Санкт-Петербург – история в преданиях и легендах, стр. 109
Случайный однофамилец Романовых
В 1970-е годы героем городского фольклора становится первый секретарь Ленинградского обкома КПСС Григорий Васильевич Романов – Гэ Вэ, как его пренебрежительно окрестили в Ленинграде. Деятельный и инициативный комсомольский работник, сделавший блестящую партийную карьеру, в глазах большинства ленинградцев Романов стал олицетворением ханжеского партийно-бюрократического чванства эпохи загнивающего социализма. Его имя вошло в пословицы («Мариинка танцует, Елисеев торгует, Романов правит») и осталось в ленинградской неофициальной микротопонимике (Дамба Романовна). О нем рассказывали потешные анекдоты, приводить которые нет смысла – они у всех на слуху, и сочиняли школьные страшилки («Дети играли в Сашу Ульянова/Бросили бомбу в машину Романова»). О нем остались легенды, составившие сравнительно небольшой, но достаточно цельный пласт фольклорной культуры.
Пятидесятилетие Октябрьской революции в Ленинграде решено было отметить возведением нового концертного зала. Идея будто бы принадлежала самому Г. В. Романову, и он лично курировал проектирование здания. Но когда проект был уже готов, и времени для его реализации оставалось мало, выяснилось, что место для строительства вообще не определено. Исполнители нервничали, постоянно напоминая об этом Григорию Васильевичу. Однажды, как рассказывает легенда, такой разговор зашел в машине первого секретаря по пути от Московского вокзала в Смольный. Романов не выдержал и махнул рукой: «Вот здесь и стройте!» Машина в это время проезжала мимо так называемой Греческой церкви, построенной в свое время усилиями греческой общины Санкт-Петербурга вблизи греческого посольства. Так, если верить легенде, была решена судьба этой церкви. Она была снесена, и на ее месте действительно в 1967 году был открыт новый концертный зал, названный громко и символично – «Октябрьский». Во всяком случае, именно этим поспешным и, по всей видимости, случайным решением первого секретаря можно объяснить поразительную недостаточность пространства, в которое буквально втиснут архитектурный объем здания.
Кажущаяся заинтересованность Романова объектами культуры побудила литературную и театральную общественность выйти с инициативой создать в Ленинграде музей Александра Блока. Но, как оказалось, именно у Романова это предложение встретило неожиданное сопротивление. Говорят, он противился до последнего момента, а когда подписывал последнее распоряжение, то будто бы в сердцах вымолвил: «Пусть это будет последний литературный музей в Ленинграде». Музей одного из самых петербургских поэтов открыли только в 1980 году.
Настороженное отношение к культуре проявлялось во всем. Да как же могло быть иначе, если от этих интеллигентов можно было ожидать любой выходки. В кулуарах Дома писателей на улице Воинова рассказывали легенду о бывшей хозяйке особняка, выжившей из ума старухе Шереметевой. Будто бы она, большая любительница бездомных кошек, умирая, завещала особняк своей последней питомице, которая до сих пор встречает посетителей Дома писателей с гордым достоинством хозяйки. Среди писателей эту местную мурлыкающую достопримечательность прозвали Графинюшкой и чуть ли не целуют ей лапу. В то же время поэт Геннадий Григорьев, о котором, впрочем, хорошо известно в Большом доме, приходит на собрания Союза писателей в противогазе, всем своим видом демонстрируя, что здесь «дурно пахнет».
Стоило отметить актера Театра имени Пушкина Игоря Горбачева высоким правительственным орденом, как тут же заговорили, что его наградили «за создание в искусстве образа довольного человека».
На экраны страны вышел двухсерийный фильм «Русское чудо». Это совпало с временными перебоями в хлебной торговле. Появились очереди. В ожидании привоза черного хлеба ленинградцы любовались новинкой – гороховыми батончиками, выставленными во всех витринах города. Никаким спросом батончики не пользовались. Их не раскупали. У некоторых витрин появились бумажки: «Русское чудо. 3-я серия».
Едва Соловьев-Седой обнародовал свою лучшую песню «Подмосковные вечера», как сразу возникла легенда, что никакого отношения к Москве песня не имеет. Первоначально припев ее звучал: «Если б знали вы, как нам дороги ленинградские вечера». Но, как назло, во время закрытого прослушивания она так понравилась какому-то высокому московскому гостю, что композитору пришлось согласиться на изменение текста.
А уж что делалось на экскурсиях по городу, которые были сравнительно бесконтрольны, и говорить не приходится. Хотя вроде бы меры принимались. Когда экскурсионные пароходики с иностранцами проплывали мимо «Крестов», экскурсоводы должны были сообщать, что «слева по борту Картонажная фабрика». Однажды эти объявления, усиленные микрофонами, услышали обитатели следственной тюрьмы. Раздался протяжный свист, который был слышен за два квартала на обоих берегах. Так продолжалось каждый раз, как только экскурсионный пароход появлялся из-под Литейного моста. Пришлось «после упоминания о приезде Ленина на Финляндский вокзал делать длительную паузу», пока пароход не проплывал мимо сурового темного здания тюрьмы. Приезжие экскурсанты оглядывались по сторонам и ничего не понимали. И только ленинградцы хорошо знали цену этой паузы.
В семидесятых годах у Дворцового моста стоял широко известный в Ленинграде плавучий ресторан. Затем он исчез. Исчез как-то незаметно. Об этом остались две легенды. По одной из них, ресторан затонул во время какого-то большого праздника. Затонул, разумеется, со всеми перепившимися посетителями, поварами, матросами и официантами. Водолазы во время подъемных работ, к немалому восхищению праздной публики, возвращались на поверхность с авоськами коньяка и шампанского.
Другая, сентиментальная, в полном соответствии с традициями социалистического реализма, легенда рассказывает о простом советском человеке, который, гуляя однажды по набережной Невы, захотел зайти в ресторан. В ресторан его не пустили и даже довольно грубо обошлись с ним, и он, оскорбленный в лучших своих чувствах, бросился в ближайший райком партии. Справедливость восторжествовала. К плавучке «подошли милицейские катера и буксиры, ресторан вместе с посетителями и администрацией вывели в залив, оттащили к Лахте, вышвырнули на мелководье, заставив несчастных по пояс в воде брести к топкому берегу». Наутро явился ОБХСС и устроил грандиозную проверку. Вся администрация, как один человек, села. Простым советским человеком, как вы уже догадались, был Григорий Васильевич Романов.
К шестидесятилетию Октябрьской революции, не без участия Григория Васильевича, было решено произвести капитальный ремонт крейсера «Аврора». Крейсер отбуксировали на судостроительный завод имени Жданова и подвергли капитальному ремонту, включая полную замену множества механизмов и деталей корпуса. В газетах всерьез обсуждался вопрос: что получится в результате ремонта – крейсер революции или его двойник, новодел, не представляющий никакой исторической ценности. Отсутствовала «Аврора» на Неве сравнительно недолго, а когда вновь стала на «вечную стоянку», то разговоры постепенно затихли. Забыли и то, что «Авроры» какое-то время на Неве не было, и в Ленинграде родилась легенда, скорее всего порожденная газетными толками. Будто бы во время ремонта крейсера на Неве стояла его точная копия, сделанная из дерева и картона. Не может город трех революций оставаться без «Авроры» даже на короткое время, говорили в длинных продовольственных очередях и на трамвайных остановках.
Впрочем, версия о подмене «Авроры» родилась не на пустом месте. Она покоится на более ранней легенде о замене корабля на корабль в давние 1920-е годы, когда идея превращения крейсера «Аврора» в символ революции еще только зарождалась в недрах идеологического отдела ЦК ВКП(б). Будто бы уже тогда ее подменили однотипным крейсером «Диана», построенным одновременно с «Авророй» на Адмиралтейских верфях, потому что «Диана» находилась в гораздо лучшем техническом состоянии. В 1922 году ее продали Германии для разрезки на металлолом. Так вот, согласно легенде, в Германию под именем «Дианы» отправили потрепанную службой на флоте «Аврору», а ее легендарное имя передали безвестной «Диане». С участников этой совершенно секретной операции, как водится, взяли строжайшие подписки о неразглашении государственной тайны. Так что легенда о временной, декоративной «Авроре» 1980-х годов имела вполне логичное право на существование.