Санкт-Петербург – история в преданиях и легендах, стр. 36

В Петербурге был известен и генерал-майор Александр Алексеевич Чесменский, которого городской фольклор не без удовольствия сделал тем самым сыном княжны Таракановой, которого вынашивала несчастная женщина в Петропавловской крепости. Правда, годы жизни гвардейского офицера не соответствовали нашей истории. Он был слишком молод для сына княжны, но фольклор это уже не интересовало.

Поддержанная политическими силами, враждебными России, самозванка становилась опасной. По поручению Екатерины II граф Алексей Орлов разыскал ее в Италии, увлек молодую красавицу, с помощью клятв и обещаний непременно жениться заманил в Россию и… сдал властям. Жестоко обманутая женщина была заточена в Петропавловскую крепость. К тому времени беременная от графа Орлова, доведенная до отчаяния постоянными допросами, нечеловеческими условиями содержания в каземате и сознанием безысходности своего положения, она заболела чахоткой и в 1775 году умерла. В Петропавловской крепости, внутри Алексеевского равелина, в маленьком треугольном садике есть следы захоронения. Местные легенды утверждают, что это могила княжны Таракановой. Однако существует романтическая легенда, что она утонула во время наводнения 1777 года в каземате, из которого «ее забыли или не захотели вывести».

Эта легенда была столь популярна, что со временем возникла легенда о том, как она сложилась. Данилевский излагает ее в нашумевшем в свое время романе «Княжна Тараканова». «Фельдмаршал Голицын обдумывал, как сообщить императрице о кончине Таракановой. Он взял перо, написал несколько строк, перечеркнул их и опять стал соображать. „Э, была, не была! – сказал он себе. – С мертвой не взыщется, а всем будет оправдание“. Князь выбрал новый чистый лист бумаги, обмакнул перо в чернильницу и, тщательно выводя слова неясного старческого почерка, написал: „Всклепавшая на себя известное Вашему величеству неподходящее имя и природу, сего, четвертого декабря, умерла нераскаянной грешницей, ни в чем не созналась и не выдала никого“.

„А кто из высших проведает о ней и станет лишнее болтать, – мысленно добавил Голицын, кончив это письмо, – можно пустить слух, что ее залило наводнением… Кстати же так стреляли с крепости и разгулялась Нева…“ Так сложилась легенда о потоплении Таракановой», – заканчивает Данилевский.

Впрочем, старые люди говорили, что не утонула принцесса Владимирская Елизабет, а по Петербургу ходит.

Есть своя легенда о гибели княжны Таракановой и за границей. Иностранные писатели уверяют, что, когда адмиральский корабль вместе с пленницей вышел в море, коварный граф Орлов привел ничего не подозревавшую княжну на то место, где был приготовлен специальный люк. Люк неожиданно «опустился и она погибла в море».

Расплата Орлова за подлость по отношению к Таракановой, жестоко и низко им обманутой, была тяжела и мучительна. Екатерина II как императрица, сухо поблагодарив Орлова за оказанную услугу, как женщина не могла простить ему подлости по отношению к молодой женщине. Орлов был удален от двора. Перед тем, если верить преданиям, она предложила Орлову посетить узницу в крепости и сделать ей подлинное предложение руки и сердца, взамен и в оправдание коварного признания в Италии. Говорят, Орлов был вынужден подчиниться, но в крепости встретил полное презрение. Гордая красавица прогнала его с проклятиями.

Предание рассказывает, что в конце жизни граф томился в тоске, и ему по ночам являлась несчастная женщина, которую он погубил. Говорят, императрица, хотя внешне относилась к Орлову милостиво и принимала его, но понять и оценить поступка «честолюбца, предавшего полюбившую его женщину и из холодного расчета поправшего чувство любви», не могла. Тяжела была и смерть Орлова, случившаяся в Москве, а предсмертные муки – особенно ужасны и невыносимы. По преданию, чтобы крики его не были слышны на улице, «исполин времен» приказывал своему домашнему оркестру играть непрерывно и как можно громче.

В 1810 году в Москве, в келейном безмолвии Иоанновского монастыря скончалась престарелая монахиня Досифея, светское прошлое которой было покрыто таинственным мраком неизвестности. По Москве ходили темные слухи о том, что это некая княжна Тараканова, которую еще в прошлом веке заточила сюда императрица Екатерина II, усмотрев в ней серьезную претендентку на престол. Некоторые говорили, что да, это та самая Тараканова, но в монастырь удалилась она сама, дабы «не сделаться орудием в руках честолюбцев». А еще шептались, что старый граф Алексей Орлов, один из самых ярких представителей екатерининских вельмож, под конец своей жизни побаивался ездить мимо Иоанновского монастыря, убежденный в том, что в его стенах живет жертва его жестокого обмана.

Сказать с полной определенностью, кем же на самом деле была московская монахиня Досифея, трудно. Но некоторые обстоятельства позволяют думать, что московской молве нельзя отказать в проницательности. Сразу после смерти Екатерины II в Иоанновский монастырь зачастили сановные гости. Сам митрополит Платон неоднократно по большим праздникам приезжал поздравить Досифею. А когда таинственная монахиня мирно скончалась, на ее похороны собралась вся московская знать.

Все три спектакля как будто удались. Екатерина могла сравнительно спокойно продолжить строительство государства. Именно она, по выражению Курбатова, «превратила русское царство в северную империю, благодаря тем средствам, которые подготовил Великий Петр». Но в отличие от Петра I, равнодушного к богатству и роскоши, Екатерина II не просто любила блеск и великолепие, но и сознательно появлялась в подчеркнуто роскошных одеждах среди ослепительных интерьеров пышных дворцов.

Петербург при Екатериие II

В начале XVIII века родилось мрачное пророчество «Быть Петербургу пусту!» Этот воинственный клич, выпущенный из следственных застенков Тайной канцелярии, отшлифованный и доведенный до античного совершенства частым употреблением, продержался практически до конца столетия. На рубеже XIX века на площади перед Зимним дворцом какой-то крестьянин призывал людей «принять старую веру, и ежели не примется та вера, то город сгорит или потонет». Такие пророки или, как их называли, «сумасброды», появлялись постоянно. В одном из источников рассказывается о «сумасброде», проповедовавшем в конце 1764 года, что накануне Рождества Христова произойдет потоп, и город Антихриста исчезнет с лица земли. С некоторых пор в подобных пророчествах появляется новый мотив: если Петербург не потонет, то непременно сгорит. Основания для таких пророчеств были. Город был преимущественно деревянным. Пожар следовал за пожаром. Один из самых страшных случился в мае 1761 года. Среди бела дня дотла выгорело несколько кварталов в районе Мещанских улиц. Требовались неотложные меры, которые позволили бы впредь не допустить подобного.

В декабре 1762 года Екатерина издает указ об образовании Комиссии о каменном строении Санкт-Петербурга и Москвы. В задачу комиссии, просуществовавшей более трех десятилетий, входила перепланировка и застройка Петербурга и его пригородов. Петербург вступал в новую строительную и архитектурную эпоху.

Ограниченные рамки избранной нами темы позволяют коснуться деятельности только тех зодчих и ваятелей и только тех их произведений, которые оставили след в городской мифологии. Но даже этого достаточно, чтобы представить размах строительной жизни Петербурга екатерининской поры.

К этому времени на смену барокко с его культом декоративной пышности и пластической изощренности приходит классицизм с идеями сдержанного античного благородства и величия форм, чистоты и функциональной ясности фасадов. Одним из наиболее ярких представителей этого архитектурного стиля был Джакомо Кваренги, которым только в Петербурге и его окрестностях построено около тридцати зданий. В XVIII веке фамилия этого архитектора писалась: Гваренги. По этому поводу сохранилась забавная легенда. Будто бы сам зодчий предпочел сменить первую букву своей фамилии на «г». Известно, что он, мягко выражаясь, не обладал привлекательной внешностью. Судя по сохранившимся изображениям, он был просто дурен, и карикатуристы любили рисовать его в виде то ли лягушки, то ли жабы, издающей звуки первого слога фамилии зодчего: «ква-ква!»