Месяц как взрослая, стр. 27
«Ну что ж, от нечего делать можно попробовать, — думала по дороге домой Силле. — И раньше случалось без учительского задания кое-что рисовать».
Захватив с собой краски, бумагу, бутылку для воды, Силле отправилась к морю. Небо прояснилось, люди высыпали на улицу. На каждой скамейке кто-то сидел, Силле пришлось уйти очень далеко, чтобы найти место, где никто не мешал.
Чем дальше она шла и чем больше смотрела на синевшую рядом спокойную гладь воды, тем сильнее было искушение самой нарисовать море таким же глубоким и небо таким же высоким, как у Рейбаса. С каждым шагом укреплялась надежда, что она это сможет, росло нетерпение взяться за дело.
Наконец она увидела впереди на безлюдном берегу плоский камень и почти побежала к нему.
Быстро увлажнила лист бумаги, развела краску, и кисточка заскользила по белой поверхности, обращая ее в море и небо.
Первый скомканный лист полетел на землю. Через некоторое время второй. Третий оставался нескомканным чуть дольше. Но и его постигла участь предыдущих листов.
Силле сунула кисточку в бутылку с водой, подтянула колени к подбородку и мрачно уставилась на море.
«Ну ладно! — сказала она наконец себе. — Один-то рисунок ты должна сделать. Какой бы он ни получился».
Под вечер, вернувшись не в настроении домой, она сунула альбом в стол и даже не глянула на свое море.
27
Поздним вечером, когда Силле дописала письмо родителям и положила его вместе с газетной вырезкой в конверт, звякнул дверной звонок. Силле засомневалась, не ослышалась ли она. Прислушалась, больше не звонили. Но в коридоре за дверью вроде бы кто-то был.
Силле побежала и открыла дверь.
С нижней площадки на нее смотрел оторопело улыбавшийся Индрек.
— Ах, ты все-таки дома! У меня… ну, эти… как их — спички кончились, — сказал он, поднимаясь по лестнице. — Хотел вскипятить чай. Если есть, дай взаймы?..
Силле принесла коробку спичек и подала Индреку.
— Спасибо! — сказал он, но уходить не уходил.
— Не стоит! — ответила она.
Индрек вертел коробок.
Силле поправила носком туфли коврик для ног.
— Вот ведь, — говорил Индрек, — ужасно захотелось чаю, а как его вскипятить, если нет спичек.
— Бывает, — вздохнула Силле. — У нас так часто с солью, не заметишь, как она вся вышла…
— Я завтра верну тебе спички, — пообещал он.
Индрек не спешил уходить, несмотря на свое большое желание вскипятить чай.
— Не надо возвращать, — сказала Силле. И хотя она подумала, что теперь пора бы и распрощаться, но тоже не уходила.
Индрек подкидывал коробку со спичками и вскользь бросал на Силле беглые взгляды.
Силле опять подвинула ногой коврик и не сводила глаз с носка туфли.
— Ну ладно, я пойду, — произнес Индрек и не сдвинулся с места.
— Хорошо, — сказала Силле, повернулась к Индреку боком и принялась стирать пальцем пыль с дверной филенки.
Индрек медлил.
— До свиданья! — Силле ступила в прихожую.
Прежде чем она успела притворить дверь, Индрек сказал:
— Послушай, Силле, почему ты не пошла с нами? Мы…
— Ах да! — быстро перебила его Силле. — Что же это я хотела… Что же это я должна была… Ах да! Спокойной ночи!
Она торопливо захлопнула дверь и прижалась к ней лбом.
Назойливый звон будильника прервал сон как раз на том месте, когда Силле вместе с дельфинами нырнула к затонувшему в Черном море судну и собиралась открыть заросшую морской травой каюту.
С большим усилием открыла Силле тяжелые сонные веки.
Половина пятого! Всего!
Она протянула руку, чтобы нажать кнопку звонка, как вдруг вспомнила, в чем дело. Одеяло было откинуто в сторону, и Силле выскочила из постели.
Накануне вечером Силле решила, что завтра рано утром она попробует рисовать угольными палочками, которые ей дала Юта Пурье.
Из окна их рабочего помещения виднелся кусочек старой городской стены с двумя башенками. Силле еще тогда подумала, что можно нарисовать хорошую картину, если бы только суметь. Теперь она хотела нарисовать углем именно этот вид. Раннее утро она считала самым подходящим временем: не мешают любопытные.
Площадка перед фабричными воротами была пустынной. Силле забеспокоилась: а впустит ли ее вахтер в такую рань?
Рябая, в белом халате, женщина протирала куском скомканной газеты окно, которое отделяло ее каморку от проходной. Молча она взяла у Силле сумку и поставила ее на полку. Лишь бросила беглый взгляд на бумагу для рисования, которую Силле сворачивала в трубку. Продолжая протирать окно, вахтерша крикнула вдогонку Силле:
— В другой раз не делай брака. Недосыпать вредно для здоровья.
«Откуда она знает о браке?» — смутилась Силле и шмыгнула во двор.
Раннее солнце заглянуло в зал и залило его ослепляющим светом. Непривычной была эта яркость, странной необычная тишина.
Пробираясь между ящиками к окну, Силле откашлялась и затянула:
— Когда сияет солнце…
— Уже-е-е! — раздался вдруг чей-то недовольный и хриплый спросонья голос.
Силле застыла на месте. Никого видно не было.
Затем кто-то громко зевнул, чьи-то руки оперлись о край стола, и наконец из-за коробок появилось заспанное лицо Мерле! Она потянулась, еще громче зевнула и посмотрела на часы.
— Что это? — Мерле поднесла часы сперва к одному, затем к другому уху. — Тикают! Сколько на твоих?
— Четверть шестого.
— Чего так рано? — Мерле протерла глаза и снова потянулась.
— А ты чего?
— Я? Я… — смутилась Мерле. — Мама уехала четырехчасовым поездом в командировку. Пошла провожать и…
Мерле не смотрела на Силле. Она терла кулаками глаза, пыталась зевнуть и кончила без запинки:
— А чего туда домой? Еще проспишь…
И тут же Мерле перевела разговор.
— А как ты сюда попала? — спросила она и, дожидаясь ответа, быстро сказала: — Меня не хотели пропускать — ночью, говорят, тут делать нечего, с этими детьми, мол, одни неприятности, и пошло и пошло. Едва вставила, что из-за неприятностей и пришла, что в пятницу допустили брак и вот теперь, до работы, надо исправить его. Так что твой брак даже на пользу пошел.
Мерле усмехнулась.
— Но ты-то почему в такую рань?
— Хотелось порисовать, — неохотно призналась Силле.
— Ночью? — всплеснула руками Мерле.
— А во время работы, по-твоему, лучше? — спросила Силле, подходя к окну и разворачивая бумагу.
— Да не-ет, — зевнула Мерле.
Через некоторое время Силле услышала за спиной ровное, глубокое дыхание. Вскоре и оно исчезло за мягким шорохом угольной палочки.
Силле кончила рисунок и разглядывала его вблизи и издали. «Занятно! — решила она. — Пророк Муз мог бы позволить нам рисовать на занятиях углем. Да и ради собственного удовольствия можно было бы порисовать иногда угольной палочкой. Занятно! Но показывать Юте Пурье тут нечего».
Силле положила поверх рисунка другой лист, как учила художница, и отнесла рисунок на полку.
Когда Силле вернулась, Мерле еще спала. Голову она склонила на руки и так сладко сопела, что и Силле захотелось подремать. Но времени уже не осталось: в любую минуту могли явиться девочки.
— Мерле, проснись! — негромко позвала Силле.
Сопение на какое-то время прервалось и продолжалось снова.
— Мерле! Сейчас придут на работу!
Силле положила руку ей на плечо. Мерле испуганно вскрикнула, вскочила, наткнулась на стул Хийе и с грохотом опрокинула его. Она испуганно оглядывалась. Ее трясло, будто от холода. Увидев Силле, попыталась улыбнуться.
— Ты? Ой, как я испугалась.
Мерле подняла стул, снова посмотрела на Силле и опять улыбнулась.
— И тебя испугала. Прости! Но я… даже не знаю, чего я испугалась. Твоя рука просто… Может, подумала, что крыса. Однажды у бабушки…
Силле остановила ее:
— Сейчас придут девочки. Причешись.
Мерле поблагодарила. Другим действительно незачем знать, что она тут спала, и вообще…