Рассказы, стр. 3
Петрович мордой напоминает лошадь, а остальными частями тела — волжского босяка с картины дедушки Репина. Того, высокого, с трубкой и кадыком.
На каждого было по три бутылки водки и закуски с пол-ладони.
Пошел дождь, но и он не мог унять криков и песен.
Пели все.
Ходили в кусты по разной нужде, и опять пели.
И тут вдруг хватились Петровича.
Нашли его под ракитой в самом зассаном месте.
Он лежал на спине, без кроссовок, задрав свой кадык, и ноги у него были синюшные.
— Умер?!! Посмотрите, посмотрите? Ноги уже синие!!! Пульс! Пощупайте пульс! Он там! Да не там же! Что? Умер?!! А?!!
Наступило молчание. Все стояли потупясь, потом стянули с голов бескозырки.
Петровича покрыли тем самым доблестным военно-морским флагом, с которым так долго ходили, и еще постояли.
Все вокруг, казалось, застыло, притихло, и даже дождь прекратился, а с листвы капали в землю торжественные капли, и звучала глубокая, внутренняя музыка.
Потом все отправились звонить в скорую помощь, и помощь пришла, приехала.
Из нее вылез молодой врач.
— Ну? — сказал он. — Где? — сказал он.
Его проводили, потупясь.
Врач присел, чего-то пощупал и что-то нажал, после этого Петрович открыл глаза, ожил, сказал: «Где я?» — потом: «Кто я?» — и встал, проклиная.
А ноги у него, оказывается, от кроссовок посинели.
Те от дождя раскисли, полиняли и покрасили ему ноги.
ТРП
Я еле ТРП добыл. Через неделю в море, а мы это дерьмо под названием подводная лодка только что приняли. Так что в мыле все, в пене и в крошках мелкого говна.
Бегаем.
Носим все в дом, а теперь у нас перешвартовка к одиннадцатому пирсу ради погрузки торпед. А я вот за ТРП поехал на склад. Один, естественно.
ТРП — это твердый регенерируемый поглотитель. Он углекислый газ под водой поглощает. Без него там даже пернуть страшно.
Машину в тылу с трудом оторвал. Теперь еду и думаю: только бы перед КПП не сдохла, как я тогда до пирса доберусь, каждая бочка вместе с оплеткой этой нашей драгоценности весит сорок кило. У меня двадцать бочек.
Перед КПП меня останавливают.
— Товарищ капитан третьего ранга! В зону нельзя. Погрузка ракет.
Только этого не хватало! Достаю жетон «За дальний поход», и ворота, как по-волшебному, открываются. За этот жетон бербаза маму продаст.
А теперь нам на пирс с ветерком надо. Гей, славяне!
Подъезжаем к пирсу — никого. Лодки нет, и я опять один.
Эх, лямка моя бурлачная. Я же капитан третьего ранга, и таскать двадцать бочек волоком с корня пирса почти на самую середину, потому что машина боится заехать и не выехать, по сорок кило каждая нам не привыкать — Кать! Кать! Кать!
Вся жопа в мыле.
Пока корячился, лодка появилась. Только не наша, а соседней дивизии. Подошла она, ошвартовалась, сходню сбросила, и спрыгнул с нее хуй.
— Эй! — заорал хуй. — А ну, выбрасывай с пирса все в пицс-ссз-зз-ду!
После чего он опрометчиво ткнул ногой мои бочки.
Видите ли, пинать мои бочки в моем же присутствии на одиноком пирсе, после того, как я над ними столько корячился, даже если ты вновь назначенный начальник штаба соседней дивизии в звании капитана первого ранга (что потом выяснится), не стоит.
Потому что я тут же подскакиваю и ору:
— Я вас самого сейчас выкину! — после чего человек берется мною за грудь и незамедлительно тащится к краю плавпирса.
А потом наступает момент истины. Потом он говорит мне буднично:
— Ну, ладно, пусть полежат! — и мы расходимся.
А тут и наша лодочка появляется.
ХОРОШО
Хорошо все-таки! Ох, как хорошо!
Здесь асфальт, фонари, светофоры, люди ходят.
А у нас там пурга — перед лицом пелена, ни черта не видно.
Идешь по дороге на ощупь, прикрывая ладонью лицо. И так километрами. В сторону ступил — провалился по колено. Приходишь в поселок в четыре утра, а до ПКЗ еще сорок минут идти, а подъем в семь.
Или росомаха. Она из семейства куньих. Бежит по дороге, как собака на трех ногах — с подскоком. Подбегает ближе, и ты видишь, что это не собака. У нее медвежьи лапы.
Она идет за тобой, соблюдая дистанцию.
А ты не выдерживаешь, поворачиваешь, и пошел на нее все быстрей и быстрей. Она отбегает в сторону, останавливается, и какое-то время вы стоите друг напротив друга — человек и зверь. Ты смотришь на нее в упор, она отводит взгляд в сторону. Ты пошел, она, словно нехотя — следом. Так повторяется несколько раз.
Потом, как-то незаметно, она пропадает.
А у вас хорошо.
Я тут каждый день улыбаюсь.
ЧАЙ С ПОДМИГИВАНИЕМ
Шторм разметал всех. Авианосец улетел куда-то в сторону, его корабли охранения разбросало с легкостью щепок, а наш эсминец зашвырнуло за горизонт.
Когда шторм стих, принялись искать друг друга.
В чем состоит боевая задача для нашего эсминца?
В том, чтобы, не выходя из сочетания с американским авианосцем, в случае чего, с получением сигнала от вышестоящих органов, утопить его к едрене фене вместе с кораблями охранения. Вот и все.
— Будем искать американца, — сказал командир.
Всем, кому положено, стало скучно и все, кому положено, уставились в волны.
Океан успокаивался. Все еще неторопливо шевелились свинцовые громады, но ветер уже не сворачивал скулы одним рывком, а гладил их почти что интимно.
— Справа тридцать — оранжевое пятно, — передали командиру.
— Чего?
— Справа тридцать — оранжевое пятно.
— Мда? — Командир посмотрел «справа тридцать» и увидел оранжевое пятно, после чего он вооружил свои глаза окулярами и опять посмотрел — точно, пятно, и в пятне что-то болтается.
— Право на борт, курс шестьдесят! Посмотрим чего там.
Эсминец развернул свое узкое рыло, как хорошая борзая, и через полчаса был у пятна. Там болталось не «что-то», а кто-то. Американский летчик в оранжевом спасательном жилете, пьяный вдрободан, был бережно схвачен за шкирятник, втащен на борт и отправлен к врачу.
То, что это был американец, было слышно — он пел; то, что летчик, было видно — он расставлял руки, собираясь взлететь; то, что «вдрободан» — заметно.
Оказавшись в амбулатории у врача, летчик на мгновение пришел в себя и знаком показал, какое ему необходимо лекарство.
Доктор налил ему стакан спирта, слегка его разбавил и остался у немедленно рухнувшего на койку тела.
Позже стало известно, что летчик выпал с авианосца. Он побывал в баре и вышел наверх освежиться. Специальный вахтенный надел на него спасательный жилет, потом он шагнул на палубу и через мгновение оказался в воде.
— Рашен уводка, ее?
— Ее, ее, давай!
Ему налили еще, и он опять рухнул. На авианосцах такой порядок: хочешь на верхнюю палубу — на тебя надевают жилет, смыло тебя — включаются: подогрев, передатчик с криком «SOS», растворяется в воде парочка секций из твоего жилета и образуется густое оранжевое пятно, а в воду поступает состав, отпугивающий акул.
При падении за борт в аналогичных условиях мы вооружены только любовью к родине, а обогрев, оранжевое пятно и отпугивание акул с передачей криков «SOS» организуешь себе самолично.
И потом наш жилет не отпугивает акул, а привлекает.
— Товарищ командир, — доложил доктор через парочку часиков, — он по кораблю шляется, в рубки лезет.
— Не было печали, — подумал командир.
Ну, корабль образца 19... года и, можно сказать, эсминец у нас действительно секретный, чего там говорить, а тут враг, можно сказать, лезет к самому сердцу.
— Сыграй с ним в шахматы
— Не хочет.
— А чего он хочет?
— В карты.
— В карты? Да, налей ты ему этого... чая, пусть спит, — сказал командир и подмигнул.
«Чай с подмигиванием» — это полстакана чистейшего спирта, остальное — заварка. С непривычки — жуткая штука. Перед американцем появился стакан.