Месяц как взрослая, стр. 30
Но Мерле безучастно следила за хлопотами Силле.
Силле считала, что это от потрясения. А держится она молодцом. Другая бы плакала или отчаивалась. А Мерле нахохлилась и молчит.
Почему у Мерле при этом нет-нет да и мелькнет неуловимая враждебность к ней, этого Силле объяснить не могла. «Наверное, это я слишком чувствительна», — решила Силле.
Она достала из шкафа новый бирюзовый костюм и принесла на кухню, где стояла гладильная доска.
— Ах, оставь! — сердито остановила ее Мерле, когда Силле приложила к ней юбку.
Но Силле и не подумала оставить. Она ловким движением надела юбку Мерле через голову, помогла натянуть жакет и сама застегнула его. Потом подвела Мерле к зеркалу.
— Посмотри, как эта бирюза идет к твоим глазам.
Хотя Мерле старалась не показать своего удовольствия, все же радостная улыбка выдала ее.
Счастливая Силле смотрела на вертевшуюся перед зеркалом Мерле. Вон как у нее опять порозовели щеки, в ее красивых глазах нет уже и в помине грусти.
Вдруг Мерле опять сникла.
— Так мы еще и опоздаем, — хмуро бросила она.
В гардеробе фабрики они встретили Хийе, и Мерле опустила глаза. Кто-то из девочек спросил, почему Мерле нарядилась в платье Силле.
— Почему ты думаешь, что это мое платье? — в ответ спросила Силле.
— Так тебе же подарили такое бирюзовое на майские праздники.
— Почему ты думаешь, что такой костюм купили только мне? — снова спросила Силле.
Мерле передернула плечами и, нахмурившись, рванулась вверх по лестнице. Промчалась, не заметив сидевшего на подоконнике Индрека.
Индрек посмотрел вслед Мерле, затем уставился на Силле. «Что с ней?» — спрашивал его взгляд.
— Все в порядке. Она ночевала у меня, — сказала Силле и хотела пройти мимо Индрека.
— Вот как! — Индрек загородил ей дорогу. — Надо будет сегодня же врезать замок в ее дверь.
— Это не поможет, — покачала головой Силле. — А мы уже договорились, что она пока поживет у меня.
Брови Индрека слегка сошлись. Он хотел еще что-то сказать, но подошла Хийе, и разговор оборвался. Девочки вместе пошли в зал.
— Ну-у! — обиженно протянула Хийе. — Значит, таким образом ты собираешься вернуть Мерле в наш квартет? Кто же у кого ночует за это?
— Я ночую у Силле, — неожиданно для обоих прозвучал голос Мерле, которая стояла вверху, на лестнице.
Силле изумленно смотрела то на одну, то на другую.
— Что с вами? Вы с ума сошли?
— Почему с ума? — обрезала Мерле. — Я уже с самого утра думаю, что… Если вы, девочки, не против, я могу вернуться в квартет.
Голос Мерле смягчился, стал неуверенным, когда она через мгновение продолжала:
— Если ты, Силле, хочешь этого, то… то… Ты сегодня так стояла за меня, и я все это время думала, что не следует ли мне…
— Ах, в благодарность? — улыбнулась Силле. — За то, что я стану тебя будить? — добавила она сразу, как только заметила взгляд, который Мерле метнула в сторону Хийе.
— Я… не совсем уж так, — в замешательстве говорила Мерле. — Я, во всяком случае, думала… Я решила…
— Может, решила, что я так думала? — короткий смешок Силле прозвучал резко. — Если уж решила, что будешь работать отдельно, то и работай сама за себя. То, что мы живем теперь вместе, к делу отношения не имеет.
— Думаешь? — нерешительно спросила Мерле.
— Что тут думать? И вообще… Возвращение в квартет зависит не только от меня. У нас есть бригадир… Но прежде надо спросить у Нийды и Хийе. И, честно говоря — ты только не обижайся, — мы не очень хотим твоего возвращения. Завтра ты снова передумаешь.
— Да, никогда не знаешь, что ты выкинешь в следующую минуту, — добавила Хийе. — К тому же, обижайся или не обижайся, а втроем мы укладываем куда больше, чем раньше вчетвером.
Мерле не обиделась. Даже засмеялась. Засмеялась широко, обхватила Силле и крепко сжала ее.
— Когда-нибудь я расскажу, почему мне сейчас важно поработать одной, — сказала она и, напевая, побежала к своему рабочему месту.
31
Силле освободила в своем стенном шкафу место для вещей Мерле. В обеденный перерыв Мерле съездила домой за одеждой. Ринальдо свозил ее туда и обратно на мотоцикле.
Силле оставила Мерле укладывать вещи в шкаф, а сама побежала в магазин.
Когда она вернулась домой и проходила мимо двери Индрека, то вдруг услышала в его квартире голос Мерле.
— Ой! Силле уже пришла. Так я пойду, — сказала она.
Ноги у Силле налились свинцом.
«Раз, — беззвучно произнесла она и подняла левую ногу. — Два… — ступила она правой ногой. — Три… четыре… пять… шесть… Сколько же ступенек у этой лестницы! Восемь…»
Дверь в квартиру Индрека все еще не открывалась.
Девять и десять… Вот, значит, оно, то, чего можно было ожидать, но о чем Силле до сих пор отказывалась думать. Индрек уже давно тянется к Мерле. Силле стало стыдно, так стыдно, что, стараясь вырваться из этого удушающего состояния, она устремилась вверх по лестнице, влетела в комнату, бросилась ничком на кровать родителей и зарылась лицом в подушку.
И в конце концов, если она, Силле, вообще что-нибудь значит для Индрека, говорила она себе, то пусть в одном доме с ним живут и ходят с ним разговаривать хоть двадцать Мерле. Отношение Индрека от этого не изменится, если он не какой-то безвольный флюгер. Если же она, Силле, для Индрека соседка, приятельница, товарищ по школе, ну, тогда… однажды появится кто-нибудь и тот, для кого она станет Джульеттой. Непременно, потому что для каждого, как говорят, на свете есть кто-то еще.
«Но кто скажет, что есть такой человек и для меня? — спросила она и тут же подумала, что у нее нет даже ни сестры, ни брата. — Может, я рождена на этот свет для одиночества? Вполне может быть. Бывают же такие люди».
Хотя сердце ее горело огнем, она усмехнулась: одиночка… это значит — исключительная. Чем человек исключительнее, тем труднее встретить ему подобного себе.
Силле отнесла сумку на кухню и стала выкладывать покупки на стол.
Вскоре вернулась взволнованная Мерле.
— Можешь себе представить: позвонили из редакции! Из редак-ции, редакции газеты. Просили передать Индреку Пармасу… этому самому нашему Индреку, что…
— Из редакции, Индреку? Кто звонил?
— Какой-то сотрудник из молодежной газеты. Мол, будьте добры, напишите записку товарищу Пармасу, если его сейчас нет дома, чтобы он сразу же пришел в редакцию. Он очень нужен сегодня.
«В редакцию?» Значит, после работы он ходит в редакцию!
Мерле сказала:
— У тебя такой вид, будто ты и в самом деле не знаешь, что Индрек и есть тот самый «У. Кареда», который написал о нашей бригаде.
— Кто? Индрек?
Брикет рыбного филе выпал из рук Силле и шлепнулся на пол.
— Кто сказал, что это он?
— Никто не сказал.
Мерле оказалась проворнее Силле и, опередив ее, подняла брикет.
— Никто не сказал, — повторила она. — Сама решила. Имре Лойк говорил, что для понимания жизни требуется алгебра. Уравнение с одним неизвестным я разрешила вмиг. Так что Икс, этот мистер Икс, или «У. Кареда», есть не кто иной, как Индрек. Яснее ясного: во-первых, ему позвонили из редакции, во-вторых, никто из посторонних, не фабричных, до появления этой заметки у нас в бригаде не появлялся, в-третьих, кто другой стал бы писать только о тебе? — Мерле рассмеялась. — Вот так! Ничего другого и знать не нужно. Но как он покраснел, чудило, когда я ему сказала о звонке из редакции, совсем как девчонка. Куда мне этот айсберг положить?
Силле взяла у Мерле брикет.
— Представь себе, он хочет быть журналистом, — пощелкала языком Мерле. — Из нашей школы станут выходить разного рода деятели. Подожди, у тебя рыба течет…
Она взяла пачку из рук Силле. Начала разворачивать ее над раковиной и продолжала:
— Ну а я в самом деле, без шуток, хотела бы остаться работать на фабрике. И немедля! Если бы это мне только удалось! Потому и хочу работать одна, чтобы у них было обо мне ясное мнение. Но об этом пока никому ни слова — молчок! Я верю только тебе, ты мне не конкурент, потому что тебе никто не позволит оставить школу…