гениталии. Он усмехнулся:

— Вот поэтому, моя девочка. Вот поэтому.

Керис не поняла, и Берейн заметил, как она озадачена. Он прищурился.

— Неужели можно в самом деле быть такой невинной, такой дурехой? Попробуй вообразить, если сможешь, что значит желать и любить, но никогда не сметь признаться в своем желании, в своей любви, потому что церковь говорит, будто это смертный грех, будто это извращение, будто один мужчина не может желать другого. Вообрази, если сможешь, что значит жить, боясь даже посмотреть не туда, куда надо, что значит всегда прятать свою любовь. — Берейн фыркнул. — Согласно Закону, придуманному церковью, я все равно уже был обречен на ад. Так что же мне было терять? Здесь я могу любить, кого хочу, и так будет всегда. Здесь я никогда не состарюсь. Здесь целую вечность мужчины могут меня желать.

В душе Керис всколыхнулась путаница эмоций: страха, понимания, сочувствия, отвращения, — она чувствовала все это разом.

«Проклятый Закон, — подумала она. — Причины всех несчастий, кажется, всегда в одном: в ярме Закона. Берейн прав. Он не должен был бы прятать свое желание и любовь, как и я не должна была бы душить свою мечту стать картографом или Фирл свое стремление стать кем-то, кем не был наш отец».

Берейн, должно быть, прочел ее мысли, потому что грубо бросил:

— Мне не требуется твоего сочувствия, девка. — Он улыбнулся, и улыбка не обещала ничего хорошего. Все страхи Керис снова вернулись. — Вот так-то лучше, — протянул Берейн. — Так-то лучше. Я вот думаю: не спустить ли мне на тебя Карве. Он не особенно… привередлив в своих вкусах.

Керис продолжала смотреть на Берейна.

— Да. Это я заметила.

На этот раз Приспешник не скрывал своего гнева; он медленно направил в сторону Керис палец…

Девушка задрожала; остатки смелости покинули ее.

«Дура! Ты умрешь из-за того, что не умеешь держать язык за зубами!»

И тут раздался конский храп, лошадь взвилась на дыбы между Керис и Берейном, щелкнул кнут, прозвучал яростный крик.

Голос Даврона. Ответный стон Берейна.

Вспухающая на глазах красная черта появилась на лице и груди Берейна. С кнута Даврона, когда он стал крутить его над головой для следующего удара, капала кровь.

И тут все замерло, словно время остановилось. Дикий пригнулся, готовый прыгнуть, выпустив когти; Берейн поднял руку, вытянув ее в сторону Даврона — с пальцев его слетали искры леу; рука Даврона замерла в воздухе, кнут не нанес удара. Потом выразительным жестом проводник опустил руку и закатал рукав, обнажив амулет Карасмы.

— Только посмей, — полным презрения голосом бросил он. — Только посмей, и увидишь, что случится.

«Один Благородный против другого, — подумала Керис. — Хаос, до чего же Даврон ненавидит Берейна!»

С неожиданной ясностью девушка вдруг поняла почему: в Берейне Даврон видел себя — Благородного, нарушившего кодекс чести своего сословия сделкой с Разрушителем. Не Берейна Даврон презирал, а себя.

— Мы еще встретимся, — тихо пообещал Берейн. — Ты проклянешь тот день, когда меня ударил, Даврон Сторрийский. — Он отвернулся и поманил за собой своего Дикого.

«Совсем как представление, которые устраивают церковники», — подумала Керис, однако почему-то посмеяться над Берейном ей не удалось. В тот момент, когда он отвернулся, она заметила, что след от удара кнутом побледнел и исчезает.

Даврон развернул коня так, что оказался лицом к лицу с Керис. В нем все еще кипел гнев. На мгновение девушке показалось, что он сейчас схватит ее и начнет немилосердно трясти.

Но момент напряжения миновал.

— Проклятие, Кейлен, — рявкнул Даврон, — что у тебя вместо мозгов? Сидишь тут, как сам Владыка Карасма, и переругиваешься с Приспешником…

— Так ты слышал, — выдохнула Керис.

— Слышал достаточно. Ты что, совсем ума лишилась?

— Если бы я промолчала, я бы стучала зубами. Впрочем, спасибо. У тебя уже появилась привычка спасать меня в последний момент.

Даврон сделал глубокий вдох.

— Дерьмо!.. — Он бросил на девушку беспомощный взгляд, на его лице были написаны боль и ужас. Прошло довольно много времени, прежде чем он достаточно овладел собой, чтобы сказать: — Пожалуйста, больше так не делай. Не думаю, что смогу вынести… — Даврон развернул лошадь и бросил через плечо: — Поехали. Остальные нас ждут.

ГЛАВА 19

С тех пор как путники пересекли Струящуюся, им ни разу не удавалось больше избавиться от Приспешников и их Подручных, кроме единственной ночи, которую они провели в относительной безопасности станции. В остальное время гибкие черные тени следовали за ними днем, ускользая, если кто-нибудь приближался к ним, и рыскали вокруг лагеря по ночам, тихо завывая. Иногда Керис замечала Берейна верхом на рогатом звере; позади него обычно сидел его хвостатый Подручный. В другие разы это оказывались другие Приспешники, мужчины и женщины, которых Керис не знала. Они предусмотрительно держались вне досягаемости луков, да и вообще проявляли осторожность и на глаза не лезли.

Приспешники чего-то ждали, следуя за товариществом.

Керис подумала о карте тромплери и ощутила новый укол страха.

Беспокоилась не только она: Портрон еще больше времени, чем раньше, посвящал кинезису, Квирк чаще шел пешком, чем ехал на лошади («так я менее заметен»). Корриан вызывающе плевалась в сторону их мерзких сопровождающих, но ее бормотание «Проклятые выродки, чего ждете, дерьмовые твари?» показывало, что ее смелость скорее показная, чем настоящая.

Даврон и Мелдор с великолепной самоуверенностью игнорировали посланцев Разрушителя — может быть, потому, что знали: Скоу не спускает с них глаз, а на меченого можно положиться.

— Чего они добиваются? — как-то спросила Скоу Керис, когда ее нервы совсем расстроились.

— Не знаю, — со смехом ответил тот, потом серьезно добавил: — Думаю, Карасма лишился шпиона среди нас, когда погиб Гравал, и теперь ему приходится прибегать к другим методам.

— А за вами раньше, пока не появился Гравал, шпионили?

— Сомневаюсь. По крайней мере не больше, чем за прочими товариществами. Мне кажется, мы могли привлечь к себе внимание, к несчастью, когда началась суматоха по поводу карт тромплери. До того Карасма не особенно присматривался к Мелдору — он был для него просто не представляющий опасности слепец, который ездит с Давроном, а Даврон был просто проводник, которому когда-нибудь придется выполнить его приказ. — Скоу печально встряхнул гривой. — Боюсь, до Карасмы начало доходить, что за нашими путешествиями скрывается больше, чем кажется.