Мама, стр. 7

Вадим сначала не понял, что означало возвышенное слово «судьба» применительно к кнопкам. Кажется, он хотел просить пояснений. И вдруг смутился, покраснев.

Андрюшина мать была художница. На рабочем столике лежало несколько незаконченных акварельных рисунков — видимо, иллюстрации к детской книге. Чистые, яркие краски, какая-то наивная непосредственность — казалось, сами дети могли бы нарисовать так, если их подучить немножко.

Анна Георгиевна — так звали Седову — испуганно встала навстречу Светлане: Андрюша пришел вместе с учительницей… и так поздно!

— Случилось что-нибудь?

Подбирая самые осторожные выражения, Светлана рассказала обо всем. Побледнев, Анна Георгиевна обрушила на голову сына целый ливень укоризненных восклицаний, поцелуев и слез.

Андрюша, молча и тяжело вздыхая, с упреком смотрел на Светлану.

«Может быть, действительно не нужно было рассказывать?»— думала Светлана, возвращаясь домой.

Как могла, она старалась успокоить взволнованную маму. И чувствовала свое бессилие. Как и в разговоре с отцом Володи Шибаева, ей мешала ее молодость. Трудно внушить женщине, которая вдвое старше тебя, что нельзя терроризировать сыновей своей любовью. Трудно убедить сорокалетнего мужчину, который смотрит на тебя как на девочку, что даже дрессировщики собак умеют воспитывать, не причиняя боли.

И до чего же несправедливо распределена в природе материнская любовь! Взять бы немножко любви и волнений у Анны Георгиевны Седовой, прибавить их к деревянной мамаше Володи Шибаева…

На полпути Светлана вспомнила, что нужно еще забежать в школу за тетрадями.

Домой вернулась не раньше, чем обычно, а много позднее. Вот и получился вместо легкого дня день хлопотливый.

Сорок учеников в классе, сорок тетрадей по русскому, сорок — по арифметике. Да еще домашние всякие дела…

Прошло еще несколько дней, прежде чем Светлана собралась наконец поехать к Володиной бабушке.

V

Адрес был весьма неточен: «около самой автобусной остановки».

Но большей точности и не потребовалось: на этой улице Марию Николаевну Шибаеву знали все.

Впрочем, вряд ли это можно было назвать улицей. Несколько маленьких домиков, нарядных от снега, смотрят на дорогу из-за невысоких изгородей. А по другую сторону дороги белое поле блестит на солнце, покато спускается к реке. За рекой — лес.

Светлана подошла к одному из маленьких домиков. Белый палисадник. Чуть покосившаяся дверь.

На стук ответил негромкий женский голос:

— Не заперто!

Маленькая кухня, вся залитая солнцем. На окнах цветы — плющ, розовая бегония, еще что-то. Тепло и чисто. Русская печь занимает половину всего пространства. От нее-то и тепло. Еще тепло от взгляда старой женщины.

— Учительница? Да какая же ты молоденькая! Садись, дорогаинькая… Прости: пироги из печи пора вынимать.

И выдвинула ухватом большой противень с пирогами, поставила на стол, прикрыла полотенцем.

Еще выдвинула глиняную кринку. Вкусно запахло топленым молоком. Закрыла дверцу печи.

— Топленое молоко любишь?

— Люблю.

— Вот и будешь сейчас пить. Володя мой тоже любит. Чтобы с пенками.

— Он к вам придет сегодня?

— Да. Каждое воскресенье приходит. Светлана взглянула на ходики.

— Да ты не беспокойся, еще не скоро придет. Часам к двенадцати, не раньше.

Светлана даже смутилась: уж очень здорово умела читать мысли Володина бабушка!

Она не похожа ни на сына, ни на внука. Пожалуй, руки похожи, но они по-женски смягченные, легко и ловко переходят с одного предмета на другой.

Пирогами Мария Николаевна угощала в комнате. Там было еще больше солнца и цветов. Пироги с морковью и яйцами — никогда таких вкусных не ела. Изумительные пенки в розовом топленом молоке.

Разглядывая комнату, Светлана увидела на шкафу незаконченную модель самолета из тонких планок.

— Это Володина работа?

— Да.

А в сенях стояли лыжи и санки. Светлана вспомнила, что ничего такого специфически мальчишеского у Володи дома она не заметила.

— Ему бы с вами жить.

— У него родные отец и мать.

На стене висела фотография в коричневой рамке. Светлана подошла.

— Это ваша семья? Сколько же у вас детей, Мария Николаевна? И все — мальчики?

— Пять сыновей.

— Вот это, должно быть, Володин отец? Он на вашего мужа похож, а остальные — на вас.

— По-всякому бывает. Один сын отца повторит, а другой с отцом спорит.

Светлана поняла: спорит — не в буквальном смысле, а всем поведением, характером своим.

Мария Николаевна тоже смотрела на фотографию.

— И ведь вот как бывает: Павел, младший мой, отца почти и не помнил, а весь в него.

Не про внешнее сходство говорила Володина бабушка.

— Ваш муж давно умер?

— А я, дорогаинькая, пятнадцать лет с ним прожила, а на шестнадцатом ушла от него. И ребят всех забрала с собой.

Светлана вглядывалась в лицо человека, хозяином восседающего в самом центре снимка. Но почему Мария Николаевна хранит эту фотографию?

— Трудно вам было их всех вырастить?

— А уж это — как говорится: «Маленькие детки спать не дают, а с большими и сам не заснешь».

— А где теперь другие ваши сыновья?

— Двое — в Свердловске, на заводе работают, женаты, дети у них есть. А двое — в войну погибли.

Вот почему она хранит фотографию. Светлана вернулась к столу. Мария Николаевна сказала:

— Ты на моего Володю не всегда обижайся.

— Я не обижаюсь. Почему он такой, я, кажется, понимаю. Мне хочется, чтобы вы мне помогли.

Возвращалась Светлана задумчивая. К размышлениям о матерях прибавились мысли о бабушках.

Почему-то принято считать бабушек носителями рутины, отсталым элементом, порою даже дурно влияющим на внучат.

Справедливо ли это?

Бабушки ее учеников были первыми комсомолками, шли на рабфак. Уже имея семью, начинали учение с самых азов. Или, как Мария Николаевна, находили в себе силу освободиться из-под домашнего гнета, своими руками выходить, вырастить ребят.

И вот ребята выросли. Не все и не всегда такие, как хотелось бы.

Теперь растут внуки, и с ними тоже заботы… Как это она сказала: «Маленькие детки спать не дают, а с большими и сам не заснешь»?

Лыжи стоят в сенях у Володиной бабушки… А Толя еще говорил про коньки…

К приходу Светланы Костя прибрал комнату, вскипятил чайник, накрыл на стол.

— Эх, жизнь наша холостяцкая!

— Привыкай, — сказала Светлана, — в следующее воскресенье у меня лыжный поход!

VI

О лыжном походе сначала договорились с Валей. Потом нужно было получить благословение завуча. Светлана знала, что Ирина Петровна будет возражать. «Имейте в виду, что вы приобрели себе врага».

Светлана не сомневалась в этом и приготовилась защищаться. Но на нее никто не нападал. Каждое утро Ирина Петровна встречала ее с самым любезным видом, как и прежде, заходила посидеть на уроке. Доброжелательно указывала на ошибки. Только вот, пожалуй, больше находила ошибок и при большем числе свидетелей старалась их отмечать. Порою Светлана слышала реплики: «А ведь такой сильный был класс!» Подразумевалось: был сильный класс все три года, при Любови Ивановне, старенькой учительнице, которая вышла на пенсию.

В начале второй четверти пришел в школу инспектор гороно. Ирина Петровна разговаривала с ним у себя в кабинете. Дверь в учительскую была открыта. Инспектор спросил:

— Скажите, а как справляется новенькая ваша… забыл ее фамилию… маленькая, черненькая… помните, которая так интересно проводила урок? Мне бы хотелось зайти в ее класс.

Ирина Петровна ответила:

— Кажется, у них сейчас физкультура. Физкультуры не было в этот день в четвертом «В».

Ирина Петровна говорила еще что-то негромко. Долетали только отдельные фразы:

— Снизилась дисциплина… Да, не раз вспомнишь нашу Любовь Ивановну… Игры какие-то на переменах нелепые. Представьте себе — дети глотают кнопки.