Мама, стр. 28
Девушки застонали от восторга. Димка пошел по рукам, истисканный, не плачущий, но встревоженный, успокоился наконец у Светланы на коленях — она стала кормить.
— Котлетку ест! Подумайте только!.. Яблоко грызет! Девочки, совсем как настоящий!
Девушки притихли, с нежностью смотрели на Светлану и на малыша.
И каждой даже взгрустнулось немножко. Счастливая Светланка!
— Нет, товарищи! — сказала вдруг Алла, как бы отталкивая от себя рукой все Димкино обаяние. — Неправильно это!
— Что неправильно? — спросила Галя Солнцева.
— Неправильно, что Светлана, педагог по призванию, даже потомственный педагог, — неправильно, что она бросила школу и вбивает себя в одного своего малыша! Пускай очень симпатичного, не спорю!
— Алла, так я же буду работать!
— Где уж тебе!
— Погоди, вот выйдешь замуж, заведешь себе…
— Не собираюсь выходить!
— Все мы не собираемся замуж выходить! — неожиданно поддержала Светлану Олечка Рогачева. — А Светланке не повезло: офицерская жена — существо неоседлое. Правда, Костя? Кроме того, она ничего не умеет делать вполовину.
К этому времени Димка уже покончил с яблоком и топал по дорожке, вызывая восхищенные возгласы гостей. Оля ходила за ним следом — боялась, упадет.
— Хотите, девочки, я вам расскажу, что вы будете делать, когда заведете своих вот эдаких? — весело спросила она.
— Просим, Олечка, просим! — Это Костя подал голос с террасы, где он сидел, с явным интересом прислушиваясь к разговору.
— Хорошо, я вам расскажу. Идем, Димок, предсказывать им их будущую семейную судьбу. Ты, Аллочка, с первых же месяцев отдашь своих в ясли на пятидневку, а сама будешь в школе преподавать и писать кандидатскую диссертацию! По воскресеньям будешь обучать своих детей печатать на машинке, и, когда диссертация будет написана, твои дети ее дисциплинированно, без единой ошибки перестукают.
Оля отвернулась от Аллы, остановилась перед Галей Солнцевой.
— У Гали очень хорошая мама. Конечно, она не откажется быть хорошей бабушкой. Судьба Галиных ребят в надежных руках.
— Олечка, а мы? — спросили Аня и Валя, сестры-близнецы, очень похожие друг на друга.
— Аня-Валя выйдут замуж тоже за близнецов и будут ходить на работу по очереди — одна работает, другая дома с ребятишками сидит, все равно они у вас все одинаковые будут, не разберешь, какой чей!
— Здорово! — сказала Нюра Попова. — Олечка, а я?
— У Нюры младенец будет востроносенький и самостоятельный, сам себя пеленать, сам себя искусственно вскармливать — маме никаких хлопот.
Светлана, любуясь Олечкой, смеялась вместе со всеми. И вдруг вспомнилось, как после войны приехал в детдом Олин отец. А Оля и ее братишка, маленькие и жалкие не узнали его, испугались — он танкистом был, в танке горел, все лицо в ожогах…
К этим ребятам было даже какое-то материнское чувство.
Радостно думать, что выросла Оля хорошей — и хорошенькой, между прочим! — и умницей. Заботится об отце и братишку ведет, говорят, твердой рукой.
— Олечка, ты ничего не сказала про себя.
Нюра Попова, немного уязвленная своим будущим востроносеньким младенцем, заметила не без яда:
— У Олечки отец в военной академии работает, выдаст ее за генерала, квартира из четырех комнат, две домработницы…
Оля согласилась добродушно:
— Еще один вариант. Могу добавить в защиту Светланы, что «детоводство», как мой папа говорит, занятие трудоемкое, но увлекательное, увлекательное, но трудоемкое. По себе знаю: один мой братец чего стоит, а ведь Славка у нас хороший мальчик. Будет у тебя, Алла, свой, и никуда ты от него не денешься!
Вечером, после купания, гулянья, игры с Димкой, собрались уезжать.
— Рано еще, — сказала Светлана.
Но вспомнили, что хотели попасть в кино на 10.30.
— Светик! А ты поедешь с нами? Мы ведь и тебе билеты взяли… два билета, можешь с Костей. Картина замечательная! Все очень хвалят.
— Галочка! Да как же мне: сейчас Димку кормить.
Она проводила их до мостика. Вернулась. И стало ей чуточку грустно. Потом понесла Димку в дом. Он улыбнулся, уже сонно. Светлана ему ответила:
— Нет, Димок, это все-таки самое лучшее на свете!
— Что самое лучшее? — спросил Костя. Светлана прижала к себе Димку:
— Вот это.
А девушки, идя к станции, жалели Светлану, и каждая порадовалась за себя: свобода — это пока тоже очень хорошо.
XIX
Костя приезжал из Москвы всегда с одним и тем же поездом. Если нужно было зайти что-нибудь купить, на полчаса или на час позднее.
В субботу Светлана с Димкой на руках вышла, как всегда, за калитку. Мимо проходили дачники и местные жители, растягиваясь вдоль зеленой улицы небольшими партиями: самые шагастые — впереди, старенькие и неторопливые — сзади. Потом пауза на десять — пятнадцать минут, и новая порция идущих со станции.
Семь, восемь часов… Некоторые здоровались. Светлана спрашивала:
— Вы каким поездом? Папку нашего не видели?
Нет, не видел никто. Димке, пожалуй, вязаную кофточку пора надеть… Вернулась в дом. Пока одевала — прислушивалась.
Опять вышел за калитку нарядный ребенок в голубой вязаной кофточке, в шапочке с помпоном.
— Ну-ка, Димок, скажи: «Па!»
Но Димка говорит: «ма» и еще «дай-дай». Только два слова, больше ничего не говорит.
Тетя Леля пришла с речки.
— Не приехал Костя?
— Нет еще.
А Константин выехал как раз со своим обычным поездом. Смотрел в окно и думал, как много было в жизни связано с железной дорогой. Сначала поездки с матерью, потом — самостоятельные, поездки с товарищами, поездки вдвоем. Дачные поезда, поезда дальнего следования, воинские эшелоны.
И еще думал — как мало ему пришлось быть дома за последние одиннадцать-двенадцать лет.
Когда приезжаешь в одно и то же место с такими вот большими промежутками, иной раз вдруг представится, что не было этого промежутка, что вовсе и не уезжал никуда.
За окном поворачиваются дома поселка, выдвигаются один из-за другого. Отсюда видно мамину библиотеку. И кажется — вот сейчас выйдет мама на крыльцо и помашет платком. Прямо даже чуть не привстал, чтобы самому помахать.
Дорога со станции знакома до мелочей. А то, в чем она изменилась, уже несущественно, теперь кажется, что всегда было так.
Постарше и пореже деревья, повыше кустарник, новые заборы, новые бревна моста. Вот здесь, именно здесь, перейдя речку, часто встречал Надю.
Иногда встречи бывали случайными, но чаще это был тонкий расчет, стратегический план.
Усмехнувшись, Константин невольно замедлил шаг и даже приостановился, перейдя мост.
И вдруг ему показалось, что на дороге, в тени деревьев, образующих здесь зеленый коридор, как бы из его мыслей возникла Надя. Почудилось? Да нет же! Надя в светлом платье, в белых босоножках идет, задумавшись, несет аккуратно перевязанный большой сверток. Неужели пройдет, не заметив?
Подняла голову, улыбнулась:
— Костя! Здравствуй. Мама говорила, что вы здесь. И что у тебя очаровательный сын.
— А твоя Верочка небось в школу скоро пойдет?
— Да, уж не так много осталось.
— Ты давно приехала? Всем семейством?
— Да, всем семейством. Вчера приехали. Ты, Костя, на станцию?
Надя перешла мост, Константин шел рядом.
— Собственно, я наоборот — со станции домой. А ты в Москву?
— Нет, я к своей портнихе, она за линией живет, на Садовой улице, помнишь?
— Дай я понесу. Что это? Солидных размеров твои наряды!
— Это мое драповое пальто.
Надя поглядывала на него искоса, с доброжелательным любопытством: вот ты какой!
— Костя, ведь мы… пять лет не виделись!
Он сказал:
— Шесть.
— Да, правда. Ты что на меня так смотришь? Подурнела, постарела?
— Не напрашивайся на комплименты.
— Как Светлана твоя? Я, Костя, очень порадовалась тогда за тебя.
— Спасибо за хорошее отношение.